Содержательное единство 2007-2011 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 36

То есть, сквозь ткань родоплеменной трайбализации начала "прорастать" дополнительная территориальная трайбализация. Так, уже в досоветское время регулярно обнаруживалось "несоюзническое" поведение между ахалскими и марыйскими текинцами, между северными и западными йомудами и т.д. А в итоге территориальной трайбализации в советское время сложились "областные" (ныне – "велаятные") кланы, а таже такие достаточно явно обозначенные территориально-родоплеменные группировки, как марыйская, кизил-арватская, чарджоуская, балканская и ташаузская (рис. 10).

Ахалский велаят. Столица – Рухабад.

Балканский велаят. Столица – Балканабад.

Дашогузский велаят. Столица – Дашогуз.

Лебапский велаят. Столица – Туркменабад.

Марыйский велаят. Столица – Мары.

Следует отметить, что политика Союзного центра постоянно учитывала эти "этно-территориальные" обстоятельства: национальными лидерами (первыми секретарями ЦК компартии республики), как правило, поочередно назначались представители наиболее влиятельных племен или территориальных (фактически – областных) межплеменных союзов. Однако общенациональной консолидации это также совершенно не способствовало.

Кроме того, специфика активной "модернизационной" хозяйственной деятельности в республике привела к появлению дополнительных факторов "кланового обособления" в виде формирования "хлопковых", "каракулевых", "нефтегазовых", "водоснабженческих" кланов, кланов в потребкооперации, в науке, культуре и т.д. В результате на родоплеменную и территориально-племенную трайбализацию наложилось еще и во многом не совпадающее с ними клановое разделение по принципам доминирования в хозяйственных и иных сферах деятельности (рис.11).

В таком виде это все сложилось к 1991 году. А дальше началась проблема с идентичностью в условиях собственной государственности. И – в условиях регресса, который шел на всех территориях бывшего СССР. Южных и не желающих модернизироваться – в первую очередь.

III.5. Специфика постсоветской Туркмении

В октябре 1991, в ходе распада СССР, Верховный Совет республики принял Декларацию о независимости Республики Туркменистан.

Распад СССР и обретение независимости в значительной мере "выпустили на свободу" формально запрещенные в советское время трайбалистско-клановые тенденции. "Общетуркменская национальная консолидация" парадоксальным образом вылилась в достаточно дружные ксенофобские ориентации против "чужаков" – русских, узбеков, азербайджанцев, армян, украинцев и т.д.

Это способствовало скрытой, но вполне жесткой "этнической чистке" республики. Прежде всего – от иноэтничных специалистов в разных отраслях хозяйства. Отметим, что в начале XXI века об этом прямо и образно сказал сам туркменбаши Сапармурад Ниязов: "Сначала уехали "золотые мозги", потом убежали "золотые руки", в Туркменистане остались только "золотые зубы"".

Принципиальная особость позднесоветского и постсоветского этапа туркменской истории (эпохи Туркменбаши Ниязова) – почти абсолютное доминирование во власти в республике представителей текинского племени, в основном ахалтекинцев (рис.12).

Не сдерживаемое жесткой рукой Союзного Центра, это доминирование текинцев в Туркмении уже к середине-концу 90-х годов ХХ века приобрело гипертрофированные формы. Именно в постсоветскую эпоху пышным цветом расцвело прославление подвига ахалтекинцев, которые "последними защищали туркменскую независимость". То есть, три недели обороняли в 1881 г. крепость Геок-Тепе от русских войск генерала Скобелева.

Таким образом, текинская идентичность стала одновременно и антирусской. Иначе и быть не могло. Надо как-то "отрабатывать независимость"! Притом, что особой тяги к ней, как мы понимаем, не было ни в одной из среднеазиатских республик СССР. В Туркменской – менее всего. Но положение обязывает.

При этом нельзя сказать, что Ниязов проявлял к соплеменникам-ахалтекинцам только лишь особую благосклонность. Он был родом из аула Кипчак (что сразу ставит под сомнение его чистые "огузские" родовые корни).

И в его роду, похоже, не было великих полководцев (батыров), старейшин (биев) и эпических поэтов-сказителей. А ведь именно эти категории родовых предков традиционно являются главными "визитными карточками" для пропуска в действительную туркменскую родоплеменную элиту.

И потому Ниязов – с понятными основаниями – всегда опасался не только и не столько властных соперников из других племен, но и своих более "родовитых" племенных конкурентов из текинцев. То есть он играл сложную племенную игру. Сложную – и отнюдь не вегетарианскую. И то ведь – Восток, регресс…

Достаточно сказать, что за постсоветские годы правления Туркменбаши в республике сменились (нередко – с весьма болезненными последствиями в виде посадки в "спецтюрьму" Овадан-Депе или вынужденной эмиграции) 59 вице-премьеров и 131 министр. Причем подавляющее большинство из них (около 90%) были, как и Ниязов, текинцами. Но опора на них была.

А где опора – там и чистки. Такова формула восточной власти.

Из других родоплеменных групп наибольшее беспокойство Ниязова в смысле властной конкуренции вызывали, во-первых, весьма многочисленные и сильные эрсарыйцы, живущие преимущественно в Лебапском и частично в Марыйском велаятах на востоке республики и постоянно поддерживавшие контакты со своими северными соседями-узбеками, а также этноплеменной территориальный конгломерат "марыйцев" на юго-востоке (рис.13).

Марыйцы, во-первых, считали себя безусловными и единственными наследниками средневековой славы Мерва – города-государства на Великом Шелковом пути и, во-вторых, оказались обладателями на территории своего велаята крупных перспективных запасов газа, в том числе месторождений Довлетабадской группы.

Но и йомудам, традиционно наиболее пророссийским и поддерживавшим тесные контакты с северными казахскими соседями, Великий сердар Ниязов никогда не доверял. Как, впрочем, и другим племенным группам. Ротация "не-текинских" кадров во власти в первые постсоветские годы, в итоге, почти полностью "обнулила" кадровые потенциал республики в отношении "иноплеменников". А дальнейшая ротация текинских кадров – столь же последовательно и полно прошлась и по текинцам, включая наиболее близких к Ниязову ахалтекинцев.

Понимая тупиковость "кадровой проблемы", Ниязов уже к середине 90-х годов попытался опереться на "этнических родственников" из Турции (рис.14).

Большое количество туркменской молодежи поехало учиться в турецкие университеты. Турецкие специалисты в сфере финансов, торговли, промышленности наводнили республику.

Кроме того, по данным экспертов, большую роль в привлечении в республику "для кадровой науки" зарубежных советников и бизнесменов (прежде всего, из Израиля и Европы) сыграла жена Ниязова Муза. Во многом именно ее стараниями (а также стараниями ряда других "модернизированных" представителей туркменской власти) в республике появилась довольно широкая прослойка элитной молодежи, прошедшей подготовку в западных (преимущественно европейских) университетах, которая получила в республике несколько ироническое наименование "евро-туркмены" (рис.15).

Однако, опять-таки по экспертным оценкам, зарубежная кадровая помощь не пошла республике впрок. Подавляющее большинство иностранных "хозяйственно-экономических варягов" быстро вступало в коррупционные отношения с местной властной элитой. И варягам, за редкими исключениями, "отказывали от дома", а вступившая с ними в "спецотношения" местная элита, на основе полученного спецслужбами Ниязова коррупционного компромата, удалялась с политической сцены республики в свои города и поселки, в тюрьму или эмиграцию.