Кризис либерализма - Рормозер Гюнтер - Страница 11

К чему же стремимся мы сами? Быть может, вопрос можно поставить еще более отчетливо: хотим ли мы на Западе чего-то иного, чем ранние социалисты? Разве не понимаем мы под свободой то же самое, что и ранние социалисты? Разве не отождествляем мы точно так же свободу и счастье с полным удовлетворением потребностей? Мы по-прежнему верим в то, будто политика может принести прогресс. Социализм предполагает почти неограниченную веру в то, что нет ничего неосуществимого. Некоторые люди все еще надеются на то, будто нам все же удастся на этот раз, хотя бы с помощью генетики, "изготовить" человека в соответствии с нашими представлениями, согласно нашему идеалу. В Германии эта вера во всемогущество политики, что она может сотворить все, что вздумается, осталась непоколебимой.

Между тем весь политический класс Германии все более погружается во мрак, чему имеется немало причин. Связано это среди прочего также с тем, что у нас исходят как из само собой разумеющегося факта из того, будто все можно осуществить, если только есть на то соответствующая политическая воля. Провалы же политики находят, с этой точки зрения, лишь двоякое объяснение: либо отсутствует добрая воля, и тогда мы имеем дело с какими-то злонамеренными политиками. Либо отсутствует способность осуществить политику, и тогда перед нами некомпетентные, или просто-напросто беспомощные политики.

Нужно было бы уяснить, наконец, что эта вера в то, будто можно создать социалистический рай на земле, является чистейшим заблуждением. Это безумная идея, химера. Когда действительность не соответствовала этой безумной идее, применялся террор. Если кто-то не хотел следовать установленному социалистическому порядку добровольно, его дрессировали. Сама идея нового человека социалистического типа есть чистое безумие. Ради достижения этой цели были совершены немыслимые преступления, которые мы и сегодня едва ли готовы принять во внимание. Приведу всего лишь один пример: Сталин считал, что модернизация общества требует устранения кулачества. Частная собственность должна быть ликвидирована, в том числе и в сельском хозяйстве. Себя самого Сталин преступником отнюдь не считал. Он был уверен в правоте своих социалистических целей, истинности своих убеждений, считал себя выразителем подлинной морали. Со спокойной совестью и действуя из моральных убеждений он отправил на смерть или оставил умирать от голода как кулаков 10-14 миллионов крестьян. Для достижения своей цели, социализации сельского хозяйства он ликвидировал миллионы людей. Нельзя понять, что представлял собой в действительности двадцатый век, не осознав того, что этот социалистический эксперимент обошелся, по оценкам специалистов, в 40-60 миллионов человеческих жизней.

Опыт этот показывает, как необычайно важно для нас позаботиться о правильном мышлении. Чего стоит вся компетентность в области экономики и техники, умение управлять капиталом и верно инвестировать его, если в обществе бытует ложная политическая философия? Ровным счетом ничего. Нам нужно расстаться с представлениями, будто философия - это дело университетских экспертов. В действительности же спор между философами решался в ХХ веке там, где проливалась кровь. Гитлер тоже следовал своей философии, безумным расистским идеям, когда он отправлял на смерть миллионы людей. Не видеть того, что Сталин и Гитлер действовали не злонамеренно, а руководствовались своими моральными мотивами, хотя и идеологизированными, значило бы упрощать все дело. Каждый из них был по-своему убежден, что служит спасению человечества. Даже Гитлер полагал, что с уничтожением евреев будет сделан решающий вклад в спасение человечества. А представители марксизма-ленинизма, направляя террор против класса буржуазии, были убеждены, что употребляют насилие для избавления человечества от зла. Сегодня мы знаем, что в истории все возможно. Все может повториться, хотя, быть может, и в другой форме и при других обстоятельствах. В этом и состоит главная проблема.

Оставим в стороне вопрос, был ли Сталин одержим жаждой власти или он рассчитывал ускорить применением насилия окончательную победу социализма. Невероятным свойством таких людей как он является то, что они чувствуют себя вправе отправить на смерть миллионы людей, не испытывая угрызений совести. Именно на этот феномен я хотел бы обратить внимание. Ибо все это, заметим, происходило не в какие-то древнейшие времена, а 200 лет спустя после начала европейского Просвещения, когда эпоха Нового времени достигла своей высшей точки. Это явление нуждается в объяснении.

Мы не сможем понять причины длительного господства социалистических идей, не осознав того обстоятельства, что социализм выполнял роль религии. Социализм был своего рода эрзац-религией, это я хотел бы подчеркнуть. Фактически социализм выполнял все функции, которые традиционно брали на себя мировые религии. Карл Маркс не случайно говорил, что первой формой критики является критика религии, от чего уже далее зависят критика политики и политэкономии. Это высказывание Маркса имеет фундаментальное значение. Маркс пытался разоблачить религию как заблуждение, затуманивающее сознание людей. Религия мешает людям познать действительность такой, как она есть, осознать свои подлинные интересы и добиваться их осуществления.

Те обещания, которые христианство связывало с потусторонним миром, социалисты стремились осуществить в этой, земной жизни. В отличие от национал-социализма коммунизм, при всей его жестокости и при всем ужасе, которым сопровождалось строительство реального социализма, был своего рода христианской ересью. Этого нельзя сказать о национал-социализме и фашизме.

Если задуматься над тем, на чем основывался большой успех Вилли Брандта, мы придем к тому же объяснению. Вилли Брандт достиг успеха на выборах отнюдь не потому, что провозгласил необходимость достижения конечных целей социализма. Слово "социализм" он вообще едва ли упоминал. Причины его успеха были другие, они заключались в том, что он использовал религиозную, христианскую семантику, чтобы преподнести людям идеи демократического социализма в привлекательном виде. Если бы был задан вопрос, какая политика более соответствует христианству, то даже священнослужители обеих церквей ответили бы, что это политика, довольно близкая к требованиям демократического социализма. Вилли Брандт не обещал какой-то лучше функционирующий капитализм или распределение благ по принципу равенства. Он обещал нечто иное - больше теплоты и человечности, устранение холодности в межчеловеческих отношениях. Он возвестил готовность принять и признать другого человека независимо от всех его особенностей. Несомненно, что эти обещания, хотя и в секуляризованном виде, соответствуют христианскому наследию. Христианской вере соответствует также высказанное с пафосом намерение осуществить в форме социализма социальную справедливость.

Вспомним другой пример. В начале нашего столетия видные представители российской интеллигенции спорили о том, при каких условиях имело бы смысл отважиться на социалистический эксперимент. И некоторые из них приходили тогда к заключению, что если с установлением социализма не будет одновременно побеждена смерть, то попытка социалистического завершения история была бы совершенно напрасной. Ибо все гигантские усилия в этом направлении не оправдали бы себя, если все равно всем нам суждено умереть, социалистами или не-социалистами. Так что совершенно логично они ставили вопрос о преодолении смерти.

Между тем именно преодоление смерти и составляет ядро христианства, так как центральным моментом для христианства является победа над смертью и преодоление страха перед смертью. Русские интеллектуалы, развивавшие концепцию социализма в эсхатологическом плане, глубоко осознавали этот центральный момент христианства. Даже Троцкий писал в своей книге "Литература и общество", что хотя преодолеть смерть при социализме и не удастся, но продолжительность жизни будет все более возрастать. При социализме в такой степени получат развитие творческие способности человека, что буквально рядом с нами появятся новые гёте и бетховены. Жизнь человека будет продлена настолько, что люди будут умирать лишь тогда, когда пожелают того. Об этом религиозном аспекте социализма нам следовало бы вспомнить, размышляя ныне о закате социализма. Тогда мы, естественно, придем к другим выводам, чем те, которые обсуждались у нас до сих пор.