Путч в Уагадугу - де Вилье Жерар - Страница 23
- Предыдущая
- 23/46
- Следующая
— Здесь ты и работаешь?
— Да.
— Зажги-ка эту штуку.
— Что-что?
— Зажги ее.
Он взял паяльную лампу и протянул ее скульптору. Тот покорно достал из кармана зажигалку и повернул кран. Раздалось тихое шипение, и из трубки вырвался длинный язык синего пламени. Скульптор убавил огонь и застыл с лампой в руке, не сводя тревожного взгляда с Ситы... Мулат довольно улыбнулся.
— Отлично. Дай ее мне и можешь идти спать.
Скульптор не вполне понимал, что здесь затевается, но тон Бангаре не допускал лишних вопросов. Поэтому он осторожно поставил лампу на табуретку и, в последний раз с тревогой оглянувшись на сестру, вышел. Сита ждала, съежившись в углу. Бангаре кивнул Али-Шило:
— Проводи-ка его. И пришли сюда этого Бабу с Питером.
Алжирец молча вышел за дверь. Через несколько минут в мастерской появился Питер-Кровосос, таща за связанные руки пленника.
— Посади-ка его на табуретку! — приказал Бангаре.
Кровосос свободной рукой переставил паяльную лампу на стол и, схватив Бабу за волосы, силой усадил его на табурет. Затем, взяв со стола моток медной проволоки, он крепко прикрутил ноги пленника к ножкам табурета. Негр действовал спокойно и неторопливо, сосредоточенно наморщив лоб, как добросовестный работник.
До смерти напуганный Бабу не поднимал головы, время от времени слизывая кровь, сочившуюся из разбитой губы. Краем глаза он косился на синий язычок пламени. Питер-Кровосос, сделав свое дело, отошел в сторону. Бангаре шагнул к пленнику и, схватив двумя руками за ворот, разорвал на нем рубашку. Обнажилась тощая, лишенная растительности грудь. Тот еще ниже опустил голову.
— Деньги при нем были? — спросил Бангаре у Питера.
— Да, шеф, — кивнул южноафриканец. — Вот.
Он достал из кармана пачку банкнот и протянул ее мулату. Бангаре взглянул на деньги. Здесь было не меньше десяти тысяч франков — огромная сумма для голодранца вроде Бабу. Он помахал пачкой перед носом пленника.
— Кто дал тебе эти деньги?
Бабу испуганно вращал глазами. Лицом он чувствовал жар горелки... Вдруг мастерскую наполнил неприятный запах.
Бангаре недоуменно нахмурился, потом расхохотался.
— Ты свинья, Бабу, — сказал он. — Ты наложил в штаны с перепугу. Что же, у тебя совесть нечиста, а?
Метис говорил спокойно, почти ласково, но Бабу знал, что за этим кроется. Нечеловеческим усилием воли он раскрыл губы и пролепетал:
— Нет, патрон, нет...
— Кто дал тебе деньги?
Молчание. Бангаре не спеша взял со стола паяльную лампу, чуть прибавил огонь и вдруг резким движением поднес горелку к груди Бабу. Синее пламя опалило левый сосок негра.
Нечеловеческий вопль сотряс стены. Корчась от боли, несчастный рухнул навзничь вместе с табуреткой, скуля, как раненый пес. Бангаре задумчиво смотрел на него. Поставив лампу на стол, он сделал Питеру знак поднять пленника и подошел к нему вплотную.
— Если будешь молчать, — спокойно сказал он, — я подпалю тебе яйца. А потом изжарю тебя заживо, как поросенка. У меня вся ночь впереди, и никто не станет искать тебя здесь.
Обезумев от боли и страха, Бабу не мог произнести ни звука. Красноватые отблески от расставленных на полках медных статуэток придавали мастерской зловещий вид. Пленник открыл было рот и снова закрыл его. Если он скажет правду, ему конец. Надо во что бы то ни стало придумать сколько-нибудь правдоподобную ложь, но какую? Опустошенный страхом мозг отказывался служить ему. Окаменев от ужаса, он смотрел, как Бангаре вновь приближается к нему с горелкой в руке. Синий язычок пламени словно загипнотизировал Бабу, ему казалось, будто он уже чувствует ожог... Мулат протянул руку вперед, и у него вырвался отчаянный крик:
— Нет, товарищ, нет! Я ничего не знаю! Я ничего не сделал!
Бангаре взглянул на него с брезгливостью: жалкий человечишка, да и только! Может быть, вся эта история — лишь буря в стакане воды, но, возможно, за этим кроется что-то серьезное... Он обернулся к Питеру, который ждал приказаний, рассматривая непристойные статуэтки на полках — совокупляющиеся парочки во всех позах.
— Помоги-ка мне! — бросил он.
Южноафриканец подошел ближе; в глазах его блеснул живой интерес. Ему уже приходилось забивать людей молотком, душить голыми руками, перерезать горло и даже закалывать в автобусной толчее заточенной велосипедной спицей, но паяльная лампа — это было что-то новенькое. Неплохая идея...
— Да, шеф, — сказал он. — Что с ним сделать?
— Сними с него штаны.
— Нет, товарищ, нет! — взвыл Бабу.
Бангаре бросил на него равнодушный взгляд, поглаживая язычком пламени медную статуэтку, словно для тренировки.
— Я задал тебе вопрос, — отчеканил он.
Кровосос расстегнул пояс Бабу, бросил его на пол и двумя руками разорвал брюки. Комнату наполнил запах испражнений. Брезгливо поморщившись, южноафриканец стянул с пленника разорванные брюки, достал из кармана нож и одним движением разрезал сомнительной чистоты трусы, обнажив съежившееся мужское достояние.
Бангаре подошел к табуретке и склонился над Бабу, прищелкнув языком.
— Надо же, товарищ, конец у тебя ничего. Твоя невеста, верно, не скучала. Жаль мне ее...
У Бабу вырвалось сдавленное рыдание. С преувеличенной тщательностью Бангаре прибавил огонь, пламя зловеще зашипело и стало почти белым.
— Подержи его, — приказал он Кровососу.
Питер обошел табурет и обхватил пленника своей железной лапищей за шею. На губах его заиграла садистская улыбочка.
— Осторожней, шеф, — хохотнул он, — не подпали заодно мои яйца!
Бангаре не ответил, занятый своим делом. На службе у Ролингса он многому научился. Паяльная лампа — чертовски удобная штука и годится на все случаи жизни, к тому же это орудие простых тружеников — то, что нужно для революционного движения. Конечно, «электрошок» — тоже неплохо, но надо иметь в виду, что в Африке электричество есть далеко не везде.
Он присел на корточки рядом с пленником и медленно поднес язычок пламени к его животу. Вспыхнули волоски, кожа покрылась красными волдырями. Раздался нечеловеческий вопль, и отвратительная вонь паленого мяса наполнила комнату. Огонь в неумолимой руке Бангаре продолжал лизать нежную кожу, которая с шипением таяла, как леденец. Член несчастного уже покрылся темными струпьями, кожа клочьями свисала с него. Даже Питер отвернулся, сдерживая подкатившую к горлу тошноту. Внезапно мулат выключил горелку и встал, глядя на свою работу. Бабу, с искаженным от боли лицом, прерывисто дышал, издавая пронзительные крики. Глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит, рот широко раскрылся... Это натолкнуло палача на новую мысль: если пленник будет и дальше упираться, он обожжет ему небо и горло.
Но сейчас Бабу было так больно, что он был не в состоянии говорить. Он попытался шевельнуться и снова взвыл — малейшее движение было невыносимо для обожженной плоти.
Вдруг в дверь мастерской негромко постучали. Бангаре поставил лампу на стол, вытащил из-за пояса пистолет и пошел открывать. В дверях стоял его шурин с серым от страха лицом.
— Чего тебе надо? — рявкнул мулат.
— Тут вроде кричали, — пробормотал скульптор трясущимися губами. — Соседи проснулись, спрашивают, в чем дело. Я...
— Заходи, — бросил Бангаре.
Хозяин мастерской колебался. Тогда мулат втащил его внутрь и захлопнул дверь. Повернувшись, он подтолкнул скульптора к потерявшему сознание пленнику.
— Ты перестарался, шеф, — с тревогой шепнул ему Питер, — боюсь, он загибается...
— Брось, — отмахнулся Бангаре, — прикидывается, хочет, чтобы его оставили в покое. Пусть отдохнет немного, и продолжим... До утра еще далеко, он у нас заговорит!
Мулат обернулся к своему онемевшему от ужаса шурину.
— Давай-ка, покажи нам, как ты работаешь, все равно пока делать нечего...
Скульптор вытаращил глаза.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас. Сделай нам вот такую куколку.
Он показал на фигурку стройной негритянки. Скульптор не решился возражать. Избегая смотреть на обожженного человека, он взял паяльную лампу, подошел к столу и зажал в тисках медную проволоку. По крайней мере, это его отвлечет, да и пленника не будут пытать, пока он работает... Он на чем свет клял сестру за то, что она впутала его в эту историю. При первом же удобном случае эта сучка получит такую трепку, которую запомнит на всю жизнь!
- Предыдущая
- 23/46
- Следующая
