Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 22

• Предыдущая
• 22/44
• Следующая

– Ну а как мама тебя научила быть красивой? – не пожелал Смирнов полировать неприятную ему грань темы.

Мария Ивановна, сидевшая в кресле напротив гостя, совершила плавное и весьма органичное движение, в результате которого из-под халатика выглянули очаровательная живая грудь и стройное бедро. У Смирнова задержалось дыхание.

– Очень просто научила, – мягко улыбнулась женщина, приметив спровоцированную ею реакцию. – Мама говорила: "Покажи все, что у тебя есть, ходи прямо, береги зубы и вырезай неприглядные родинки". И еще: "Одевайся, отдавайся, не жалуйся и ничего не проси".

– И правильно выбирай мужчин.

– Нет, она этого не говорила. Она говорила, что мужчина – это тот человек, у которого есть ты.

– Судя по всему, твоя мать была женщиной. Странно, что отец гулял.

– Он был натуральный кот. И отец его был кот. Мама это понимала. А жили они вместе, потому что нравились друг другу и принимали друг друга такими, какие они есть. Ни один из них не обрезал ветвей другому.

Сказав, Мария Ивановна секунду пристально смотрела на собеседника, затем скривила губы в слабой усмешке и выдала:

– А вот у тебя с твоей Юлией ничего не получится. И не потому, что ты любитель декоративной обрезки ветвей, а потому что ты из рук вон плохо это делаешь.

– Чепуха, главное, я умею хорошо стрелять, – решил Смирнов сравнять счет.

Мария Ивановна убрала бедро и грудь под халат.

В комнате стало темнее.

– Ну а что ты скажешь о заповеди "Не сотвори себе кумира"? – спросил Смирнов, уразумев, что не сравнял счет, а угодил в свои ворота.

– Веря в одно, люди перестают верить в другое... Это правильно, – задумчиво проговорила Мария Ивановна. – Отец часто повторял, что не надо всю жизнь идти к чему-то одному, к одной какой-то цели, потому что, в конце концов, эта цель может оказаться видимостью, и вся жизнь будет тогда коту под хвост. Надо идти по разным тропам и к разным целям... Вообще идти... "Идтить, идтить и идтить", – цитировал он из "Железного потока" Серафимовича.

– А причем тут "Не сотвори себе кумира"?

– А чтобы иметь силы ходить по разным тропам, нужно уметь сочинять себе цели...

– То есть кумиров? То есть видимости?

– Да... Свои видимости, не чужие. Еще он говорил, что мы живем среди людей, которые верят в совершенно разные и зачастую взаимоисключающие вещи. А если верят, значит, эти вещи – кумиры – существуют. И потому их надо признавать. И пробовать на зуб...

– Познавать.

– Отец не употреблял таких слов. Он говорил просто. Хотя, честно говоря, я не особенно его понимала, да и сейчас не все понимаю.

– А я понял... Ты, так или иначе, предлагаешь мне прогуляться в твоем направлении...

– А что тут такого? – лукаво улыбнулась женщина. – Ты пойдешь в моем направлении, потом я пойду в твоем. И, в конце концов, мы пойдем в нашем направлении...

Смирнов посмотрел на точеную шею Марии Ивановны, затем перевел взгляд на ее грудь. Женщина, улыбнувшись, сложила руки на груди и, медленно поглаживая плечи, проговорила:

– А ты не такой, как все...

Смирнов вспомнил Пашу Центнера и соседнюю комнату, забрызганную кровью.

– Ты сравниваешь меня с теми, кто говорит: Давай трахнемся по быстрому, я спешу?

Мария Ивановна не ответила; грациозно отставив в сторону правую руку, она принялась внимательно рассматривать свои длинные алые ноготки. Лицо ее теперь выражало лишь один вопрос: "Не пора ли звать маникюршу?"

Разрешив этот проблему отрицательно – Смирнов понял это по неуловимому движению губ, – хозяйка квартиры сделала веки тяжелыми и сказала безразлично:

– Знаешь, мне что-то захотелось побыть одной. Но если ты хочешь трахнуться по быстрому...

Смирнов понял: Мария Ивановна показывает ему, что она не баба, всегда готовая ему услужить, показывает, что в окружении нормальных людей она, в общем-то, сама по себе.

"Интересная штучка, – подумал он. – Хочет, чтобы я упал перед ней на колени, обнял за талию и жалобно посмотрел в глаза, и произнес малоизвестные строки Владимира Маяковского "Мария, дай!!"".

– "Ну и посмотрел бы. Я же женщина... Мне будет приятно".

– "Нет уж. На это мы не договаривались".

– "Никто не стоял передо мной на коленях. У тебя есть шанс стать первым... Ты знаешь, что такое быть первым у женщины".

– "У меня есть перед кем стоять на коленях".

– "Ну и уходи. Иди в свою квартиру, ходи из угла в угол и посматривай на потолок в призрачной надежде увидеть мою вагину. И знай: больше я не буду скатывать тяжелый ковер только лишь затем, чтобы ты слышал стук моих каблучков".

– "И пойду. А посматривать не буду. Позвоню Юлии, и скажу, что люблю ее".

– "Не позвонишь. И будешь посматривать. И увидишь, что я без трусиков, увидишь влажные тряпочки моих губ, увидишь слипшиеся пряди волос, увидишь мои стройные бедра и у тебя встанет колом".

– Ну, ладно, мне пора, – сказал Смирнов, оторвав спину от кресла. И, неожиданно для себя поинтересовался, очевидно, в силу обычной человеческой мерзопакостности, имеющей обыкновение выплескиваться в минуты душевной неуравновешенности:

– Да, я давно хотел спросить: почему у тебя нет детей?

– А от кого их иметь? От Паши?

– На работе у тебя какой-то Вовик есть...

– Не Вовик, а Вася, Василий Григорьевич, мой главный бухгалтер. Он чистоплотный и простой человек. Я отдавалась ему, когда мне был нужен мужчина.

– Ну, привет Васе, – проговорил Смирнов поднимаясь.

Мария Ивановна улыбнулась краешком губ: "Ревнует" и, запахнув полу халата, сказала:

– Я его недавно уволила.

"Из сердца" – понял Смирнов и, холодно оглядев хозяйку с головы до ног, направился к двери.

"С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь, и с ними вы на век прощайтесь, расставаясь хоть на миг" – повторял известные строки Смирнов, ходя взад-вперед по своей квартире". И грустно улыбался, ловя себя на мысли, что не может с уверенностью сказать, по ком тоскует. Поднимая глаза к потолку, он видел влажные тряпочки половых губ Марии Ивановны, спутавшиеся пряди волос, их покрывающих, ее гладкие, пленительные бедра. Опуская глаза, задерживал взгляд на висящей на стене фотографии совсем другой Юлии...

"Появились деньги, появилась проблема выбора, – подумал он, включив телевизор. – И вообще – никакой это не разврат, это я прощаюсь, то есть прощался перед свадьбой с холостяцкой жизнью. Женитьба на Юлии – дело решенное. Надо сказать Марии Ивановне, что мои хозяева за хорошее поведение решили ее не наказывать. И потому убивать я ее не буду...

Убивать не буду...

Черт, вот дела. Вот ведь что получается: чтобы жениться на Юлии, надо, рискуя жизнью, прикончить Бориса Михайловича. А чтобы быть счастливым с Марией Ивановной, надо просто-напросто сделать Юлии ручкой. Сделать ручкой и все проблемы моментально исчезнут. И останется одна Маша.

Мария Ивановна... Говорят, мужчины ищут в женщине мать. А она – мамочка что надо. Накормит, обогреет, образумит, в постель уложит, и края одеяла подогнет.

Все, хватит о ней. Вся задняя комната в крови, а она ногти алые рассматривает. И циник. Все девять заповедей наизнанку.

Нет, надо возвращаться к нашим баранам. А то ведь вернусь к ней.

Итак, Борис Михайлович... Как же его в гроб свести?..

А пироги у нее отменные получаются. Еще несколько кусков осталось. Нет, все, завтра переезжаю на Юрину квартиру. Хотя зачем? Если я сказал нет, значит, нет!"

На следующий день Евгений Александрович, решив окончательно самоопределиться от Марьи Ивановны, пошел в магазин за продуктами. Долго приценивался, ходил от выкладки к выкладке и лишь у кассы вспомнил, что у него дома в морозильнике лежит триста пятьдесят тысяч долларов. И потому взятого про запас дешевого бразильского цыпленка класть будет некуда.

• Предыдущая
• 22/44
• Следующая