Волхв-самозванец - Зубко Алексей Владимирович - Страница 63

• Предыдущая
• 63/82
• Следующая

— Да-да.

Поцеловав ребенка в лоб, они удаляются, а я обращаю свое внимание на царя:

— Извините, царь-батюшка, но нашу встречу придется перенести на другое время.

Страх мерзкими холодными лапками щекочет мне спину. Далдон запросто может отправить на плаху, но ребенок… Не зверь же царь?

— Подать карету, — приказал самодержец. И стрельцы выскочили во двор. Откуда тотчас донеслись их крики и недовольное ржание коней.

Ребенок на кровати застонал, жадно хватая воздух пылающими губами.

— Хороший ты человек, волхв, — рассовывая плюшки по карманам, изрек царь Далдон. — Я рад, что тебя не казнили. Хорошим мужем Аленушке будешь. И мне опорой, а не лизоблюдом, на царствие метящим.

Развернулся и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь. Я лишь рот открыл от удивления. Царь оказался на удивление человечным. Не ожидал я от него этого, не ожидал… Из-под кровати выбрался кот-баюн, попытался шмыгнуть из комнаты.

— Ты куда?

— Сам ведь сказал…

— Останься. Прокоп!

Домовой вылез из-за сундука. В окне мелькнула отъезжающая царская карета.

— Мне нужна ваша помощь.

— Что делать? — за двоих спросил домовой.

— Заприте двери, занавесьте окна. Чтобы никто не смог войти или заглянуть сюда.

— Мы мигом.

Пока мои сказочные друзья занимаются выполнением моей просьбы, я складываю останки змеи в лубяное лукошко, из которого вытряхнул сушеную смородину, и накрываю их куском бересты.

— Фу, какая гадость.

Подхожу к кровати, и тут вижу примостившегося на окне комара. Крупного, с раздувшимся до безобразия брюшком. Кровопийца!

Беру полотенце. Хлоп! И только кровавое пятно на месте моего ночного мучителя.

— Все. Закрыли, — докладывают кот и домовой.

— Вот и хорошо, — беря ребенка на руки, говорю я. — Возьмите вон то лукошко — там дохлая змея и откройте лаз в подвал. Мы отправляемся в мое время.

— Я открою, — вызывается кот-баюн добровольцем, не оставив Прокопу выбора.

Мы спускаемся в подвал. Я с мальцом на руках первым, за мной домовой с останками змеи, и последним Василий, закрывший за нами люк.

Подходим к двери с надписью: «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ».

От запоздалой мысли холодеет в груди. А перенесется ли ребенок в наш мир? Что если…

Но шаг уже сделан, и дверь хлопает за моей спиной. Умирающий от яда мальчик по-прежнему стонет у меня на руках. Кот Василий открывает дверь, и мы выходим в подвал, расположенный в моем родном времени, где добрые Айболиты изобрели кучу полезных лекарств.

Лукошко сменилось семилитровым пластиковым ведром, на дне которого находится необходимая для опознания тушка ядовитой гадины. Остается только надеяться, что еще не поздно.

— Ну-с, молодой человек, рассказывайте.

— Что рассказывать? — Я разглядываю пачку рецептов, зажатую в руке.

Заведующая отделением сняла очки, протерла стекла уголком халата, посмотрела на свет и, удовлетворенная результатом, вновь водрузила их на нос. Бледно-голубые глаза, увеличенные мощными линзами, скользнули по мне, словно по части интерьера, и принялись изучать вновь заведенную медицинскую карточку.

— Все по порядку. Фамилия, имя, отчество?

— Чьи?

— Ну не мои же?.. — возмущается заведующая, вооружившись авторучкой.

— Мои? — от нервного напряжения я явно утратил способность логически мыслить.

— Пациента.

— Ой! Извините. Что-то я совсем… — Какая фамилия? Я и имени-то его не знаю. Впрочем, какая разница. Главное — не забыть самому. Что же придумать? А… О! — Пишите. Ковалько Аркадий Иванович.

— Фамилия заканчивается на букву «в»?

— Нет, без «в».

— Аркадий Иванович, — повторяет заведующая, старательно выводя буквы на пожелтевшем от времени бланке, оставшемся еще с советских времен.

Свое имя я точно не забуду.

— Дата рождения?

— А…

Пригладив крашеные волосы с проблескивающей у корней сединой, доктор выжидающе смотрит на меня.

Значит так, парнишке на вид лет восемь-десять. Это значит…

— Первое, ноль четвертое, девяносто пятого. В смысле, тысяча девятьсот девяносто пятого.

— Разумеется. Место проживания?

— Наверное, лучше указать мой адрес.

— Ребенок проживает с вами?

— Временно. Он не местный.

— А кем вы ему приходитесь?

— Дальний родственник. Через три колена… Я и сам порой путаюсь, кто кому кем приходится.

— Документы какие-нибудь есть?

— Да нет.

— Почему?

— Понимаете, как все получилось. — Сунув рецепты в карман, я пускаюсь в пространное объяснение, излагая наспех сочиненную легенду. — Аркашины родители приехали еще месяц назад. Немного погостили и отправились в Николаев, проведать родню, а Аркашу оставили мне на попечение. На обратном пути должны заехать за ним, — и сразу домой. А тут вот такое дело приключилось…

— Хорошо же вы, молодой человек, присматривали за ребенком.

— Старался…

— Старались? В этих краях таких змей уже давным-давно не встречали. И где он только ее отыскал?

— У бабы.

— Вы что?! — От возмущения заведующая даже покраснела. — По своим подружкам с ребенком ходили? Чему вы его так научите? Всяким гадостям, порочности и разнузданности. А потом удивляемся: куда нация катится? Сплошь наркоманы, тунеядцы, девки бесстыжие. А потом болезни всякие нехорошие…

— У каменной бабы, — вклинился я, прервав бичевание отдельно взятого представителя критикуемого поколения. — На курганах, скифских.

— И это вас как-то оправдывает? Что тут скажешь?

Спасая меня, в кабинет заглянула молоденькая медсестра.

— Вера Михайловна, к Куртюковой опять прилезли друзья, и они заперлись в туалете.

— Иди, Леночка. Я сейчас подойду, разберемся.

Сестричка выпорхнула, а заведующая сосредоточила все свое внимание на мне:

— Купите лекарство, принесете сразу. Правда… кое-чего в аптеках нет…

— Что же делать?

— Я, конечно, могу вам предложить… покупала себе, осталось…

Спустя полчаса, поняв, что медицина в крайне тяжелом финансовом положении и в больнице страшный дефицит всего, я отправился за покупками, лихорадочно размышляя на тему: «Что такое деньги и где их взять?»

Ничего дельного на ум не приходило. Из воздуха куличиков не налепишь…

Оставив почти всю уцелевшую после больницы наличность в аптеке, я с пакетом медикаментов в руке бегом бросился домой, с опаской сторонясь несущихся автомашин. Мокрый как мышь и злой как собака я ворвался в дом и, оставив пакет на столе в прихожей, устремился в ванную, чтобы смыть с тела пот и пыль.

Ванна — одно из бесспорных преимуществ цивилизации. Прыгая на одной ноге в попытке попасть в штанину брюк на ходу, я торопливо собираю вещи, указанные в перечне того, что необходимо иметь с собой больному, ложащемуся в стационаре. Простыни, лампочки, туалетная бумага… зубная паста, тюбик клея — это еще зачем? — шлепанцы… Чтобы не сбиться, принимаюсь вычеркивать из перечня то, что складываю в сумку.

Стоп! Нужно позвонить.

Набираю номер телефона, терпеливо жду, слушая треск и свист на линии, отголоски чьих-то далеких разговоров. Гудки. Занято.

Подождем.

— Ну как там? — интересуется домовой, выныривая из-под дивана.

— Врачи говорят — все будет хорошо.

— Целители, — уважительно роняет Прокоп, теребя себя за нос. — Может, покушаешь? Я яичницу сжарил, с луком.

— Чуть позже.

— Так остынет же.

— Да вы ешьте с Васькой-то, а я попозже.

Нажимаю кнопку повторного набора, жду… гудки. Сколько можно разговаривать?!

Беру список с наполовину зачеркнутыми пунктами и поднимаюсь на второй этаж. Проходя мимо книжного шкафа, ненадолго задерживаюсь — коротать время у изголовья больного лучше с книгой в руках. С хорошей книгой. Это уже дело моего вкуса. Поскольку со школьной скамьи остались воспоминания о том, что плохих книг не бывает, просто каждой нужно соответствующее состояние души. Очень даже может быть…

• Предыдущая
• 63/82
• Следующая