Правило крысолова - Васина Нина Степановна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/81
- Следующая
– Ваш дедушка, то есть который не дедушка, а брат бабушки, Питер Грэмс, инвалид второй группы. Он сказал, что если я на вас женюсь, то буду иметь примерную мать детей, отличную домохозяйку, медсестру и восторженную любовницу одновременно. Он сказал, что вы – настоящая дочь Вельды, хоть и не воин…
– Я дочь Марии.
– Мария – это потом, а сначала у Евы, той самой, первой, родилось семь дочерей, все на разные темы, вы из рода Вельды – правительницы, а вы и не знали? А все дочери Вельды – самостоятельные и волевые женщины, умеющие за себя постоять. Дочери Вельды славятся в основном как женщины-воины. А ваш дедушка, который брат бабушки, предпочитает иметь дело с хранительницами очага, женщин-воинов ненавидит всей душой, он сам признался, и бабушку вашу, воина, с трудом терпит, да… Куда же вы? Инга, вы не можете меня так просто бросить, посмотрите, какая высокая платформа? Помогите почти инвалиду!
С платформы я смотрю на взъерошенного Ладушкина, которого толкают выходящие из тамбура люди, на багровую шишку на его лбу, на гипсовый воротник и больше всего на свете в этот момент хочу стать воином. Воином, равнодушно пристреливающим раненых врагов, черт возьми! Перешагивающих через их отбитые ноги!
Глаза инспектора смотрят умоляюще, раздражение внутри меня сменяется сомнением. Кто знает, может, он ходит за мной, как привязанный, кормит орешками, поит чаем, развлекает бредовыми идеями из-за тех самых пирожков?! Вероятно, на всех мужчин эта начинка действует по-разному, и Ладушкин с сотрясением мозга пока никак не может понять, что мчится на встречу со мной не из-за профессионального рвения, а исключительно в силу зловещей, обманом навязанной ему сердечной привязанности! Сама виновата, не удержалась, проэкспериментировала!
Делаю шаг к вагону и подставляю под его огромную ладонь плечо.
Мама, долетев до Гамбурга, поехала на такси по указанному бабушкой адресу и два дня примерно сидела перед телевизором, никуда не выходила, развлекала беседами о Москве престарелую пару, уехавшую из России так давно, что некоторых слов мамы они просто не понимали, только улыбались грустно и кивали головами, как два седых болванчика.
На третий день мама решилась немного прогуляться. Вооружившись картой города, дошла до центра, выпила пиво из высокого тонкого бокала в уличном кафе, долго наблюдала за скворчащей сарделькой, но решила не рисковать здоровьем и ограничилась сухим соленым печеньем. Оглядевшись после этого, она обнаружила себя в совершенно чужом городе, среди совершенно чужих людей, которые, как бы ни перемешать их в пространстве незнакомых улиц или во времени суток, все равно никогда не бросятся к ней в восторге узнавания, не станут тормошить, припоминая унылые подробности чьих-то вечеринок, не спросят, почему она сегодня плохо выглядит.
Мама от этого приободрилась и решила рассмотреть мужчин поблизости. Не то чтобы она сомневалась в могуществе бабушкиных духов после показательного шоу в аэропорту, просто, в силу присущей ей стервозности, она любое, даже весьма опасное дело всегда доводила до абсурда. Присмотрев дружелюбно уставившегося на нее крупного блондина лет сорока, мама позволила себе слегка улыбнуться и только занялась поисками в сумочке зеркальца, как обнаружила блондина уже рядом, с двумя бокалами пива и широченной улыбкой на розовом лице. Они заговорили, мама, извиняясь за свой немецкий, перерыла сумочку, потом вспомнила про раздавленную ботинком пудреницу, еще раз придирчиво осмотрела блондина и достала синий флакончик. Как только она его открыла, немец спросил, отчего у фрау расстроенный вид? «О, это пустяки, один военный растоптал мою пудреницу». – «Как?! Военные в Москве топчут сапогами женские пудреницы?!» – «Иногда, – кивает мама, – хорошо, вот духи сберегла от ботинка». – «Немедленно, просто сию же минуту идем покупать новую пудреницу!» – возбудился немец.
Мама особенно не сопротивлялась, пока он не открыл тоненько звякнувшую дверцу ювелирной лавки. «Нет, что вы, я не могу этого позволить!» Мама с ужасом смотрела на цену золотой пудреницы, немец одной рукой доставал чековую книжку, а другой крепко держал маму чуть повыше локтя мягкой потной ладонью, словно опасаясь, что она исчезнет. Как на грех, обслуживающий их продавец оказался молодым человеком и совершенно классическим немцем – то есть тоже категорическим блондином!
Принюхавшись к беспокойной покупательнице, он тут же стал уверять ее спутника, что эта женщина заслуживает большего, заговорщицки подмигивал, куда-то звонил, и по напряженному лицу девушки у двери магазинчика мама поняла, что сейчас сюда доставят нечто до такой степени дорогое, что лучше ей сбежать еще до того, как она это увидит.
Выдернув руку, мама бросилась к дверям с колокольчиком, побежала по узкой улице, наугад свернула, кого-то толкнула, извинилась, рассмеялась и, совершенно обессилев, легла потом животом на бордюр обнаруженного фонтана, опустив в воду ладони и держа свое отражение подрагивающими пальцами, и не узнала веселого самодовольного лица в ладонях.
Проплутав еще с час, она угодила в ссору молодой пары. Девушка плакала в парке на скамейке, мужчина ходил рядом кругами, громко говоря и жестикулируя. Мама села напротив, скинула туфли, вытянула ноги, отметив про себя, что мужчина – брюнет, можно посидеть спокойно и расслабиться. Конечно, употребленные ею в уличном кафе больше двух часов назад духи должны были уже испариться и потерять свою силу, но кто знает!..
В какой-то момент девушка бросилась на мужчину с кулаками, он ударил ее по лицу, заломил руку за спину, бросил на скамейку, сам отошел и сел на другую.
– Я утоплюсь, – вдруг отчетливо сказала девушка по-русски. Мама вздрогнула. Закурила.
– Наплюй, – посоветовала она после второй затяжки.
Девушка посмотрела на нее сквозь пелену слез, неуверенно улыбнулась и покачала головой.
Мама обулась и перешла к ней на скамейку.
– Что у тебя в сумочке? – кивнула она на круглый замшевый рюкзачок, который девушка носила на груди – лямками на спине. – Высыпай на скамейку.
Подавив судорожным вздохом подступающие слезы, девушка прижала рюкзачок руками.
– У меня нет денег.
– Не нужны мне твои деньги. Знаешь, кто я?
– Не-е-ет.
– Добрая волшебница. Высыпай.
Не отводя глаз от маминого лица, девушка медленно стащила рюкзачок, открыла его и вытряхнула на скамейку. Мама разгребла небогатое содержимое. Выбрала тюбик туши для ресниц. Открутила крышку с кисточкой-елочкой. Понюхала тушь.
– Брюнет, значит? – спросила она в никуда и достала флакон с буквой F. – Ладно. Сейчас наколдуем.
Подмигнув открывшей рот девушке, мама отлила из флакона духи в тушь. Завинтила крышку. Взболтала. Дунула три раза и зачем-то щелкнула языком.
– Все! Крась.
– Да я же реву. – Девушка собирала вещи. Ее мужчина встал и прошелся возле них, что-то бормоча.
– Нервный, – кивнула на него мама. – Не хочешь красить – подушись, – протянула она пузырек. Девушка затрясла головой. – Слушай, это совсем безвредно, я бы тебе показала, но боюсь, он сразу набросится на меня!
Тяжело дыша, девушка смотрела то на маму, то на сердитого мужчину. Потом, решительно утерев щеку тыльной стороной ладони, открыла пузырек и провела по этой щеке кончиком пробки.
– Молодец! – похвалила мама.
Мама бежит по траве от двух рыжих спаниелей. За нею бежит хозяйка спаниелей, тщетно пытающаяся привлечь внимание своих собак. За хозяйкой спаниелей бегут мальчик и девочка с шариками, они думают, что тети так играют. Добежав до ограды, мама бросается вдоль нее, отыскивая выход из парка и размышляя над особенностями воздействия определенного типа запахов на эротические нервные импульсы блондинов и рыжих собак. Еще мама думает, можно ли назвать примирением молодой пары мгновенное совокупление их прямо на лавке, еще она думает, как ей повезло, что на нее, сдобренную колдовскими духами, мужчины все-таки реагировали более прилично… или не повезло? И вот тут в ней просыпается давно забытый профессиональный интерес к составу этих духов! Давно забытый, потому что, закончив Менделеевский, мама почти не работала по специальности, если не считать трех лет, когда она была технологом молочной промышленности.
- Предыдущая
- 44/81
- Следующая
