Молотобойцы - Ян Василий Григорьевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/22
• Следующая

Дед повернулся, махнул недовольно рукой и сделал шаг, чтобы уйти, но бородач схватил его за шабур.

– Нет, братец, ты уж останься и покажи-ка нам, как ты завариваешь стволы. Может, мы и впрямь людишки несмышленые. Попробуй ковать ствол. Только чтобы ты же потом из этой пищали палил. И если после третьего раза ствол не разорвет, то тебе я за работу заплачу три алтына. А если разорвет, то не пеняй, если твою рожу своротит. Только скажи напередки свое имя и отчество, чтобы нам знать, не тужить, по ком панихиду служить.

– Ладно, – сказал дед, и в его глазах вспыхнули злобные огоньки. – Касьян, бери кувалду, дайте-ка мне ручничок.

Касьян неловко взялся за кувалду. Она была непривычна и не по руке.

Дед скинул шабур и среди ручников выбрал себе один с узким концом.

– Где железо? – спросил Тимофей.

– Сам отрежь, – сказал, усмехаясь, хозяин. – Дайте-ка ему цельную полосу. Посмотрим, сумеешь ли ты откусить ровно двенадцать фунтов – фунт в фунт.

Молодой рабочий поднес Тимофею кусок полосового железа, четырехгранного, пальца в три шириной.

Дед засопел, оглянулся кругом, встретился с насмешливыми взглядами стоявших гурьбой, выпачканных сажей ковалей. Он швырнул ручник о землю, схватил полосу, взвесил на руках.

– Теперь, хозяин, дай мне ставилу у двенадесять хвунтов.

– Дать ему ставилу, – приказал хозяин.

Кузнецы загудели, перебрасываясь замечаниями. Один принес две гири клейменые – одна в десять, другая в два фунта.

Тимофей повернул их в руках, осторожно поставил на наковальню.

– Касьянушка, принеси-ка сюда вот тот жбан и ведерком зачерпни воды, – сказал он, указывая в угол, где стоял большой деревянный чан с водой, обычно нужной при закалке.

Касьян принес высокий глиняный кувшин и деревянное ведерко с водой.

Тимофей вынул из-за пазухи кожаный кошель, достал вощеную дратву и мелок. Дратву привязал он к большой гире и вдел на нить еще маленькую гирю. Обе гири он опустил в жбан, держа нить в руках.

– Ну-ка, Касьянушка, лей в жбан водицу, да не торопко.

Касьян, еще не понимая, к чему дело клонится, стал лить в жбан.

Вода приблизилась к краям.

– Хватит! – сказал Тимофей, когда вода сровнялась с краями жбана.

Дед осторожно вытащил гири, стряхнул капли в жбан, – уровень воды без гирь опустился.

Тимофей отбросил гири, взял снова полосу железа и стал осторожно опускать ее конец в жбан. Когда конец железа стал погружаться в воду, уровень воды одновременно начал подниматься и наконец опять сровнялся с краями, и в это мгновение старик перестал погружать железо.

– Дай-ка, Касьянушка, мелок.

Дед поднял полосу и обвел железо мелком по той черте, до какой оно было замочено водой.

Тогда Тимофей положил полосу на наковальню, наставил зубило на черту, обведенную мелом, и Касьян несколькими ударами кувалды отрубил кусок.

Кузнецы схватили отрубленную часть и взвесили на весах, – тяжесть ее была равна двенадцати фунтам.

– Кто же тебя научил так железо взвешивать? – спросил хозяин.

– Аглицкий литейный мастер Джонс на заводе Винниуса,[46] – сказал Тимофей и, схватив обрубленное железо клещами, положил его в горн, засыпал углями и приказал рабочему раздувать мехи.

Когда железо раскалилось до вишневого цвета, Тимофей перенес его на большую наковальню, над которой подымался конец бревна с железным двадцатипудовым набалдашником.

Рабочие пустили колесо, и молот гулко упал на наковальню.

Силой водяного колеса конец бревна с железным набалдашником равномерно обрушивался вниз, постепенно выпрямляя и утончая полосу на гладкой поверхности наковальни, пока будущее дуло ружья не стало нужной трехлинейной толщины. Тимофей прикидывал глазом, выжидал и наконец вынул полосу из-под молота и снова перенес ее в горн, заложив конец в самое гнездо. Засипели мехи, завертелись вихрем искры над гнездом, и полоса стала раскаляться. Когда конец ее засверкал белым светом, прыская, как снежинками, веселыми звездочками, Тимофей подхватил ее клещами и уложил на небольшую пищальную наковальню.

На этой наковальне было десять желобков – первый самый широкий, следующие постепенно суживались. Тимофей выровнял светившуюся полосу вдоль самого широкого желоба, сверху полосы протянул ровный железный костыль. Вслед за ручником старика Касьян начал ударять кувалдой по костылю, вдавливая полосу в желоб, отчего она начала сворачиваться.

Десять раз перекладывал Тимофей трубку из более широкого желоба в следующий, поуже, и полоса постепенно свернулась в ровную трубку, края которой сдвинулись.

Тогда произошла последняя заварка. В середину раскаленной трубки дед вдвинул до половины ее прямой прут, и Касьян ударами кувалды сровнял края трубки. От беспрерывных ударов трубка растянулась и стала тоньше.

Хозяин сидел рядом на дубовой чурке и, прищурившись, оценивал работу старика.

– Где ж ты, отец, научился такому пищальному делу? – спросил он, когда Тимофей набил на казенной части восемь граней, слегка растянул и выровнял конец ствола, и, наконец, положив ручник на сторону, зашабашил.

– Был мальцом – добрые люди учили, а бородой оброс – других научу.

– Ведь не иначе, – продолжал хозяин, – что ты на заводе работал у Винниуса на Глядяшке, или у Акемы, или в Москве в Пушкарском приказе. Я тебя, пожалуй, возьму к себе на работу. Можешь сходить в мою лавку на Посадской площади, в Гостином дворе, там себе выберешь на рубль, что приглянется. Приказчик на тебя запишет, потом в кузнице отработаешь. Мой урок тебе будет – заваривать в день три ствола. Заваришь больше – тебе пойдет приплата. Еще я дам тебе второго молотобойца. О жалованье завтра поговорим. Приходи наутро ко мне в избу. Теперь воевода строгий, беглых взыскивает, и надо тебе выправить охранный ярлык, а то ярыжка схватит, и тебя посадят в башню.

– Это ты наболонь[47] говоришь. За что меня сажать? От работы я не бегаю, а сам ее ищу. Если ты не холява, до чужого не жадный, буду у тебя работать.

Хозяин сказал:

– Ладно. Ты, я вижу, хоть стар, да петух.

Тимофейка и Касьян вышли из кузни и направились по темной улице к той избе на окраине слободы, куда один посадский мастеровой принял их на постой.

Утром Тимофей направился искать избу Никиты Антуфьева и приказал Аленке идти с ним. Бабка повязала ее новым платком, одела в шабур, затянула поясом и с напутственными советами послала за дедом.

Избу Антуфьева знали все. Она была построена под стать любому гостю или боярину. Сложенная из крупных бревен в два яруса, с глухим низом и маленькими слюдяными окошками в верхнем ярусе, изба, видно, принадлежала владельцу хозяйственному, с тугой мошной. Высокий частокол оберегал ее от лихих татей, за ним виднелись крыши амбаров, клетей и надпогребниц. Тимофей постучал в запертую калитку.

Высокий бородатый дворник с метлой загородил вход, замахал рукой:

– Куда лезешь, сивая борода? У нас сейчас высокие гости: сидит посыльщик[48] от самого царя.

Узнав, что хозяин приказал прийти, дворник почесал затылок и сказал:

– Пожалуй, впущу во двор. Обожди, да не отходи в стороны, – псы цепные у нас злобные, разорвут в клочья.

Тимофей с внучкой вошли во двор и остановились около резного крыльца. Четыре громадных пегих волкодава подняли яростный лай и рвались с цепей.

Около крыльца стояли два верховых коня, их держал под уздцы молодой стрелец в долгополом малиновом кафтане с кривой саблей, подвешенной у пояса.

Дворник поднялся на ступеньки и скрылся внутри избы. Ждать пришлось недолго. Вскоре на крыльцо вышел молодой черноглазый посыльщик царский в зеленом кафтане до колен, заморского покроя, в необычной иноземной шапке и высоких желтых сапогах со шпорами.

• Предыдущая
• 13/22
• Следующая