Клуб маньяков - Белов Руслан - Страница 4

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая

– О, Господи, почему Ты позволяешь совершать такое? Почему Ты ее не накажешь? Она же убивает людей, убивает и живет при этом в свое удовольствие! Конфеты шоколадные кушает, туфельки модные покупает. Журнальчики мелованные про совершенство внешнее и внутреннее и читает... Девочку мою воспитывает...

– Почему не накажу? Я всех накажу... Всех.

– А это точно она сделала?

– Обижаешь. Я тебе не осведомитель.

– Если бы Ты был осведомителем, бабу Фросю не убили бы...

– Борзеешь (Он всегда разговаривает со мной на моем интеллектуальном уровне и с использованием моего лексикона).

– На моем месте оборзеешь... Места себе найти не могу. Кем дочка вырастет с такой матерью?

– Кем? Нормальным человеком вырастет... Ну, не нормальным, а таким, как все.

– Нет, все-таки я Тебя не пойму... Зачем ты создал маньяков? Гитлера? Менгеле? Чикатило? Веру?

– Я придумал маньяков, как, впрочем, и многое другое, чтобы человек узнал себя во всех своих проявлениях, узнал и попытался измениться...

– Ну и редиска же Ты!

– Ага! Я такой. Потому что по-другому с вами нельзя... Без овчарок, шакалов, а также кровососов, вы глупеете и останавливаетесь.

...К середине второго дня заключения, я довел себя до тихого помешательства. Я искренне радовался, что сижу в одиночке, радовался, что сижу в тюрьме: она со всем своим антуражем все более и более представлялась мне не учреждением, ограничивающим свободу, а надежной крепостью.

«Как здорово, что меня посадили! – думал я, любуясь зарешеченным окошком. – Что бы я делал на свободе? Нет... Лучше быть здесь, в несвободе, чем там, в безумном мире жить с ней, жить и думать, что делать и как спасти себя и дочь... О, Господи, поклон Тебе низкий! Как Ты милостив, что спрятал меня в этой уютной отдельной камере со здоровым трехразовым питанием! Сделай, пожалуйста, так, чтобы я навсегда в ней остался!»

И Господь, как всегда, прислушался к моей просьбе с точностью до наоборот. С Его помощью следователь нашел человека, страдавшего бессонницей. Этот человек, прогуливаясь, видел, как я ночью курил в окно мезонина. Примерно в четыре пятьдесят и пять десять. Приняв его показания к сведению и убедившись, что и сам свидетель не мог быть убийцей, блюстители правопорядка оперативно выискали свихнувшегося бомжа, который после допроса с пристрастием признался, что убил стариков просто так.

Юрий Борисович (он принял меня из рук блюстителей правопорядка) сказал, что бомж, которого взяли вместо меня, скорее всего, невиновен. В ночь убийства бабы Фроси и ее мужа он спал в железнодорожной лесополосе рядом с нашим домом. Спал всю ночь. И несколько человек, возвращавшихся домой с вечерней смены, его видели.

Юрий Борисович – высокий, красивый горбоносый мужчина с улыбчивыми чувственными губами, – знает все. В свое время он занимался конструированием солнечных батарей для космических кораблей и станций. Из Байконура не вылезал месяцами. Потом его сократили – начал пить. Вера мне рассказывала, что он давно не живет с матерью. Вернее живет, но в другой комнате.

Тесть мой – неплохой человек. Телец. А все Тельцы, которых я знал и знаю, особенно мужчины, напоминают мне сосредоточенных на себе породистых быков. Им почти все до лампочки. Они всецело заняты собой и собственным пищеварением. Они умны, хорошо знают свое дело и жуют его весьма обстоятельно. Без спешки и методически.

Отношение Юрия Борисовича ко мне простое. Он всегда помнит, что я пришел в его семью с одним чемоданом, но в то же время уважает за руки, которые у меня растут, откуда надо. Я же почитаю его за уверенность в себе, мастеровитость и практический ум – он прекрасно знает все, что связано с бытом и вообще с житьем-бытьем. Знает, что добавить в краску для потолков, как лучше клеить обои, когда покупать лук на зиму с кем водиться и от кого держаться подальше. Вот если бы еще не учил меня жить...

Приехав из ОВД в поселок, мы покурили в саду и сели обедать. За обедом выпили бутылочку холодной водочки (теща была рада моему освобождению и возражать не стала). Расправившись с ней, пошли в сад покурить и добавить – в сарае, в старой рассохшейся бочке нами заранее была спрятана бутылка перцовой настойки и старинный, обклеенный папье-маше, семидесяти пятиграммовый стаканчик.

– Ты скажи мне, но только по честному, – с добродушной улыбкой протягивая закусочную карамельку, молвил Юрий Борисович в первый наш заход, – это случайно не ты соседей зарезал?

В зобу дыханье сперло, и мне захотелось рассказать ему о сережке, и об окровавленном платке. Но я сдержался.

Мне иногда удается поступать благоразумно. Вернее, иногда удается смолчать. Ну, сказал бы ему, что не я, а дочь его над стариками немощными измывалась. Животы им вспарывала, гречку засыпала. И пальцы артритные чесночным прессом раздавливала. И что из этого вышло бы? Ничего хорошего. Загнал бы мужика в угол, и все дела. А когда человек в углу, от него всего ожидать можно. Нет, лучше отшутиться.

И, прогнав уже разместившиеся в соответствующих нейронах слова, я подмигнул и начал ерничать:

– Ага, я зарезал. Между четвертым и пятым стаканами глинтвейна. А завтра поутру пойду Коростылевых разделывать (Коростылевы – это наши соседи через переулок). Пойдете со мной? Есть одна нехилая хирургическая идейка. Обещаю незабываемые ощущения.

– Да, нет, завтра не могу, – понимающе улыбнулся тесть. – Завтра утром мне машину на ремонт ставить надо, а после обеда Светлана Анатольевна просила обои в прихожей переклеить. Да и тебе не советую торопиться. В маньяческом деле пауза значит не меньше, чем в театре. Да и полковник знакомый мне шепнул, что наш район приказано усиленно патрулировать. А вообще со Коростылевыми ты это здорово придумал. Надо же, новый водопровод не под своим, а под нашим забором проложили! Теперь мы не сможем расширить свой участок...

Через полчасика мы с тестем сходили еще за одной бутылкой перцовой настойки, так что к приходу Веры с работы я был спокоен как сытая анаконда. Но как только глаза встретились с внимательными глазами жены, сытая анаконда превратилась в дождевого червячка. В дождевого червячка, подозревающего, что его собираются наживить на крючок.

Я стоял, не зная, что говорить, а она смотрела... Догадался, не догадался? Знает, не знает? Чтобы не видеть ее изучающих глаз, я импульсивно приблизился и обнял их обладательницу. Как только привычное тепло вошло в тело, губы мои сами потянулись к ее губам.

Через полчаса тесть с тещей ушли домой, а мы с Верой, отправив Наташу играть во двор, сели ужинать. Ели гречку с мясной подливой. Банка с гречкой ближе других на кухонной полочке стоит, вот Светлана Анатольевна и берет ее раз за разом.

Я нахваливал, нахваливал, даже добавки попросил. Ничего, вкусно, если о чем-нибудь другом думать. Другой был бы рад, что гречкой кормят. Полезный продукт. Калорийный и вкусный. Но мне ненавистный – однажды, будучи полевым геологом, я целый мешок этой крупы скушал. Под снегом на высокогорной разведке месяц с лишним сидел, а из продуктов только гречка была, да два ящика кильки в томатном соусе. Напоследок даже мышей на ужин ловить начал, до того меню опротивело. А мышки – ничего, вот только много их нужно на голодный желудок...

Так вот, сижу я, мякишем тарелку старательно чищу, а Вера спрашивает, вся лапушка такая, глаз не отведешь, так и хочется руку под халатик запустить:

– Что-то ты не в себе, милый... В тюрьме, что ли, плохо было?

Я поперхнулся.

– Да нет, хорошо было... – ответил, вытря выступившие слезы. – Я ведь в одиночке сидел. Просто перед глазами все время Бабу Фросю вижу.

– Умоляю, милый, не надо об этом, – сморщилась Вера. – Ты же знаешь...

Я знал, что Вера не переваривает не только фильмы ужасов, но и вообще фильмов и книг, в которых много крови, убийств и трупов. И, виновато улыбнувшись, проговорил:

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая