Сердце Дьявола - Белов Руслан - Страница 43

• Предыдущая
• 43/78
• Следующая

Всемогущий визирь бухарского эмира прогуливался в саду и у цветущей вьющейся розы увидел Смерть. Она сердито погрозила ему костлявым пальчиком. Визирь в страхе бросился к эмиру, и тот разрешил ему умчаться из Бухары, умчаться от Смерти. И визирь на самом быстром своем скакуне поскакал в родной Самарканд. И только он обнял детей, появилась Смерть и предложила ему немедля собираться в царство мертвых.

– Хоп, ладно, – вздохнул мужественный визирь. – Что поделаешь? Судьба...

И обратился к смерти с последним вопросом:

– А почему ты грозила мне пальцем в Бухаре?

– Видишь ли, по моим спискам выходило, что встретиться мы с тобой должны были в Самарканде, а ты в Бухаре ошивался. Непорядок.

...Полинезийку, спасшую Витторио, звали Гия, Умом Подобная Полной Луне. Но не Гию, Умом Подобную Полной Луне увидел Витторио, впервые открыв глаза в пальмовой хижине. Стоявшая перед ним на коленях семнадцатилетняя девушка с душой Худосокова была ее внучкой по имени Морская Роса и хозяйкой хижины. А сколько лет было Гие, никто не знал. Одни люди с улыбкой говорили, что она "с приветом", и многие соглашались с ними, другие – что она была всегда и не только в прошлом, но и в будущем. Нельзя сказать, что Гия была колдуньей – он никого не заколдовывала, никого не расколдовывала, прошлого не угадывала и будущего не предсказывала. Но люди со смятенной душой любили посидеть рядом с ней.

– Если сядешь с ней бок об бок и почувствуешь стук ее сердца, и будешь смотреть туда, куда она смотрит, то увидишь то, что никогда не видел, – говорили знавшие ее люди.

И действительно, сидя рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне на повсеместном, мелко искрошенном временем коралловом песке, можно было увидеть прах всего того, что снедало, останавливало, пленило и делало несчастным каждого пожившего в мире человека... А в бирюзовых, блистающих на солнце морских водах, можно было увидеть все оттенки надежд, радостей и достоинств всех некогда живших людей... А в синем небе можно было увидеть искрящиеся голубые пятнышки-облачка, появляющиеся откуда-то из-за горизонта, заслоняющего собой невиданные многоэтажные хижины, населенные странными, с ног до головы одетыми людьми, людьми, снующими туда-сюда и вверх-вниз, снующими, снующими, а потом вдруг навечно замирающими и превращающимися в маленькие голубые пятнышки-облачка, немедленно устремляющимися в небо...

...Гия все знала про Витторио Десклянка, Бориса Бочкаренко, его друзей и Худосокова. Она вообще все на свете знала и потому не могла ни с кем общаться – ее никто не понимал, да и она мало, что уразумевала. Когда знаешь все, то мир выглядит как очень простая вещь. Как крепкая глиняная кружка, к примеру...

Общалась она только с дочерью, особенно если та наседала, а она наседала, особенно последние дни.

Когда Витторио узнал, что старуха Гия знает все, в том числе и будущее, он задал ей вопрос. Вернее, это Бельмондо задал этот вопрос, потому как звучал он следующим образом:

– А вот мой друг Баламут общался с Господом Богом и Он сказал ему, что совсем еще не знает, чем все созданное им кончится, то есть, что Он еще не решил ничего насчет нас и мироздания... Как в таком случае ты можешь знать будущее?

– То, что создал Бог, не может исчезнуть, – ответила старуха. – Вот не исчезло же твое прошлое, не исчезли твои прожитые жизни...

– Бог назвал все это своей фантазией... Море, небо, облака, человека... И то, что человек придумает, тоже назвал своей фантазией...

– Ты не понимаешь... Для Бога мысль и действие неотделимы, это одно и тоже.

– А как же будущее? Оно существует?

– А Борис Иванович Бочкаренко? – старуха выговорила эти слова с изрядным затруднением. – Он существует?

Сказала и, оглядев Витторио с ног до головы, улыбнулась.

– Значит, все же будущее нельзя изменить... – задумался Витторио, – значит, я зря гонялся за душой Худосокова все эти годы...

– Будущее бессмертный души нельзя изменить... – проговорила старуха, рассматривая мелко искрошенный временем коралловый песок. – Но можно изменить будущее тленной оболочки.

– И что же мне теперь делать? Возвращаться домой? – спросил Витторио скорее сам себя.

– А как же душа Худосокова? Оно живет в Морской Розе... И если ты ее не укротишь, эта девочка, в сердце которой живет много злости, погубит очень много мужчин и женщин. Я знаю, только ты можешь спасти их.

– Каким образом? Убить ее, твою дочь?

– Если ты ее убьешь, ее душа вселится в другое тело, и будет продолжать творить зло... Ты женись на ней и стань ее господином. И оберегай ее от зла...

Витторио Десклянка так и сделал. Он женился на Морской Росе, первенца своего назвал Карелом, а девочку, появившуюся второй – Стефанией. Второй мальчик, Борис, родился уже в Триесте.

Нельзя сказать, чтобы неукротимый, а иногда и откровенно злостный характер супруги доставлял Витторио много хлопот. Во многом ему помогало знание, что он не только живет с этой женщиной, но и спасает от нее человечество. И продолжал ее любить и после того, как во время очередной ссоры Морская Роса бросила ему в лицо, что Гия, Умом Подобная Полной Луне убедила Витторио жениться на своей дочери только из-за того, что других более-менее сносных женихов на острове не было.

Вот так вот. Любая философия преследует практические цели. Если нет низменных.

Вернулись мы из прошлого одновременно. Баламут вернулся радостный: вот, мол, я каков, заточил злодея в серебряный кувшин! А я поцеловал Ольгу в лоб и щечку и говорю ему:

– Нашел я твой кувшин... – и рассказал о Луисе Аллигаторе, Хименесе, попугае и своем собственном инсульте. Баламут огорчился и спросил Софию:

– А ты как, тоже мимо?

– Да нет, я кое-что сделала... – ответила ему София с заметным самоуважением. – Я его до самоубийства довела... Мне одна ведьма сказала, что души после самоубийства исчезают навеки.

И рассказав о веселых похождениях Гретхен Продай Яйцо в замке графа Людвига ван Шикамуры, вздохнула ностальгически. Наверное, граф оставил след в ее сердце.

– До самоубийства довела? – нахмурившись, спросил Бельмондо. – А в каком году.

– Да я как-то не поинтересовалась...

– Ну, до взятия Бастилии или после?

– Не знаю...

– Значит – до. После взятия вся Европа на ушах стояла. Ты бы знала. А если до, то все твои труды насмарку пошли. Я после взятия Бастилии с Худосоковым жил... Ну не с ним, а с женщиной, которая его душу в себе содержала...

– И что ты с ней сделал? – насторожился я.

– А ничего. Спал. Колотил иногда, – вздохнул Бельмондо и рассказал о Витторио Десклянка, Гие, Умом Подобной Полной Луне и Морской Росе.

Выслушав его, мы надолго замолчали. А о чем нам было говорить? Черт с ней, с неудачей, хоть развеялись немного. Как в кино сходили, но на целую жизнь.

Выпустив пар, а вернее пропустив через легкие дым от пары сигарет, я сел рядом с Ольгой и стал смотреть. Жизнь Леграна прошла, как ее и не было, а моя собственная, вот она – сидит и смотрит ничего не выражающими синими глазами. Смотрел, смотрел, а когда подступили слезы, отвернулся к друзьям.

А они, не мне чета, занимались делом – расширяли проход из штольни в древняк. Когда он стал достаточно широким, Бельмондо набрал в рубашку глины (под стеной, перекрывавшей ущелье ее было полно – вязкой, жирной), и, обмотав рот и нос рубашкой, залез в древняк и основательно замазал жилу Волос Вероники. Окончив, принялся искать причину сквозняка. Баламут сказал ему, что если есть сквозняк, то должно быть и отверстие, сквозь которое в камеру поступает воздух. Фонарик уже садился, и Борису пришлось искать больше на ощупь. Но, в конце концов, он нашел отверстие – оно открывалось в верхней части одной из стен камеры и явно было не продолжением искусственного древняка, а ответвлением естественной карстовой пещеры.

• Предыдущая
• 43/78
• Следующая