Клуб маньяков - Белов Руслан - Страница 25

• Предыдущая
• 25/73
• Следующая

Проснулся я ровно в половине шестого. Переоделся в спортивное трико ненавязчивого цвета, обул кроссовки, сунул обрез в полиэтиленовый пакет с эмблемой Вериной фирмы и пошел в лесополосу. Электрички уже ходили, но людей, спешащих на станцию, было немного. Выбрав место, с которого просматривались все подходы к дому, я залег под кустом желтой акации, и принялся ждать.

Парень с ушами-кувшинками, настороженный, нервничающий, появился со стороны Валентиновки через четверть часа. Минуту он стоял за сосной, вглядываясь в окна нашего дома. Убедившись, что его жильцы еще не проснулись, он пошел по направлению ко мне.

Я взвел курок и решил выскочить из засады, как только уши-кувшинки подойдут достаточно близко.

Так и сделал.

Но как всегда получилось не совсем то, к чему я стремился, точнее совсем не то – парень весьма ловким движением выбил у меня из рук обрез, поймал его в воздухе и немедленно выстрелил мне в лицо.

Но раритет бронзового века подвел его. «Попытка негодными средствами» – кинувшись к неудачнику, вспомнил я одно из любимейших выражений своего первого главного геолога Валентина Ефименко. Руку киллера удалось завернуть за спину без всякого затруднения – парень, видимо, был изрядно раздосадован второй неудачей подряд. К дому он шел как баран на бойню.

А я, довольный, как Сильвестр Сталлоне, единолично разгромивший советскую бронетанковую армию, думал о превратностях судьбы... Как бы все повернулось, если бы я, как нормальный человек, пришел к мнению, что не стоит возиться с укорачиванием ружья, к которому имеется лишь два позеленевших от времени и на сто процентов негодных патрона...

Парня с ушами-кувшинками я привязал к столбу, подпиравшему осевшую кровлю сарая. Кругом лежало и висело столько ржавого инструмента – стамесок, дрелей, продольных и поперечных пил, цепей – что он сразу же признался, что нанял его один невысокий и очень серьезный человек.

– Тебе не показалось, что у него в кармане бомба с часовым механизмом тикает?

– Показалось... – буркнул парень, опасливо рассматривая моток колючей проволоки, закупленный Вериным дедом для сбережения кабачков одновременно с одностволкой шестнадцатого калибра.

– А девушки с ним не было?

– Жидовки-то с рубелем? Была, как же.

Парень не договорил – я ударил его в лицо. Со всех сил. Не пожалев кулака. Не люблю национализма в любой форме. Да и не тактично так поступать. Браниться в сарае, построенном стопроцентным евреем, да еще на мою законную жену...

Он повис на веревках.

Теща должна была прийти через полчаса и, массируя ушибленную руку, я побежал в дом будить Веру.

Открыв глаза, моя обожаемая супруга сразу же поняла, что я собираюсь ей сказать (по крайней мере, мне так показалось). И потеряла интерес. Прикрыла глаза и устремилась вдогонку за убегающим Морфеем.

– Там, в сарае, парень с малиновыми ушами... Я его поймал... – сказал я, стараясь выглядеть равнодушным.

– Да.?.. Как здорово... – пробормотала супруга, удобнее устраивая голову на подушке.

Ей удалось внушить мне, что все случившееся со мной не стоит трех минут спокойного сна.

– Он говорит, что ты с Емельяном его наняла... – продолжил я упавшим голосом.

– Отпусти его. Вечером поговорим... – прошептала Вера.

Она спала.

Когда я вернулся в сарай, парень с малиновыми ушами-кувшинками уже бодрствовал.

– Та девушка, которую ты так пошло обозвал, сказала, чтобы я тебя отпустил на все четыре стороны. Невыплаченную сумму получишь у человека с бомбой в кармане. Если ты исчезнешь с глаз моих долой через минуту после того, как я разрежу веревки, можешь сказать ему, что я приказал удвоить вознаграждение. Ферштейн?

– Ферштейн! – ответил парень. В глазах его теснилось недоверие, впрочем, очень скоро сменившееся сдержанной радостью.

Быстрота, с которой он исчез со двора, поразила меня, и я пожалел, что не утроил гонорара за свою смерть.

Вечером Вера взяла быка за рога.

«Да, вот, я такая, – сказала она, твердо глядя мне в глаза. – И у тебя нет никакого выбора. Пойдешь в милицию – тебя же и посадят. В психушку. Там подлечат электрошоком, и будешь потом по поселку с трясущейся головой и отсутствующим взглядом ходить. У Маргариты такие связи. А у Емельяна – деньги. И еще – начнешь неприятные мне телодвижения, что-нибудь сделаю с собой и Наташей. Тебе это надо?»

Что я мог на это ответить? Ничего... Сжался в комок, и начал пить. Каждый день.

Жаль, что я не алкоголик. Мне выпивка хороша к настроению или усталость снять, а с горя и скуки я пить не умею. Противно. Дерьмом безмозглым себя чувствую.

С тоски безмерной, беспрестанной, захотелось мне жизни себя лишить, и пошел я на Клязьму топиться.

Не получилось.

Уже утонул почти, как водяной в меня вселился и на берег вытащил. На следующий день опять пошел. Уже с кирпичами в холщовой сумке. Посидел на крутом бережку под липами, бутылочку хорошего вина опорожнил, выкурил пару сигарет, привязал сумку к поясу и пошел в воду.

...Опять не получилось. Сумка гнилой оказалась. Наверное, еще бабушка Веры с ней в сороковых годах на рынок за картошкой ходила, а они не выкинули, на чердаке спрятали... Наверняка чтобы надо мной посмеяться. А было над чем хохотнуть. Домой весь мокрый шел, мне бы, дураку, раздеться перед утоплением, тогда бы Вера не спрашивала, что это со мной случилось и куда это я упал.

Как только высох, пошел в сарай из обреза стреляться – второй-то патрон у меня оставался.

Он пшикнул только. Опять невезение. Рассвирепел, выпил бутылку портвейна и пошел в бандиты проситься. У них на рыночной площади командный пункт в задней комнате простецкого кафе, «Come In» называется. «Мерседесы» нагло блестящие вокруг стоят, «Лендкрузеры» и вольваки с всякими там «Ауди». Короче, выставка новейшей западной автомобильной техники, мимо нее не пройдешь.

Вошел в затемненный зал, руки в карманах, подсел в наглую к пахану – мне тесть на него несколько раз подбородком осторожненько показывал – подсел и начал горько плакаться. Мол, копейки получаю, сосиски покупаю только в целлофане и пью преимущественно всякую ненатуральную гадость и ко всему этому еще и жена маньячка. И попросил к себе взять хоть шестеркой, лишь бы поскорее убили.

Пахан посмотрел на меня строго – не надо, мол, паясничать в этом серьезном заведении – и стал про образование спрашивать. И получив ответ, огорчился, что нет никакого. Ни в Афгане я не был, ни в Чечне, и экономику с менеджментом не знаю в натуре, не говоря уже про ГААП и валютные операции.

Посидел, посидел пахан с горьким сожалением на меня глядючи, потом стакан коньяку армянского налил. Полный. И отправил восвояси, предварительно сотню баксов в нагрудный карман сунув. Хорошо, что на лоб не приклеил, интеллигентным оказался.

И пришлось мне домой идти. Настроение – вообще никуда. Иду, а в голове одна мысль-приговор: «Ничего у тебя не получается, даже руки на себя наложить».

По лесополосе шел. Вдоль железной дороги. Как только электричка загрохотала, осенило: «Что же ты, дурак, топишься и стреляешься рядом с двухпутной железкой?»

И пошел, пьяненький, на пути. Улегся поперек и заснул...

Проснулся ранним утром. Поезд проходящий разбудил. Живым и здоровым проснулся, если не считать небольшого окоченения, и естественно, жуткого похмельного синдрома. Проснулся, протер глаза, и понял, что на тупиковых путях лежу. Не везет, так не везет.

Что делать? Пошел домой. Вера встретила на крылечке и спрашивает:

– Ну что ты мучаешься? Ты же видишь, что у тебя ничего не получается – ни жить по-другому, ни умереть?

– Да, вот, не получается... – ответил я, разведя руками. – Ничего не получается. Простак я... И неудачник...

– А о чем это говорит?

– Судьба, значит, у меня такая... С тобой рядышком идти.

• Предыдущая
• 25/73
• Следующая