Борьба в эфире - Беляев Александр Романович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/22
• Следующая

– А Москва далеко?

– В трёх минутах лёта.

– Летим скорее туда, я хочу…

– Не так скоро. Вы ещё посмотрите на вашу Москву. А пока нам нужно ещё о многом переговорить с вами и многое выяснить. Надеюсь, что к утру всё объяснится.

– Арест? – спросил я.

Эль в задумчивости поднял глаза вверх, с видом человека, желающего что-то припомнить, потом вынул из кармана маленькую книжку, перелистал её («словарь», – подумал я) и ответил с улыбкой:

– Нет, не арест. Но простая мера предосторожности. Исключительный случай. Я объясню вам. Я прилечу ровно в полночь, то есть в десять часов.

– Значит, раньше?

– Это и будет ровно в полночь. У нас десятичный счёт времени. А вас пока проводит Эа. – И Эль что-то сказал Эа.

Эа, юноша, который первым заговорил со мной, подошёл ко мне и, приветливо кивнув головой, жестами предложил мне идти за собой. Протестовать, возражать? Что мог я сделать, один против всех? Я пошёл, едва поспевая за своим легконогим «конвоиром», как мысленно назвал я его, в боковую аллею. Встречные бросали на меня взгляды, в которых светилось удивление и любопытство. Очевидно, их поражал мой костюм. Скоро мы вышли на небольшую площадку среди дубовой рощи. В центре площадки стояло несколько маленьких авиеток неизвестной мне конструкции, с двумя пропеллерами: впереди и сверху, но без крыльев и без мотора.

Мой спутник указал на место для меня и уселся сам у управления. Я последовал за ним. Эа нажал кнопку. Верхний пропеллер почти бесшумно завертелся, и мы быстро начали отвесно подниматься. Полёт наш продолжался не больше пяти минут, но, вероятно, мы достигли большой вышины, так как даже в своём суконном костюме я почувствовал холод.

Вдруг сбоку от нас показалась огромная круглая площадка, неподвижно висящая в воздухе. Мы поднялись ещё выше и опустились на эту площадку. Посреди неё стояло круглое железное здание с куполообразной крышей.

«Воздушная тюрьма, – подумал я. – Отсюда не убежишь. Странные эти люди: не знают слова «арест», а строят такие тюрьмы, которым позавидовали бы строители Бастилии!»

Мой молодой спутник ушёл, оставив меня одного. Я подошёл к краю площадки, обнесённой железной оградой, посмотрел вниз и невольно залюбовался.

Здесь, наверху, ещё ярко светило солнце, а внизу уже легли синие тени. Вся видимая площадка до горизонта напоминала шахматную доску, с чёрными клетками лесов и более светлыми – полей. Какие-то реки или каналы прямой, голубовато-серебристой лентой прорезали эту шахматную доску в нескольких местах. Домов не было видно в синеве сумерек. Повернувшись вправо, я увидел нечто, заставившее меня вскрикнуть. В лучах заходящего солнца сверкали золотом главы кремлёвских церквей, Иван Великий, соборы. Нет никакого сомнения, это московский Кремль. И всё же это был не тот московский Кремль, который знал я… Нельзя было узнать и Москвы-реки. Её, очевидно, выпрямили. Яузы совсем не было видно. Я напрягал зрение, пытаясь рассмотреть Москву с этой высоты. Но Эа легко коснулся моего плеча и жестом предложил следовать за ним. Я повиновался и, вздохнув, переступил порог моей тюрьмы.

Странная, необычная тюрьма! Огромный круглый зал был залит светом. Все стены уставлены шкафами с книгами. Перед полками стоят столы с неизвестными мне инструментами, похожими на сломанные фотографические аппараты и микроскопы. А всю середину комнаты занимал огромный телескоп. Или у них особая система содержания преступников, или… или у них совсем нет тюрем, и меня поместили в обсерваторию, как наиболее надёжное, трудное для побега место. Так оно и оказалось.

Ко мне подошёл пожилой, но бодрый и жизнерадостный человек, с несколько монгольским типом лица, такой же безволосый, как Эль. Он радушно поднял руку в знак приветствия, с любопытством изучая меня. Я постарался скопировать его приветственный жест. Рядом с ним стояла, по-видимому, девушка в голубой тунике. Она так же поздоровалась со мной. Затем пожилой человек указал мне на дверь в соседнюю комнату, куда я и прошёл в сопровождении Эа. Эта комната была тоже круглая, но поменьше. Здесь не было инструментов. Комната была обставлена простой, но удобной мебелью и служила, очевидно, гостиной или столовой. У стены стоял небольшой белый экран из какого-то металла, в квадратный метр величиной, и около него чёрный лакированный ящик. Эа предложил мне сесть. На этот раз я охотно выполнил его предложение. Я чувствовал себя несколько усталым. Этого мало. Мне хотелось есть. Но как мне объяснить это?

Я просительно посмотрел на Эа, поднёс руку к открытому рту и сделал вид, что жую. Эа подошёл ко мне и внимательно посмотрел в рот. Он не понял меня, очевидно, подумал, что у меня что-нибудь болит. Я отрицательно замотал головой и начал выразительно жевать и глотать. Удивительно непонятливый народ! Я изощрял все свои мимические способности. Эа с напряжённым вниманием наблюдал за мною. Наконец он, по-видимому, понял меня и, кивнув головой, вышел из комнаты. Я вздохнул с облегчением. Но мне скоро пришлось разочароваться. Эа принёс на золотом блюдечке облатку какого-то лекарства и маленькую рюмочку воды, чтобы запить это снадобье. Я сделал довольно энергичный жест рукой, выражавший мою досаду, и резко отстранил его тарелочку. Эа не обиделся, а скорее опечалился. Потом он вдруг поднёс ко рту свою руку с прикреплённым к ладони телефоном и что-то сказал. Свет мгновенно погас.

«Рассердился», – подумал я.

Вдруг экран загорелся белым светом; на нём я увидел угол комнаты и сидящего в кресле Эля. Изображение было так живо, что мне показалось, будто я вижу историка сквозь открывшееся окно в соседней комнате. Эль поднялся, подошёл к самому экрану и, с улыбкой глядя на меня, спросил:

– Что у вас случилось? Вы голодны? Почему вы отказались от таблетки? Её нужно проглотить, и ваш голод будет утолён. Мы не жуём, только глотаем. Вот почему Эа и не поняла вашей мимики.

– Но я не привык к такой пище, – смущённо ответил я, удивляясь, почему Эль сказал про юношу: «Эа не поняла».

– Завтра мы приготовим вам что-нибудь получше, по вашему московскому вкусу, – опять улыбнулся Эль, – а сегодня уж поужинайте таблеткой. Я буду в десять, – напомнил он.

Экран погас, свет в комнате вспыхнул.

Я, улыбаясь, кивнул головой Эа, взял таблетку, проглотил и запил водой. Таблетка была ароматичной и оставила приятный привкус во рту. Не прошло и минуты, как я почувствовал сытость и жестом поблагодарил Эа. Он улыбнулся с довольной улыбкой. Он или она? Этот вопрос интересовал меня. Все эти новые «москвичи» так мало отличаются друг от друга и по сложению, и по костюму, что трудно различить пол. Как бы мне спросить Эа? Если они говорят на эсперанто, то… надо вспомнить. В эсперанто много латинских корней. Мужчина, муж по-латыни vir (вир). Попробуем.

– Ви виро? (Вы мужчина?)

Эа рассмеялась, отрицательно качнула головой и шаловливо выбежала из комнаты. Кто бы мог подумать! Совсем мальчишка!

Поужинав таблеткой, я вышел на площадку. Было прохладно. По тёмно-синему небу разливались шесть перекрещивающихся огромных светлых полос, которые скрывались за горизонтом. Точно лёгкая золотая куполообразная арка покрывала землю. Это было изумительно красивое зрелище. Только гигантские сверхмощные прожекторы могли создать эти огненные реки. Когда глаз несколько привык к свету, я увидел, что по золотым рекам плывут золотые корабли – длинные, сигарообразные воздушные суда, снующие, как челноки, с изумительной быстротой.

Налюбовавшись этим зрелищем, я обратил внимание на какой-то предмет, напоминавший большой шёлковый мешок. Этот мешок был укреплён на довольно высоком шесте, и от него спускалась на площадку верёвка. Несколько таких мешков висело и в других местах у края площадки. Из любопытства я дёрнул за верёвку. Вдруг, прежде чем я успел выпустить её из рук, меня потянуло вверх. Мешок поднялся, с шумом раскрылся в огромный парашют и метнулся за борт воздушной площадки. Я похолодел от ужаса. К счастью, я заметил рядом нечто вроде трапеции. Я уселся на неё и полетел в бездну.

• Предыдущая
• 2/22
• Следующая