Гордая американка - Бенцони Жюльетта - Страница 30
- Предыдущая
- 30/80
- Следующая
– У меня такое впечатление, будто я сопровождаю королеву Женевьеву на могилу короля Артура, – тихонько сказал он ей, помогая сесть в экипаж.
Она удивленно взглянула на него.
– Королеву Женевьеву?
– Я присвоил вам это имя при первой же нашей встрече.
– Вряд ли я показалась вам достойной его, заявившись в «Максим».
– Увы. Но я быстро наградил вас этим титулом снова.
Спутницы не обратили внимания на их короткий диалог. Они восхищенно рассматривали его чудесную лакированную карету темно-зеленого цвета с черной упряжью; на дверцах красовались гербы – золотой лев, увенчанный герцогской короной, среди ромашкового поля. Внутри карета была обтянута зеленым бархатом; такого же цвета была ливрея кучера и одежда лакея на запятках. Белоногие гнедые, нетерпеливо перебиравшие копытами, привели бы в восторг даже придирчивого дядюшку Стенли.
Прочитав немое удивление во взгляде миссис Каррингтон, Фонсом улыбнулся и ответил на вопрос, который она не позволила себе задать:
– О, нет! Французская знать состоит не из одних только горемык, изнывающих в ожидании богатых американских наследниц, способных вернуть былое сияние их потускневшим гербам.
– Но я… – пролепетала она, застигнутая врасплох и оттого залившаяся густой краской.
– Ведь вы именно об этом думали, не так ли? Скажем, на ужине у Роанов?
– Верно. – Она решила больше не тушеваться. – Признаюсь, меня посетила там именно эта мысль. Видимо, по этой самой причине вы, столь титулованный господин, все еще не женаты…
– И в моем-то возрасте! – со смехом закончил за нее герцог. – Вы спелись бы с моей матушкой – вот кто пребывает в неутешном горе! Она все еще ждет, чтобы нашлась особа, которая сумела бы повязать меня по рукам и ногам.
– Ваша мать проживает с вами под одной крышей? – осведомилась тетя Эмити, как всегда, без обиняков.
– Изредка. Чаще всего я занимаю наш особняк на улице Барбе-де-Жуи один. Она предпочитает фамильный замок Фонсомов в Вермандуа, а еще больше – свой родной венецианский дворец… – Улица Барбе-де-Жуи? Звучит знакомо…
– Значит, вы неплохо знаете Париж, мадемуазель! Мои соседи – архиепископ Парижский и романист Поль Бурже. Живу, если хотите, между дьяволом и Господом Богом.
Древнее аббатство Сен-Дени, превращенное в базилику и поднятое из руин за сорок лет до этого Виолле-ле-Дюком, фасад которого был сильно разрушен прусскими снарядами в 1870 году, разочаровало гостей. Все три американки в один голос выразили сожаление его плачевным состоянием; возмущению Александры не было границ, когда, вдоволь навосхищавшись величественными королевскими гробницами внутри базилики, она обнаружила в пыльном, сумрачном склепе две коленопреклоненные статуи – короля во время коронации и королевы в платье с высокой талией, каких она никогда не носила, – воздвигнутые поверх саркофагов.
– Позор! – прошептала она в гневе, не смея повысить голос. – Пещера! Ваша республика заточила ее в пещеру, и пещера эта…
– «похожа на склад королей», – прошептал Жан, припоминая строки Эдмона Ростана из эпилога к его «Орленку». – У вас создастся такое же впечатление от посещения Склепа Капуцинов в Вене. Что до республики, то она тут ни при чем. Просто наверху не осталось места…
Не удостоив его ответом, она преклонила колена, с безграничным обожанием возложила свой букет к ногам королевы и застыла в задумчивости, не обращая внимания на шушуканье спутниц, которые продолжили осмотр склепа. За ее спиной остался стоять герцог, он хранил молчание и комкал в руках шляпу. Когда она направилась к выходу, он поспешил за ней.
Желая отогнать неприятное чувство, охватившее его самого, испытывавшего стыд из-за того, что он так давно не бывал в Сен-Дени, он предложил женщинам пообедать в ресторане «Каскад» в Булонском лесу, но те в голос запротестовали, объяснив, что им сперва нужно побывать в отеле, чтобы переодеться. Затем к ним присоединился Орсеоло, и трапеза получилась восхитительной.
– Что вы собираетесь показать нам теперь? – спросила миссис Каррингтон.
– Последнюю темницу королевы в «Консьержери». На беду, башня превращена в часовню.
– У вас это вызывает сожаление?
– Да. Память лучше хранить, когда все остается в прежнем виде. И все же, увидев это узилище, вы лучше поймете, какой скорбный путь она проделала, начиная с Версаля.
– А когда мы попадем в Версаль?
– Немного терпения. Я должен испросить разрешения. В следующие несколько дней чета Орсеоло закружила Александру в вихре удовольствий. Они знакомили ее со своими парижскими друзьями, после чего неминуемо следовало приглашение на прием. В компании Элейн она прочесывала магазины, слушала в огромном зале «Трокадеро» замечательный симфонический концерт и посетила в галерее «Дюран-Рюэль» выставку полотен Клода Моне, посвященных лондонской Сене. По вечерам к ним присоединялся граф, и они отправлялись в театр или на великолепный прием. Там частенько можно было встретить Ориньяков и, конечно же, Фонсома, который делал все, чтобы проводить как можно больше времени с той, которая пленяла его все сильнее.
Нисколько не сомневаясь, что супруг нагрянет со дня на день, Александра с головой ушла в удовольствие, которое ей доставляла компания молодого кавалера. Ей нравилось танцевать с ним, болтать с ним в уголке гостиной – но исключительно об искусстве и истории, видеть его гнедого рысака у дверцы своей кареты – Орсеоло нанял для нее экипаж на все время ее пребывания в Париже – во время ритуальной пятичасовой прогулки в Булонском лесу, когда по чудесной аллее Акаций дефилировал весь Париж. Он был очаровательным спутником, эрудитом, но отнюдь не педантом, неизменно галантным, забавным и, главное, никогда не позволяющим себе даже намека на чувство, выходящее за пределы невинного приятельства. Более того, его чинность вызывала у молодой женщины тайное сожаление. Завладев столь лакомой жертвой, эта кокетка злилась, что не может тиранить его с милой жестокостью, которой она в совершенстве владела. Было бы неописуемо приятно и его обратить в рабство, а потом спровадить небрежным жестом, когда он осмелится запросить большего, нежели простые знаки расположения!
Однако Фонсом ни капли не походил на преданного раба. Он вел собственную жизнь, открыто проявлял интерес к другим женщинам и даже не превращался в неотлучного рыцаря. В его обществе Александре удалось посетить места – или остатки мест, – по которым пролегал крестный путь Марии-Антуанетты, но ему почему-то нравилось откладывать визит в Трианон. Тем временем погода благоприятствовала такому визиту, как никогда: был разгар весны, когда в Париже цветут сады и покрываются нежной листвой деревья. Парк с журчащими фонтанами манил ее все сильнее, но герцог все не назначал и не назначал день поездки.
– Я не готов, – твердил он, – да и вы не готовы!
На приеме у принцессы Де Ла Тур д'Овернь, где они только что танцевали, она, в очередной раз услышав эту его отговорку, сказала, что он не держит своего слова и что вообще непонятно, что значит «не готова».
– Очень просто: питая столь нежные чувства к королеве, вы должны обрести особое, умиленное состояние. Пруды и рощи Трианона неподвластны холодной логике любопытной американки. Надо, чтобы она приготовилась принять их сердцем.
– А мое сердце… не готово?
– Боюсь, что нет. Во всяком случае, не полностью.
Александра развернула свой веер, словно решив превратить его в ширму и надолго умолкнуть, по потом резко сложила его и сказала:
– Ответьте-ка, любезный герцог: что подумала бы королева, если бы ваш предок граф Ферзен пользовался предлогами один невразумительнее другого, чтобы не сопровождать ее на простой прогулке?
В голосе ее слышался вызов, темные глаза сверкали, как черные бриллианты, поймавшие солнечный луч. Ее упоительные губы были влажны, они приоткрывались в обольстительной улыбке, а ее декольтированная грудь, обрамленная гирляндой роз, поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию. Никогда еще ее вид не казался ему столь многообещающим. Жан почувствовал, как в нем опять вспыхивает желание, которое он так умело скрывал с того самого ужина у герцогини Роан. Но он вовремя увидел, что она догадалась, какие чувства его обуревают; ее глаза уже сузились, как у кошки, приготовившейся выпустить коготки. Он поспешил холодно улыбнуться и отвесить вежливый поклон:
- Предыдущая
- 30/80
- Следующая
