Критическая Масса, 2006, № 3 - Журнал Критическая Масса - Страница 44

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая

2 В отрецензированной Д. Ивановым книге я специально анализирую современные попытки обосновать “новый” идеал научности в социологии и антропологии — жаль, что рецензент до них не дочитал. Но о технике чтения разговор еще впереди.

3 Novick Р. That Noble Dream. The “Objectivity Question” and the American Historical Profession. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 577.

Роман, повести, рассказы. Сост., вступ. ст., коммент. А. М. Грачевой. СПб.: Мiръ, 2005. 711 с. Тираж 3000 экз.

В любой добротной антологии русской литературы первой трети XX века можно найти раздел «Вне направлений», и одной из главных фигур этого раздела будет, без сомнения, М. Кузмин. За последние два десятилетия к нам вернулись произведения многих литераторов из его ближайшего окружения: Анны Радловой и Ольги Черемшановой, Конст. Вагинова и Андрея Николева (Егунова), Юр. Юркуна и М. Бамдаса. Но среди возвращенных из плена забвения мы не видели имени племянника Кузмина — Сергея Абрамовича Ауслендера. Отдельной книгой его произведения для взрослой аудитории выходили последний раз в 1916 году. Тут вполне резонно задаться вопросом: может, талант Сергея Ауслендера не столь велик, чтобы возвращать его творения современному читателю? Конечно, никто не осмелится утверждать, что проза Ауслендера относится к вершинам русской литературы XX века. По яркости, самобытности таланта его, пожалуй, можно смело поместить во вторую десятку прозаиков Серебряного века. Однако нам кажется, что и над страницами стилизованных новелл, и квазиавтобиографического романа «Последний спутник», и добротных рассказов времен Первой мировой войны нашим современникам скучать не придется. К тому же для появления книги есть и чисто внешний повод: в 2006 году исполняется 120 лет со дня рождения Ауслендера.

В целом, рассматриваемая книга и по структуре издания, и по литературной известности имени возвращенного автора вполне вписывается в список изданий, уже подготовленных А. М. Грачевой, — А. Вербицкой, Ан. Каменского. Как и в предыдущих работах публикатора, в «Петербургских апокрифах» есть обширная вступительная статья, собственно тексты Ауслендера и комментарии к ним, в которых можно найти и результаты архивных разысканий, и отклики критиков, и реальный комментарий. Кажется, что книга может быть интересна не только рядовому читателю, но и специалисту по русской литературе. Подробный анализ каждого из перечисленных выше разделов, к нашему сожалению, дает мало поводов для подобного оптимизма. Это тем более огорчительно, что история подготовки отдельных частей «Петербургских апокрифов» к публикации, насколько мы можем судить, насчитывает не один год.

Начнем наш анализ «Петербургских апокрифов» с текстов самого Ауслендера. В издании представлены все дореволюционные книги прозы Ауслендера и рассказ «В царскосельских аллеях», публикуемый по рукописи из собрания Рукописного отдела Пушкинского Дома. Конечно, всегда можно понять радость исследователя, когда тот находит в архиве забытое произведение полузабытого автора. Но есть одно крайне печальное обстоятельство, мешающее нам порадоваться вместе с публикатором: в книгу «Петербургские апокрифы» вошло 33 произведения Ауслендера. В то же самое время уже известно, по меньшей мере, 66 (!) рассказов и повестей и незаконченный печатанием роман «Видения жизни». Все эти произведения были опубликованы в 1906—1919 годах. Таким образом, за пределами книги осталось две трети опубликованных произведений Ауслендера-беллетриста. Какой выход из этой ситуации был возможен? Во-первых, можно было бы ограничиться воспроизведением текстов всех четырех дореволюционных книг прозы. Во-вторых, можно было подготовить книгу «Избранного», отобрав действительно самое лучшее из достаточно большого по объему и достаточно разного по качеству литературного наследия писателя. Для читателей более подходил бы последний вариант, поскольку тогда они могли бы познакомиться, например, с такими любопытными документами литературных нравов эпохи, как рассказы «Апропо» и «Записки Ганимеда». Теоретически был возможен и третий вариант — публикация «Собрания сочинений» на основании рекламного анонса, помещенного в 1900 году в конце книги Ауслендера «Сердце воина». Все книги, объявленные в нем печатающимися или готовящимися к печати, так и не вышли, хотя подавляющее большинство перечисленных в них произведений уже известно по журнальным и газетным публикациям. Впрочем, вариант собрания сочинений был бы привлекателен только для специалистов, поскольку вряд ли могло иметь успех у рядового, пусть и культурного читателя многотомное издание трудов писателя, ни имя которого, ни творчество ему незнакомо.

В весьма содержательной вступительной статье мы находим много ценных наблюдений над творчеством писателя. Более того, она является, пожалуй, первой попыткой систематического исследования его дореволюционной прозы. И в то же время биография Ауслендера, предложенная читателю и доселе ему практически неизвестная, почти в каждом случае требует уточнений и исправлений.

И первое, с чего следует начать, это с даты рождения писателя. В разных справочниках приводились разные даты, и даже разные года рождения, но теперь мы знаем, что С. А. Ауслендер родился 18 (30) сентября 1886 года1. Участие гимназиста в «Северном союзе учащихся среднеучебных заведений» в годы первой русской революции и печатание на мимеографе первых рассказов, окончание гимназии и посещение Пушкинского семинария при Петербургском университете, руководимого С. А. Венгеровым, — вот только некоторые из событий «долитературного» периода его жизни.

Двадцатилетний Сергей Ауслендер достаточно быстро вошел в круг петербургской литературной элиты. Начинающий литератор регулярно посещал «Башню» Вяч. Иванова, был вхож в более интимный «кружок гафизитов», будораживший воображение жителей обеих культурных столиц своими богемными нравами. Комментатор совершенно заслуженно причисляет М. Кузмина к литературным учителям Ауслендера, но вот утверждение о том, что дядя «был его ментором в изучении „науки нежной“» (с. 7), включая и однополую любовь, не выдерживает проверки известными фактами. Как уже не раз отмечали другие исследователи, для Ауслендера «естественным» был бы образ любовника Кузмина, вполне ожидаемый в околобрюсовских кругах. В письме от 25 марта 1908 года Нина Петровская прямо сообщала Валерию Брюсову о необычных пристрастиях Ауслендера: «Клятвам о Кузмине больше не верю; и думаю, что мальчик представляет из себя неполную форму педерастического типа. Это, по-видимому, ему доставляет большие мученья, и быть „как все“ ему хочется бесконечно»2. Кажется, мы могли бы полностью довериться этому свидетельству, но… это письмо было адресовано одной из сторон любовного треугольника и касалось отношений двух других сторон. Так что здесь нельзя полностью исключать и намеренного искажения фактов. К тому же и Кузмин, и Ауслендер дружно отрицали наличие подобной связи. Так, Ауслендер писал Б. А. Лазаревскому: «…Я с ним всегда был по-товарищески очень дружен. Но это совсем не то. Положим, не все ли равно, что говорят: те, что меня знают и любят, поверят одному „нет“»3. А вот запись самого Кузмина в дневнике от 14 сентября 1905 года: «Варя с жаром нападала на тенденцию моей повести и миропостижение „Александрийских песен“, с таким жаром, будто она боится моего влияния на Сережу, что ли. Кажется, в этом отношении у нее нет никакой почвы для опасений»4. В заключение этой истории напомним свидетельство стороннего наблюдателя. В письме к А. А. Кублицкой-Пиоттух от 25 сентября 1907 года Л. Д. Блок писала: «Был Ауслендер, который влюблен, кажется, во всех женщин и в В. П., и Н. Н., и об Нине Петровской говорит очень»5. Наконец, приведем и позднее свидетельство заинтересованного наблюдателя: «Появлялся порой Ауслендер, с которым носились артистки и даже Л. Д. ; он ломался, картавил, изображая испорченного младенца; был в плюшевой, пурпурной, мягкой рубашке; во мне создалось впечатление: дамы готовы оспаривать честь: на колени сажать себе томного и изощренного „беби“; и даже кормить своей грудью»6.

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая