Голубая звезда - Бенцони Жюльетта - Страница 6

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая

Альдо вышел к нему и рассмеялся:

– Я не намерен принимать Массарию во фраке и белом галстуке! Ну-ка подай мне вот это!

«Этим» оказались серые фланелевые брюки и темно-синий блейзер, которые он носил в Оксфорде в тот год, который прожил там, совершенствуя свой английский. Затем Морозини выбрал белую шелковую рубашку и галстук тех цветов, которые отличали студентов его бывшего колледжа. Завершив свой туалет, он оглядел себя со сдержанным удовлетворением:

– В конце концов я не так уж плохо выгляжу!..

– Вы не слишком требовательны! У этих мягких рубашек – никакой элегантности! Они хороши для студентов и рабочих! Я сотню раз говорил вам об этом. Ничто не может сравниться...

– Раз тебе моя рубашка не нравится, иди и посмотри, не пришел ли нотариус! Его пристегивающийся воротничок утешит тебя. Проводи этого человека вместе с его воротничком в библиотеку.

Вооружившись парой щеток для волос в черепаховой оправе, Альдо принялся укладывать свою густую черную шевелюру; на висках уже появилось несколько серебряных нитей, совсем неплохо сочетавшихся с матовой кожей, обтягивающей костяк надменного лица, вполне подходящего для кондотьера. Однако Альдо оценивал себя без снисхождения: куда подевались его прежние мускулы? Что же касается осунувшегося лица с ввалившимися от постоянного недоедания щеками – в Австрии в последнее время совсем нечего было есть! – то оно выглядело гораздо старше тридцати пяти его нынешних лет. Только глаза стального голубого цвета, иногда зеленевшие от гнева, но в основном смотревшие беззаботно и часто насмешливо, не утратили молодого блеска, так же как белые зубы, обнажавшиеся временами в безмятежной улыбке, которая в настоящий момент больше смахивала на гримасу.

– Посмешище! – вздохнул он. – Придется снова наращивать мускулатуру, заниматься спортом! К счастью, море недалеко, буду плавать!

Подбодрив себя таким образом, Альдо спустился в библиотеку. Это была его любимая комната. Он провел здесь столько приятных минут со своим дорогим Бюто, который умел одинаково поэтично рассказывать о трагической смерти дожа Марино Фальеро, запечатленного на картине Эжена Делакруа, о долгой борьбе против турок, сонетах Петрарки.... или запахе зайца, приготовленного «по-королевски». Став мужчиной, Альдо любил посидеть здесь и выкурить последнюю сигару, перед тем как отправиться спать, слушая, как во внутреннем дворике фонтан напевает свою сладкоструйную мелодию. Приятный запах великолепных гаванских сигар, наверное, еще блуждает среди этих обшитых дубом стен и древних переплетов.

Так же как галерея, книжный зал свидетельствовал о морских пристрастиях рода Морозини. На огромном стеллаже были сложены старинные карты, представляющие собой настоящее сокровище. Помимо каталонского атласа еврея Креска, здесь находились лоции,[5] неполные, конечно, но тем не менее драгоценные, ибо их составляли по приказу португальского принца Генриха Мореплавателя на той удивительной Вилла ду Инфанти в Сагрише, неподалеку от мыса Сан-Висенти, которая была дворцом, монастырем, арсеналом, библиотекой и даже университетом одноврменно. Сохранилась также и знаменитая карта венецианца Андреа Бьянки, на которой частично были указаны Карибские острова и кусочек Флориды, отмеченные этим мореплавателем задолго до того, как Христофор Колумб поднял паруса своих каравелл. Были здесь и другие лоции, принадлежавшие когда-то генуэзцам, византийцам, майориканцам или венецианцам, которые владельцы, попадая в плен, предпочитали выбрасывать в море, чтобы они не попали в руки врага.

В расписных шкафах с тяжелыми дверцами были сложены бортовые журналы, древние трактаты по навигации. В одной из витрин выставлены астролябии,[6] армиллярные сферы и один из первых компасов. Огромный глобус на бронзовом каркасе стоял у окна в лучах солнечного света, а на шкафах выстроились в ряд другие великолепные и бесполезные теперь сферические модели Земли. Затем шли подзорные трубы, секстанты, компасы и удивительная рыба из намагниченного железа, которой, по преданию, пользовались викинги, пересекавшие Атлантический океан, хотя этого понятия в те времена еще не существовало. Весь мир, его история и самые захватывающие приключения, пережитые людьми, уместились на этих полках, заваленных драгоценными фолиантами, переливающимися многоцветием кожи и золотистыми заклепками. Запах прошлого смешался здесь с ароматом вполне современных сигар...

Указательным пальцем Морозини приподнял крышку шкатулки из красного дерева, где в прежние времена хранились длинные гаванские сигары с его гербом на ободке, их выписывали с Кубы. Шкатулка была пуста, но на дне осталось немного крошек, которые Морозини собрал и поднес к носу. Он надеялся, что теперь вновь обретет хотя бы это удовольствие...

Чье-то покашливание вернуло его на грешную землю... Застенчивым голосом кто-то прошептал:

– Гм!.. Надеюсь, я не помешал...

Морозини тут же обернулся к посетителю и протянул ему обе руки:

– Очень рад видеть вас, дорогой мэтр! Как поживаете?

– Хорошо, очень хорошо... спасибо, но прежде следовало бы спросить об этом вас, князь...

– Не говорите мне, что я плохо выгляжу: Чечина уже взяла на себя заботу об этом, поклявшись привести меня в порядок. Садитесь, пожалуйста! – добавил Морозини, указав на кресло, обтянутое старинной кожей и стоявшее рядом с табуретом на крестовине, который он предназначал для себя. – А вы не переменились! – заметил Альдо, разглядывая добродушное лицо с увенчанным пенсне толстым носом и стоящий торчком безупречно накрахмаленный пристегивающийся воротничок, который, должно быть, порадовал душу Дзаккарии. Морозини очень любил мэтра Массарию. Его усы и тронутая сединой бородка принадлежали, пожалуй, ушедшему веку, так же как добрая душа и чистая совесть, но вместе с тем это был человек необыкновенно сведущий в своем деле, очень тонкий, необыкновенно строгий финансовый эксперт и к тому же старый друг семьи. Его безграничная молчаливая преданность матери Альдо ни для кого не была тайной, однако никто не осмеливался даже слегка потешаться над этим, потому что его привязанность была очень трогательной.

Пьетро Массария так и не женился, утверждая, что страстно любит свободу, что позволило ему избежать нескольких браков, навязываемых ему отцом, но в действительности он любил только одну женщину в мире – княгиню Изабеллу. Не смея надеяться – и не без основания! – взять ее в супруги и еще менее – в любовницы, нотариус решил стать самым преданным и смиренным другом любимой женщины, храня в тайнике всегда запертой на три оборота шкатулки свое единственное сокровище – ее маленький портрет, написанный им самим по фотографии; каждое утро он доставал его и ставил перед ним свежий цветок.

Внезапная кончина той, кого он обожал, сразила его. Альдо заметил это, повнимательнее приглядевшись к нотариусу. Несмотря на то что было сказано несколько минут назад, Массария показался ему старше своих шестидесяти двух лет. Его пухленькое тело как-то съежилось, а красные веки за стеклами пенсне свидетельствовали о том, что он слишком часто проливал слезы.

– Итак, каким ветром вас ко мне занесло? – спросил Альдо. – Полагаю, вам не терпится что-то рассказать мне...

– ...коль скоро я осмелился побеспокоить вас сразу по приезде? Я видел, как вы приехали, и очень хотел быть первым из друзей, поздравивших вас с благополучным прибытием. Кроме того, я подумал, не лучше ли будет, если я как можно скорее введу вас в курс ваших дел. Боюсь только, что упомянутый вами ветер покажется вам не совсем благоприятным, но вы всегда были энергичным молодым человеком, а война, как мне кажется, приучила вас смотреть правде в глаза.

– Этого у нее не отнимешь! – бодрым тоном поддержал нотариуса Морозини, довольно ловко скрывший беспокойство, посеянное столь неутешительной преамбулой Массарии. – Но сначала давайте что-нибудь выпьем! Это лучший способ возобновить наши добрые отношения...

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая