Правило крысолова - Васина Нина Степановна - Страница 57

• Предыдущая
• 57/81
• Следующая

– Никогда не думал, что так трудно есть, когда нос не дышит! – поделился наблюдениями Ладушкин. – Если ты не хочешь печенье, я съем.

Потом мы заехали на рынок, я купила виноград, а Ладушкин соблазнился огромной туркменской дыней и нес ее перед собой в плетеной перевязи, как охотник удачно пойманную дичь.

Через два часа совместного мирного времяпрепровождения он осточертел мне до отчаяния, и даже мысль, что стоит воспользоваться случаем и вблизи понаблюдать за поведением взрослой особи не совсем удачного мужчины-воина, уже не помогала.

Мы притащились ко мне домой, я с облегчением заперлась в ванной. Сначала пела, потом молча обдумывала ситуацию. Старалась не поддаться отчаянию. Вера в бабушку сильна у меня с детства, дедушка Питер не понял тогда, почему я слезла с его колен. Не потому, что поверила в бессмертие, а потому, что испугалась своего тела. Этого совершенного, но беззащитного организма, который диктует мне свои законы и условия жизни. В страхе подчинения ему я и сбежала от дедушки с анатомическим атласом.

Стук в дверь ванной. Сейчас! Разбежался. Надеюсь, Коля Ладушкин не наметил на этот воскресный день чего-то вроде близкого знакомства жениха и невесты!

Более настойчивый стук. Нет, что он себе позволяет?! Разъяренная, вылезаю из ванны, заливая пол водой, и, даже не подумав одеться, щелкаю замком и выглядываю в образовавшуюся щелку.

Я не успеваю ничего сказать, потому что Коля с силой распахивает дверь и бросается к раковине. К его лбу прижато окровавленное полотенце, кровь залила глаза и гипс на носу, еще он разевает рот, как выброшенная на берег рыба.

Я выбегаю из ванной, хватаю швабру и обхожу квартиру в поисках врага, разбившего Ладушкину лоб. Никого.

Натягиваю халат на мокрое тело. Вывожу Ладушкина из ванной, укладываю на кровать, приношу миску с водой, разбавляю ее марганцовкой, убираю, преодолев сопротивление, полотенце со лба, осматриваю рану. Та-а-а-ак… Не иначе как Ладушкин в поисках истины, воспользовавшись моим отмоканием в ванной, решил провести экспромтом обыск и залез в поисках пятидесяти миллионов немецких марок в такое место… скорей всего куда-нибудь под раковину в кухне или – неудачно – на антресоли. Его лоб у кромки волос рассечен достаточно глубоко чем-то острым, края раны рваные. Как раз над багрово-синим пятном, которое осталось после шишки. Промокаю рану раствором марганцовки.

– Ну вот, – подмигиваю в безумные горящие глаза Ладушкина. – Ничего страшного. Незачем было рваться в ванную к голой девушке. Можно было бы обработать рану и на кухне, там тоже есть раковина, и аптечка, кстати, тоже там!

– Раковина занята, – глотая воздух, кое-как выдавил из себя Ладушкин, – там лежит ЭТО…

– Это?…

– Оно мертвое… Наверное. Оно напало на меня. Я хотел… чайник, а оно напало.

Прихватив швабру, иду в кухню на цыпочках. У раковины замираю со стоном отчаяния. Свернув набок голову, угодив розовым хохлом как раз в тонкую струю воды из крана, выставив наружу когтистые голые лапы… там лежит попугай соседки.

Я подняла его за эти скорченные коричневые лапы, поболтала в воздухе. Напоминает мокрую тряпку. Положила обратно. Помещается, только если хвост и лапы торчат наружу. Иду в комнату. Сажусь рядом с Ладушкиным и, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, интересуюсь:

– А скажите, пожалуйста, инспектор… – Я начинаю тихим и спокойным голосом, но потом срываюсь и ору: – Какого черта ты убил дорогущего попугая соседки!!

– Не видел никакого попугая, – честно смотрит затравленным взглядом Ладушкин. – На меня напал кто-то огромный и черный. ЭТО орало, как укушенная гиена, я отодрал его лапы от головы – вот такие огромные лапы, и с когтями, похожие на драконьи, и стукнул несколько раз об стенку, а потом бросил на кухне в раковину. Что я, попугаев не видел?… Попугаи – они маленькие, голубенькие, с желтыми носиками, а что у этого страшилища должно быть на морде, чтобы раздолбить мне лоб до черепа? А вот, посмотри, это я лапы отдирал. – Ладушкин наклоняет голову. От уха идут три кровавые полосы. Ладушкин поворачивает голову. От другого уха идут почему-то четыре глубокие царапины. Несколько секунд я тупо разглядываю еще одну багровую полосу на его затылке.

Иду в кухню. Закрываю кран. Еще раз поднимаю попугая за лапы. Висит полным дохляком! С головы его капает, глаза закрыты. Тяжелый… Килограмма три. На душе у меня препаршиво, но чувство реальности побеждает. Нужно его похоронить. Зарыть где-нибудь на пустыре, а хозяйка ничего не должна знать. Улетел так улетел. Вот пусть убийца Ладушкин и закопает! Раскладываю на столе полотенце, шмякаю на него попугая. Мне захотелось уложить его поудобней, я подвернула топорщащееся крыло, пригладила хохол… И вдруг голубоватое морщинистое веко приоткрылось и на меня глянул изучающий глаз.

Я отшатнулась. Присмотрелась и потрясла попугая.

– Эй! Как там тебя зовут?… Ты жив?

Подула на перья. Почему-то мне показалось, что это должно быть щекотно. Точно! Попугай дернул лапой и скрючил посильней пальцы с когтями.

– Хватит притворяться! Вставай немедленно! А то закопаю.

Глаз опять открылся. Приподнялась голова. Попугай осмотрелся и обессиленно уронил хохлатую голову. Из дырки над его клювом, которая, вероятно, является ноздрей, вытекла капля.

– Ты еще зарыдай! – Я бесцеремонно взяла его и попыталась поставить на лапы. Попугай висел в руках мокрой тряпкой и падал, как только я отпускала руки. Приоткрыв чайной ложкой толстый мощный клюв, вливаю в него немного воды. Попугай немедленно реагирует: с возмущением трясет головой, и эта вода оказывается на моем лице. Ладно. Если бы меня взяли за ноги и стукнули несколько раз о стену, чего бы я выпила, когда пришла в себя?

Иду в комнату. Ладушкин на кровати стонет и просит чего-нибудь выпить. Он смотрит на бутылку коньяку у меня в руках и на чайную ложку.

– Я занята. У меня реанимация. Ладно, хлебни, только поскорей!

Настороженно следя за ложкой, Ладушкин глотает из бутылки, я выдергиваю ее и иду в кухню. Клюв даже не надо отворять. Он приоткрытый, вливаю туда осторожно пол-ложки коньяку и с удовлетворением наблюдаю за движением длинного горла. Ну-ка, посмотрим… Ощупываю горло. Точно. Под перьями нащупывается что-то, похожее на кадык. Попугай открывает клюв еще шире. Понравилось? Тогда еще ложечку. Не трясешь головой, нравится? Как бы выяснить, что у него сломано и разбито?

– Вставай. Больше не получишь, пока не пройдешь по полу два метра.

Ставлю попугая на пол. Покачавшись на лапах, он расставил крылья и оперся на них, чтобы не упасть. Так. Один почти в порядке. Возвращаюсь к Ладушкину.

– Вставай.

– Почему это?

– Поедешь сначала в травмпункт, потом в зоопарк.

– Зоопарк?…

– Тебе надо зашить лоб, а попугая отвезти к врачу. Орнитологи у нас только в зоопарке. Птица-то экзотическая, редкая.

– Я обойдусь пластырем, а твоего поганого зверя не обязательно везти к врачу, чтобы усыпить. Я сам с удовольствием сверну ему шею.

Я не слушаю. Я включаю автоответчик. Лом звонил три раза. При последнем сообщении в его голосе появились истерические нотки. Есть еще два предложения от старых клиентов. Но эти я вряд ли отработаю: нужно быть в ночном клубе любителей земноводных, пресмыкающихся и рептилий в половине третьего ночи и заснять танец двух юношей с двенадцатью алтайскими гадюками. Эти любители ночных танцев с гадюками платят отлично, и, считай, никакого монтажа не потребуется. Задумчиво смотрю на Ладушкина.

Словно почувствовав, о чем я думаю, инспектор отрицательно качает головой и говорит, что он от меня не отойдет ни на шаг и ровно в двадцать три пятьдесят пять сдаст дежурному изолятора. Ладно… Что делать? Срочно нужны деньги. Звоню Лому. Занято.

Звонят в дверь. Ладушкин довольно прытко вскакивает и крадется к двери, держа меня сзади на расстоянии вытянутой руки. Посмотрев в глазок, он отшатывается и начинает тяжело дышать. Ртом.

– Там эта… Твоя племянница, или кто она тебе?…

• Предыдущая
• 57/81
• Следующая