Кризис либерализма - Рормозер Гюнтер - Страница 29

Призрак Веймара бродит по Европе. Центральной темой нашего времени стали не торжества по поводу победы либерализма над социализмом, а кризис либеральной системы. Революции в Восточной Европе начались, правда, под знаком либерализации, однако ныне повсюду в этих странах наблюдается стагнация или даже регресс. Между тем и в Западной Европе, как показывает пример Италии, все отчетливее проявляются признаки эрозии либеральной демократии и ее неуверенности в себе. По словам Хильдегард Хамм-Брюхер, за нами следует "тень Веймара". Так что мне представляется в этой ситуации важным еще раз обратиться к первому крупному кризису, который потряс либерализм в двадцатые и тридцатые годы, и притом не только в Германии.

Судьба Веймара вновь отчетливо предстала у меня перед глазами в прошлом году, когда мы обсуждали вместе с профессором Френкиным, сотрудником Института философии РАН, положение в бывшем Советском Союзе после попытки путча. В поисках исторической параллели для оценки ситуации в стране мы пришли к выводу, что положение скорее всего сопоставимо с ситуацией в Веймарской республике после первой мировой войны. К такому же заключению приходят и многие комментаторы в самой России. Откуда же возникает такое сравнение, при том, что между обеими конкретными ситуациями есть много различий?

С распадом Советского Союза рухнули надежды ряда поколений на создание могучей империи и на дальнейшее расширение ее границ. Советская империя достигла масштабов, о которых русские цари и мечтать даже не могли. Перспектива достичь в обозримом будущем Атлантики перестала быть нереальной. Речь шла о достижении не только стратегической цели марксизма-ленинизма, но и об успехе тех огромных исторических усилий, в ходе которых многими поколениями были принесены неисчислимые жертвы. Неужто эти жертвы были напрасны?

История вынесла свой приговор, который в какой-то мере оказался не в пользу народа. Можно, конечно, понять нежелание людей принять этот приговор истории как последнее слово. То же самое относится и к оценке уроков Веймарской республики в Германии. Еще одна общность состоит в том, что для российского самосознания характерна ныне антизападная традиция - так же, как тогда, во времена Веймара, в Германии. У многих людей такое впечатление, что весь этот произошедший обвал значительно более вызван подрывной деятельностью извне и предательством, чем собственными ошибками.

Второй повод, напоминающий нам ныне о Веймаре, связан с деятельностью в ФРГ партии ПДС, наследницы СЕПГ, правящей партии диктаторского режима в бывшей ГДР. ГДР была тоталитарным государством и не имела ничего общего с демократией. Партия, создавшая этот режим, должна была нести полную ответственность за содеянное. Однако она изменила свое название, и теперь ее представители заседают в бундестаге. А один из руководителей ПДС выступает, к примеру, в телевизионной дискуссии рядом с представителями демократических партий ФРГ перед миллионами телезрителей и пытается вместе с ними подавить республиканцев, то есть тех, кого обвиняют, будто они наследники национал-социализма или по меньшей мере фашизма.

Перед нами новая форма "преодоления прошлого", которую мы сравниваем с известным нам с 1945 г. преодолением прошлого национал-социализма. Почти все члены политбюро и другие высокопоставленные функционеры бывшей ГДР живут себе ныне в ФРГ в приятных условиях, ведут буржуазный образ жизни, наслаждаясь благами щедрых гонораров, выступают в теледискуссиях. Активные функционеры, на которых держался режим, занимают сегодня почти без изменений те же позиции, что и прежде. Преодоление прошлого распространяется практически только на сотрудников бывшего министерства госбезопасности ГДР, на "штази", будто существовала только "штази" и только она несет ответственность за свои дела.

Если приложить эту ситуацию к тому, что у нас было после 1945 года, то мы должны были бы представить себе, как какой-нибудь гауляйтер, быть может, в душе немного и диссидентствующий, сидит сегодня в качестве председателя партии-наследницы НСДАП в телестудии и вместе с демократами призывает к борьбе против марксистов и ленинцев как антидемократов.

Как все это стало возможно? Глубокая причина заключается в следующем: мы убеждены, что нужно проводить качественные различия между обеими формами тоталитарного господства в ХХ веке. Жертвы этих режимов были, как правило, не в состоянии проводить такие различия. И все же важно не отождествлять обе формы тоталитаризма. В определенных правоконсервативных кругах ФРГ тоже есть склонность не проводить различий между двумя формами тоталитаризма. Однако если быть исторически объективным, нужно все же при всех неисчислимых общностях этих форм видеть также и определенные различия.

Режим Ульбрихта-Хонекера не умертвил в газовых камерах миллионы людей, не вел империалистическую войну в Европе, не построил концлагерей, подобных нацистским. Хотя этот режим обладал, без всякого сомнения, достаточной преступной энергией, готовностью пойти на подобные же преступления ради сохранения своей власти. Нам стало известно ныне, что незадолго до падения ГДР рассматривались планы заключения десятков тысяч инакомыслящих в своего рода концлагеря, похожие на нацистские.

Мы знаем также, что военная стратегия Организации Варшавского договора была нацелена на нападение, причем, само собой разумеется, с применением атомного оружия на территории ФРГ. Значит, предусматривалось уничтожение миллионов немцев. Воля к осуществлению таких замыслов и стратегическое планирование имелись, недоставало только власти и подходящего случая. Власть находилась в руках советских руководителей, которые в духе своей долгосрочной стратегии всегда умели плотно контролировать существующий режим. Только волей судьбы произошло так, что руководители бывшей ГДР не совершили еще больших преступлений.

Тем самым мы приходим к ранее поставленному вопросу: какое значение имеет для сегодняшней ситуации опыт Веймара? Более тридцати лет тому назад швейцарский публицист Фриц Аллеманн опубликовал книгу под названием "Бонн - не Веймар", сопроводив это утверждение большим восклицательным знаком. Сегодня многие наблюдатели ответили бы на этот вопрос значительно сдержаннее. Твердая уверенность в успехе западногерманской демократии сменяется озабоченностью. Мы обсуждали до сих пор лишь один из многих симптомов, свидетельствующих о кризисе демократии в объединенной Германии.

Все уроки, которые извлекались нами из опыта Веймара в части политической практики и институций, были направлены на одну цель - предотвратить раз и навсегда повторение судьбы Веймара. И эта цель была, несомненно, достигнута, если понимать под этим такие вещи, как приход к власти в 1933 г. Адольфа Гитлера и его партии. Такое событие, действительно, никогда более не повторится. Все постоянно провоцируемые страхи по поводу того, будто в Германии может снова прийти к власти национал-социализм со всеми вытекающими отсюда последствиями, не имеют под собой основания.

Нам следовало бы иначе подойти к этому вопросу о Веймаре. Понятие "Веймара" имеет две стороны. Одна сторона касается последствий, вытекающих из гибели Веймарской республики. Вторая сторона, имеющая решающее значение, относится к пониманию того, что приход к власти Гитлера в 1933 г. не произошел бы, если бы не было кризиса демократии и настроений отчаяния в германском народе. Было большой ошибкой, что дискуссия о преодолении прошлого в течение 45 лет касалась почти исключительно только первой стороны вопроса.

Бывший президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер тоже исходил в своей знаменитой речи по поводу 8 мая 1945 года из того, что катастрофа Германии началась 30 января 1933 года. Двенадцать лет национал-социализма, вместе со второй мировой войной и уничтожением евреев, определяют, с этой точки зрения, основную программу преодоления прошлого, которая проводилась у нас в течение 45 лет. Вопрос ставился не о том, как можно было бы предотвратить те факторы, которые направили события до 1933 г. в ложном направлении. Вместо этого у нас рассуждали лишь о том, как предотвратить повторение событий, произошедших после 1933 года.