Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 1

Террористическая атака на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года была не первой в ряду нападений на гражданские объекты. Два фактора выделяют ее из общего ряда и заставляют рассматривать как поворотный момент в истории терроризма и в истории контртеррористических действий.

Во-первых, это была одна из наиболее четко спланированных, масштабных и зловеще зрелищных акций международного терроризма.

Во-вторых, на эту атаку США «ответили» сразу двумя войнами – сначала в Афганистане, потом в Ираке.

Однако этот ответ под названием «глобальная война против террора» не стал ни «войной против террора», ни «войной глобальной». И плохо спланированная война в Афганистане, и совсем ненужная война в Ираке не имеют отношения к победе над террором, поскольку породили больше террористов, чем было уничтожено.

Сейчас, когда сразу несколько официальных представителей Запада начали говорить о необходимости перейти от войны с террором к борьбе с террором, различие между содержанием этих понятий приобретает смысл, выходящий далеко за пределы терминологии.

Многие государства включились в войну с террором после 11 сентября 2001 года. В их числе были и наши страны, которые пострадали от терроризма еще до 11 сентября.

Решением задач этой войны занялись не только те, кому это полагается по роду деятельности (специальные службы, военные, политики), но и интеллектуалы. По всему миру за прошедшие девять лет были проведены сотни, а возможно и тысячи научных конференций, на которых обсуждался феномен глобального терроризма. В научных дискуссиях предпринимались попытки выработать такое реальное и глубокое понимание этого врага человечества, которое позволило бы с ним эффективно бороться.

По прошествии девяти лет уместно подводить какие-то итоги той научной деятельности, которую можно назвать «интеллектуальной войной» с глобальным терроризмом.

Многочисленные работы, в которых изучалось это явление, могут быть подразделены на две большие группы.

В первую группу входят работы, авторы которых категорически отказываются от соотнесения того современного терроризма, который именуется глобальным, с конфессиями или идеологическими группами. Для этих авторов глобальный терроризм лишен любого конкретного системного субъекта, приверженного тем или иным идеологиям или догмам, как светским, так и религиозным. Субъектом глобального террора для этих авторов являются выродки, отдельные представители рода человеческого, обладающие соответствующей деструктивной мотивацией.

Наиболее радикальная подгруппа внутри этой группы даже утверждает, что речь идет не о деструктивной мотивации, побуждающей данных особей к преступной деятельности и насилию, а о благородном негодовании или социальной фрустрации.

Анализируются и другие идеологически нейтральные факторы, способствующие террористической деятельности, вплоть до географических. В России, например, представители этой группы исследователей иногда склонны рассматривать терроризм на Северном Кавказе как следствие социальных факторов (например, высокого уровня безработицы) и фактора ландшафтного (там якобы сам горный рельеф порождает активизацию терроризма).

Оппонируя этой точке зрения, многие российские ученые обращают внимание своих коллег на то, что на Алтае, например, есть и горы, и высокий уровень безработицы. Но там нет терроризма.

Но какую же интерпретацию явления глобального терроризма дают представители второй группы, рассматривающие его в тесной связи с ведущими догмами, как светскими, так и религиозными?

Анализ показывает, что существенная часть представителей второй группы исследователей так или иначе связывает глобальный террор (и суицидальный террор как его особую разновидность) с исламом. Наиболее радикальные представители второй группы прямо говорят о том, что сама конфессия содержит в себе, так сказать, своеобразный террористический «социокультурный геном».

Но подобный научный и политический экстремизм находит очень немного последователей. Большинство же представителей второй группы, разумно утверждая, что ислам является такой же гуманистической уважаемой конфессией, как и все другие мировые религии, ищет внутри ислама некую патологию. Называя ее по-разному – «исламизм», «радикальный исламизм», «исламский экстремизм», «ваххабизм», «салафизм» и так далее.

Пристальное рассмотрение указанных подходов выявляет четыре немаловажных обстоятельства.

Обстоятельство №1. Категорически невозможно, сохраняя научную добросовестность, свести, например, такое чудовищное явление, как суицидальный терроризм (в том числе терроризм с использованием женщин и детей), к любой, сколь угодно радикальной и экстремистской модификации ислама. Это понятно любому специалисту, занимавшемуся суицидным террором. И это особенно ясно индийским специалистам, внимательно изучавшим террористическую организацию «Тигры освобождения Тамил-Илама».

Обстоятельство №2. Многие из разновидностей ислама, которые после 11 сентября 2001 года некоторые ученые и политики поспешили связать с основными террористическими язвами нашего времени (глобальным терроризмом, суицидальным террором и так далее), на самом деле не следует относить к пресловутым «силам террористического зла». К чему, например, относить к подобным силам такую разновидность ислама, как ваххабизм? Да и пристальное внимание к такому явлению, как салафизм, обнаруживает научную несостоятельность его поспешных категорических негативных оценок, вынесенных в эпоху войны с глобальным террором.

Обстоятельство №3. Те разновидности ислама, которые могут быть отнесены к исследуемым силам террористического зла, оказываются донельзя размытыми. Что такое исламский экстремизм или исламский радикализм? Какова научная ценность подобных терминов? Где грань между экстремумом и нормой? Какую степень радикализации следует признать допустимой, а какую недопустимой?

Обстоятельство №4. Даже найдя в списке определений, позволяющих связать террористическое зло с какой-то из разновидностей ислама, более или менее приемлемый термин, многого ли мы добьемся? Ведь почти все исследователи, входящие во вторую группу, склонны исследовать всего лишь связь между террором и какой-то нездоровой модификацией внутри здоровой исламской конфессии. Но как сама эта нездоровая модификация связана с мировыми явлениями, заслуживающими пристального внимания? Явлениями, преодолевающими любые (подчеркиваем – любые!) конфессиональные рамки? Если не анализировать подобную связь, связь, которую ученые иногда называют «связью высшего ранга», то можно ли разобраться с террористической напастью, и впрямь угрожающей человечеству в XXI столетии огромными бедами?

Так, может быть, все исследования, относящиеся ко второй группе, надо с сожалением отнести к интеллектуальным издержкам, порожденным пафосом войны – и именно ВОЙНЫ – с глобальным террором? При том, что война всегда порождает интеллектуальные издержки, создавая спрос и на обычных, и на интеллектуальных «ястребов»?

Нам представляется, что это не так. Что недопустимы ни демо-низация ислама – великой мировой религии, ни игнорирование сложнейших явлений, превращающих прекрасные человеческие стремления, направленные на поиск духовных истин, в средства борьбы с такими подлинно общечеловеческими ценностями, как прогресс и гуманизм.

Глобальный террор – это война за миропорядок, внутри которого нет места прогрессу и гуманизму. Это война за миропорядок, категорически отвергаемый человечеством в целом. Каким-то силам нужен именно такой миропорядок, коль скоро глобальный террор взращивается и вполне целеустремленно используется. Категорически отказываясь отождествлять эти силы с какими-либо странами и народами, культурами и религиями, мы считаем тем не менее неприемлемым закрывать глаза на наличие подобных сил. Слишком дорогой ценой может заплатить человечество за эту слепоту в XXI столетии.