Молотобойцы - Ян Василий Григорьевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/22
• Следующая

Походячие торговцы с лотками на руках также «шумели в голос», то есть кричали, божились, крестились на иконы, подвешенные над лавками.

Аленка, шедшая сзади, зазевалась на нарядные вещи, выставленные кругом. Ей очень хотелось моченого яблока или подрумяненного калача, – торговки выкрикивали нараспев: «Сахарные калачи с пару из печи», – но она не решалась попросить сурового деда, который протискивался вперед, разыскивая ножовый ряд, где находилась лавка кузнечного мастера Антуфьева. Толпа сгрудилась, оттерла Аленку, она услышала крики и сердитый голос деда:

– Чего пристал, окаянный, чего тебе надо?

– Иди за мной. Хватайте его! Это бегун, сбежал от свово господина. Тащите его в губную избу.[51]

Аленка протискалась вперед и увидела, что деда Тимофея держит за одну руку кат Силантий из Веселых Пеньков, а за другую воеводский бирюч[52] с палкой, на конце которой блестел медный двуглавый орел.

Дед упирался, бранился, а те вцепились, не выпуская, и тащили куда-то в сторону. Любопытные сбегались со всех сторон.

Громкий крик пронесся над площадью и взбудоражил толпу.

– Бешеный бык с цепи сорвался! Спасайтесь, православные!

Толпа шарахнулась в сторону, смяла и бирюча, и деда, и Силантия. Мимо бежали торговцы, посадские, бабы, мужик с медведем…

Аленка кувыркнулась от чьего-то толчка, но вскочила и заметалась, разыскивая деда. Какой-то мужик-углежог, весь черный от сажи, сквозь которую выступали только красные веки и губы, пробивался, расталкивая встречных. Увидев Аленку, он схватил ее за руку.

– Беги за мной! Аль Наумку не узнала? Это ведь я быка выпустил, чтобы гомон поднять.

На середину опустевшей площади вылетел черный бык. Он тряс головой, рыл копытом землю. Крики и визги усилились, и толпа помчалась дальше. Из мясного ряда, засучивая рукава, бежали мясники в передниках с топорами и веревками, стараясь окружить быка. Наум пробежал с Аленкой в переулок, где они нагнали деда. Он, не оглядываясь, шел, мотая бородой, и бормотал:

– Из Каширы ушел, из Яма ушел, от немца ушел и из Тулы уйду!

– Совсем мучной колобок, – подхватил Наумка, – только как бы тебя лиса не съела? Антуфьев – мужик длинный, под собой землю на аршин видит, а своих рабочих в бараний рог гнет. Здесь на базаре я все про него выведал. Зачем здесь застрял? Двинемся на Волгу.

Наумка прошел до конца Кузнецкой слободы. Тимофей указал избу, где они были на постое.

– Я понаведаюсь еще к вам. Скажу последнее слово: уходите без мотчания на сибирские просторы. Антуфьев вас перехитрит. Чую, здесь мертвечиной припахивает и могила вам изготовлена. Встретимся либо здесь, в Туле, либо за Уралом. Есть там железная гора Благодать, там и нам, бродяжникам, благодать. Сибирь и накормит и напоит… – И Наумка исчез за углом переулка.

Дома Тимофейку ждал караульщик Антуфьева и передал приказ хозяина сейчас же идти на кузню и там ждать.

– Ох, не к добру мы в Тулу забрались, – вздыхала Дарья. – Надо было к Волге подаваться.

Антуфьев встретил Тимофейку с костылем в руке. Он сидел на чурке возле потушенного горна. В этот день кузня не работала, был праздник.

Возле хозяина стояли один из кузнецов и караульщик.

– Я тебя кликнул для твоей же пользы, – с расстановкой протянул Антуфьев, смотря на Тимофейку холодными, непроницаемыми глазами. – Сейчас по городу сыск идет, прохожих ловят, доискиваются, нет ли беглых. Тебе приказываю здесь в кузне пожить и никуда отсель не выходить. Ко мне соваться сыщикам запрет. Я царский заказ готовлю. А коль выйдешь за ворота, тебя сыщики задержат. Ты в караулке с этим молодцом спать будешь, а твоя баба пускай щи из дому приносит.

Дед посматривал на хозяина, прикидывал: «Чего надумал длинный мужик?»

– Все же домой мне сходить придется – тулуп и лопоть какую принести.

– Ты мне дерзновенную неустрашимость не показывай, за тулупом караульщик сходит. Для верности, Микитка, надень-ка ему цепь, не ровен час – сдуреет старик, выйдет на улицу, тут ему петля, а мне без дорогого работника убыток.

Тимофейка угрюмо смотрел на хозяина, на дверь: «Бежать, пока можно, да ноги старые, не унесут. Нелегкая сила занесла меня в Тулу».

Караульщик с кузнецом надели на шею Тимофейки раздвижное железное кольцо с замком. Кузнец защелкнул замок и ключ передал Антуфьеву. От кольца шла длинная цепь к чугунной двухпудовой гире, стоявшей на полу. Антуфьев встал и, уходя, уже не обращая внимания на старика, сказал караульщику:

– Смотри в оба. Головой ответишь, если что. А ты, старик, кончай пистолю.

С того дня Тимофей безвыходно оставался в кузне. Он с трудом переносил тяжелую гирю и водил налитыми кровью глазами, но весь ушел в работу.

Когда дед оставался наедине с Касьяном, что в кузне бывало редко, так как кузнецы работали беспрерывно, он отрывисто и сердито наказывал ему не ждать его, не жалеть, а отправляться в сибирское воеводство, к горе Благодати…

– Чую, сгноит меня здесь Демидыч. Видел, какие у него лапы цепкие? Что попало, уже не выпустит. Уходи, пока и тебя на цепь не посадил.

Касьян решительно отказывался:

– Холод настает. Где проживешь в дороге, когда снега завалят землю по пазуху? Пока здесь перебьемся. Весной легче уйти – весной и птица летит, и мы уйдем за нею.

Дед возился с пистолетом, внимательно разбирал его до последнего винтика, рассматривал, чистил, закаливал пружинки, отделывал рукоятку. Однажды, когда они были в кузне одни, он передал Касьяну вычищенный пистолет и сказал:

– Возьми-ка его себе, Касьянушка. Может пригодиться в дороге. Зверь иль недобрый человек – убережешься.

Касьян взял пистолет, не понимая:

– А как же хозяин?

– Хозяйский пистолет у меня вон где. – И дед вытащил из-за пазухи голубую тряпицу, развернул, – в ней лежал второй пистолет.

Касьян взял оба пистолета, сравнил их: они были двойни, ничем не отличались один от другого.

– А ты сам сможешь распознать, которая твоя пистоля, а которая немецкая?

Возле Тимофея вырос хозяин Антуфьев. Бесшумно подошел он в мягких валенках и протягивал к пистолетам костлявые руки.

– Различие есть во какое, – не смущаясь, сказал дед. – Видишь, здесь на стволе насечка, надпись немецкая – верно, «имярек» мастера. А на моей пистоле – «Тула. Демидов».

– Ладно, – сказал Антуфьев. – Ну и упрям же ты, Тимофейка, что протопоп Аввакум. Смотри, как бы и тебе на костре живьем не сгореть, как Аввакуму. А то бы ничего, добрый старик был, если бы хозяину покорялся. – И Антуфьев бесшумно удалился.

– И сгорю лучше, а тебе, Кощею, не покорюсь.

Касьян был принят на работу молотобойцем, но к нему не были применены такие строгости, как к деду Тимофейке. Антуфьев по-своему оберегал самых ценных мастеров и деда, как «дорогого» самопальщика, держал на цепи, как держал бы татарского выводного коня, боясь, чтобы его не скрали. Касьян присматривался ко всему в кузнице и постепенно стал различать всех работающих.

В кузнице работало много рабочих. Они разделялись на ствольников, изготовлявших стволы ружейные, замочников – они занимались только затворами. Замочники прикрепляли стволы, а приклады получались от столяров.

Были еще мастера ложевые, приборные, литейщики белого оружия.

Все самопальщики разделялись еще по их зависимости от хозяина. Одни были вольные, жили самостоятельно, приходили в кузню на работу не ежедневно и получали урок. Были еще свейские – полоненники,[53] самые опытные рабочие, делавшие лучшее оружие.

Сдельщики со стороны, или вольные охочие деловцы, торговались, спорили, держались более независимо, и на них с завистью смотрели кузнецы закабаленные.

Большая часть рабочих Антуфьева были его кабальные, которых он доставал различными путями. У него были свои приказчики; они с сидельцами дежурили в его лавке на Посадской площади, их он посылал в Москву – отвозить приготовленное оружие и привозить московские товары. Приказчики ездили на мельницу за мукой и к разным помещикам в округе, у которых скупали способных к кузнецкому рукомеслу рабочих.

• Предыдущая
• 15/22
• Следующая