Крокодиловы слезы - Яковлева Елена Викторовна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/43
• Следующая

Я нырнула под арку и очутилась возле кладбищенской конторы, которую, как и прежде, украшали рекламные венки. За приоткрытой дверью было тихо, только большая навозная муха жужжала, как «Мессершмитт», и отчаянно билась в стекло.

Я уже завернула за угол, когда на пороге показался маленький картежник, которому я, помнится, отстегнула на сохранность цветочков на неизвестно чьей могилке. Впрочем, это сейчас неизвестно, а тогда… Маленький картежник зевнул, потянулся и снова скрылся во флигельке. Наверное, отправился партию в «дурака» доигрывать.

Еще пятьдесят метров, и передо мной возникли профессиональные плакальщицы — голубые ели, отсюда и до могилы псевдо-Тимура рукой подать. «Даму под вуалью» я заметила издали. Она стояла у знакомого мне холмика, опустив голову и сложив руки на груди. То ли скорбящая мать, то ли кающаяся Магдалина. Впрочем, она-то себя, поди, безутешной вдовой считает. Ну ничего, сейчас мы все расставим по местам.

Я решила зайти с тыла, сильно рассчитывая на эффект внезапности, однако хрустнувшая под каблуком сухая ветка смешала мои планы. Самозваная жена Тимура обернулась. Смотри-ка, а ведь насчет горящего взгляда Алеся не перебрала, именно таким меня и встретила Вероника Чулкова — ее глаза сверкали из-под черной вуали, как два уголька на пепелище. А на могилке был новый веночек — из желтых хризантем, с новой же ленточкой. Чтобы прочитать ее, мне пришлось склонить голову набок. «Моя нежность останется с тобой» сообщали золотые буквы. Что ж, это, по крайней мере, звучит не так банально, как «незабвенному котику от киски». По крайней мере, можно констатировать, что качество скорби повысилось.

Моя саркастическая полуулыбка не осталась незамеченной.

— В чем дело? — глуховатым голосом осведомилась безутешная Вероника.

— Да ни в чем, — ответила я с вызовом.

— Тогда канай отсюда! — «Дама под вуалью» не стесняла себя в выражениях. Мне не было резона ей уступать;

— А ты что, эту могилу приватизировала, что ли?

«Угольки на пепелище» вспыхнули, как порох:

— Вали отсюда, пока я тебе морду не разрисовала!

Ого, сколько экспрессии! Уж с этой Тимуру скучать не приходилось. Я покосилась на его портрет и дружески ему подмигнула, чем еще больше взбесила безутешную Веронику. Она двинулась на меня, подметая полами своей бесформенной черной хламиды рыжую могильную глину.

На всякий случай я все же отступила назад, не очень далеко, всего лишь на пару шагов. Может, у этой Вероники ногти длинные и острые, как клыки у тигрицы.

Слава всевышнему, она не стала на меня бросаться, удовлетворившись воинственной позой и фразой, полной патетики:

— В этой могиле — вся моя жизнь, и нечего тут всяким топтаться.

— В какой могиле, этой? — издевательски уточнила я. Эта игра начинала меня забавлять.

Потеря бдительности чуть не вышла мне боком. Я и глазом моргнуть не успела, а самозванка налетела на меня, как коршун, вцепилась мне в волосы и принялась мотать мою голову из стороны в сторону, будто пыталась ее выдернуть, как репку из грядки. Это было так больно и обидно, что я взвыла:

— Да было бы из-за чего драться! В могиле ведь не Тимур, а неизвестно кто!

Вероникина рука дрогнула и ослабила хватку. Воспользовавшись замешательством противницы, я вывернула шею и заглянула в ее лицо, полуприкрытое дурацкой вуалью, а на нем, между прочим, ясно вырисовывалось удивление.

— Как это неизвестно кто? — Она перевела свой бешеный взгляд на портрет, словно испрашивая его совета, слушать меня дальше или не стоит. Ничего не скажешь, натурально она прикидывалась.

Хоть она и перестала трясти меня, как грушу, рука ее все еще не отпускала мои волосы. Кто бы знал, как мне это надоело! Я предприняла отчаянную попытку освободиться, но у меня ничего не вышло. Единственное, что мне удалось, так это стянуть с Вероникиной головы ее старомодную панаму с вуалью. Взору моему предстал почти голый череп, покрытый робко пробивающимся ежиком из волос. Ухватиться тут было совершенно не за что. Интересно, зачем она такое с собой сотворила? Назло кому-то, в знак протеста или у нее просто-напросто не все дома? Лично я все больше и больше склонялась к последней версии и теперь кляла себя за легкомыслие. Мало ли что еще придет на ум этой идиотке! К тому же в таком безлюдном месте…

Опасения мои оказались не лишенными основания. Хватка цепких Вероникиных рук усилилась, я уперлась ладонями в ее плечи, пытаясь оттолкнуть, она не удержалась на ногах, запутавшись в своих длинных обносках, и мы дружно рухнули на свежий могильный холмик. Причем я, неловко шмякнувшись, подмяла под себя венок из желтых хризантем. Что касается Вероники, то она шлепнулась навзничь и смешно завозилась на спине, как жук, который не может перевернуться. Я воспользовалась удачным моментом, подпрыгнула и пришпилила ее к земле своей острой коленкой. Эта стерва недовольно заворочалась подо мной, а я прикрикнула:

— Лежи, не дергайся и давай-ка выкладывай побыстрее, где ты прячешь Тимура, а то мне некогда!

Мы еще минут десять барахтались в рыхлой глине и, наверное, не на шутку растревожили лежащего под ней покойника. Еще не хватало, чтобы он прикрикнул на нас в буквальном смысле замогильным голосом:

— Да дайте же покоя наконец! Вероника давила на меня массой, зато я превосходила ее в изворотливости. Да и опыт, полученный в «Розовом фламинго», не прошел для меня даром. Вот только глина — не розовое желе, и комков в ней многовато.

Короче говоря, сентиментальная самозванка выдохлась первой. Перестала сучить руками, поднялась на ноги и принялась обирать с подола репейники. Потом, всхлипывая и отфыркиваясь, разыскала в кустах свою идиотскую шляпку, отряхнула ее и водрузила на стриженную под машинку голову. Жалкое это было зрелище, если честно. Зачем она так себя изуродовала, ведь исходные данные у нее очень даже ничего: выразительные глаза, тонко очерченный овал лица, вот только насчет ног ничего определенного сказать не могу, поскольку длинная хламида мешала их разглядеть.

Тут в поле зрения Вероники попал измятый в процессе борьбы венок из желтых хризантем, и она расчувствовалась пуще прежнего. Разрыдалась, как маленькая, жалобно причитая:

— Прости… Прости, дорогой, за эту унизительную сцену… Я… я не хотела!..

И как это понимать прикажете? Выходит, она и впрямь считает Тимура умершим. Тогда где мне его искать? Хотя в сумке у меня еще полтора десятка фотографий с адресами, энтузиазма это обстоятельство не прибавляет. Я буду бегать по ним еще неделю, а милиция тем временем… Короче, на нарах мне придется скучать в одиночестве, без Тимура. Ох, не нравятся мне такие расклады.

— Слушай, — я тряхнула за плечи раскисшую Веронику, — ты что, и в самом деле не знаешь, что он жив?

— Кто? — тупо спросила Вероника, любовно расправлявшая ленту на веночке.

— Кто-кто! — гаркнула я. — Тимур. Вот тут, — я кивнула на могильный холм, — не Тимур, а кто-то другой.

— Кто? — повторила самая преданная из его наложниц, не считая меня, конечно. Пластинку у нее заело, что ли?

— Я бы тоже хотела это знать. Еще как хотела бы. А пока я знаю только то, что в этой могиле лежит человек, который пытался убить Тимура. По крайней мере, он так мне сказал.

— Кто? — Вероника глупо улыбнулась.

— Я же говорю — Тимур! — Односложность Вероникиных вопросов начинала мне потихоньку надоедать. — Я тоже думала, что он покойник, и носила сюда цветочки. И еще одному местному бомжу за их охрану четвертак отвалила.

— А я — полсотни, — растерянно прошептала Вероника. По крайней мере, пластинку сменила.

— А зря, — резюмировала я. Вероника снова посмотрела на помятый веночек и пробормотала задумчиво:

— Значит, Тимур жив… Но где, где он?

— До вчерашнего дня был у меня, — я вздохнула, — а где сейчас, понятия не имею. Вот думала, что ты это знаешь, но ошиблась. А мне он позарез нужен, потому что я по его милости влипла в очень неприятную историю.

• Предыдущая
• 31/43
• Следующая