Избранное - Бэкон Роджер - Страница 25

Следовательно, умозрение христиан, предваряя свой закон, должно добавлять к умозрению другого закона то, что имеет значение для обучения христианскому закону и его обоснования: так, чтобы возникло единое полное умозрение, начало которому было положено умозрением языческих философов, а завершение — добавлением богословия сообразно собственным положениям христианского закона. И поэтому философия христиан должна быть устремлена преимущественно к Божественному — в большей степени, нежели философия язычников, а потому [христианские] философы должны рассматривать философию так, как, если бы она была вновь изобретена, чтобы они создавали ее в соответствии с ее целью. И поэтому они должны добавить в христианской философии многое из того, что языческие философы знать не могли. И таковы наши рассуждения, основой для которых является вера, авторитет закона и святых, которые знали философию, и эти [наши рассуждения] могут являться общими для полной философии и богословия. И это постигается на основании того, что должно быть общим для христиан и язычников, чтобы таковое, когда высказывается и доказывается, было столь очевидным, что не могло бы отрицаться языческими мудрецами и [теми из язычников], кто обучен философии. Ибо языческие философы и теперь не знают многое из того, что относится к Божественному, и если бы таковое было им представлено доказанным с помощью начал полной философии (т. е. посредством убедительных аргументов, которые берут начало от философии язычников, хотя и получают свое завершение благодаря вере Христовой) и без противоречия, то они [т. е. языческие философы] возрадовались бы предложенной им истине, поскольку жадны до мудрости и более образованны, нежели христиане. Я не утверждаю, однако, что они могли бы постигнуть в доказательстве нечто из духовных положений христианской веры, но [имею в виду], что существует много общих рациональных истин, которые любой мудрец, не ведая сам, легко воспримет от другого.

Следовательно, философствующие не удивились бы, если бы им удалось поднять философию до Божественного, до истин богословия и речений святых, и при возможности активно их использовать, и доказывать их как необходимые, а с их помощью доказывать иные истины, поскольку философия и богословие имеют много общих [положений]. И святые говорили не только на языке богословия, но и на языке философии и часто вводили [в свои сочинения] философские [понятия и принципы]. И потому христиане, желающие создать полную философию, должны в своих сочинениях не только собирать высказывания философов о Божественных истинах, но и идти значительно дальше, вплоть до того как будут осуществлены возможности всей философии. И потому [христианин], завершающий философию с помощью такого рода истин, не должен считаться богословом и преступать пределы философии, поскольку он может спокойно вести речь о том, что является общим для философии и богословия и о том, что равным образом может быть воспринято христианскими и нехристианскими философами. И помимо того, о чем говорили нехристианские философы, имеется много такового, и это, как собственное для философии и пребывающее в ее пределах, правильно философствующий должен собирать, где бы он таковое ни обнаружил, будь то в книгах святых, или в книгах философов, или в Священном Писании, или в исторических книгах, или где-нибудь еще. В самом деле, нет такого автора, [который в своих сочинениях] помимо того, что соответствует его основному намерению, не приводил бы по случаю чего-либо, являющегося более подходящим для чего-нибудь другого. И причиной тому является взаимосвязь наук, поскольку любая наука тем или иным образом зависит от другой. Но всякий, кто ведет повествование должным образом, должен указывать то, что является собственным [для его науки], а также необходимым и подходящим для ее достоинства. А потому, где бы он это ни обнаружил, он должен распознавать таковое как свое, присваивать как собственное и располагать в соответствующих местах. Вследствие этого философствующий христианин может собирать многочисленные высказывания, умозаключения и суждения из иных сочинений, в том числе из книг нехристианских философов, если только они являются подходящими для философии или общими для философии и богословия и могут быть равным образом приняты христианами и нехристианами. А если этого не происходит, то философия не дополняется, но во многом ограничивается. И это должно иметь место не только ради завершения философии, но и вследствие осознания христианином того, что любая истина должна возводиться к Божественному, чтобы ему подчиняться и служить. […]

После рассмотрения всего этого становится ясным искомое, и очевидно, что все языческие философы, поэты и сивиллы, какой бы мудростью они ни обладали, жили после истинных и верных философов, которые были детьми Сифа и Ноя и их сынов, которым Бог даровал возможность жить по шестьсот лет для того, чтобы они смогли завершить занятия мудрости, как говорит Иосиф в I книге Иудейских древностей, утверждая, что за меньшее время они не смогли бы завершить философию, прежде всего — из-за астрономии, в которой имеются значительные сложности по причине того, что небесное сильно удалено от смертных людей. Но Бог открыл им все и даровал им долгую жизнь, чтобы они завершили философию путем опыта. Однако из-за злодейств людей, злоупотребивших мудростью, таких как Нимрод, Зороастр, Атлас, Прометей, Меркурий (Трисмегист), Асклепий, Аполлон и др., почитавшихся из-за своей мудрости богами, Бог затемнил сердце толпы и понемногу применение философии сошло на нет, пока Соломон вновь не призвал ее и не довел до полного совершенства, как говорит Иосиф в VIII книге [Иудейских] древностей. И опять же вследствие грехов людских занятия мудростью пришли в упадок, пока их не возобновил Фалес Милетский и не распространили его преемники вплоть до Аристотеля, который довел [философию] до совершенства — насколько это было возможно для его времени. Но они были научены всему иудеями, как Аристотель говорит в книге Тайная тайных, поскольку языческие философы, такие как Нимрод и другие, жили после Сифа, Ноя, Сима и Авраама, а [другие] языческие философы, такие как Фалес, Пифагор, Сократ, Платон и Аристотель, жили после Соломона, который вторично довел до совершенства философию. И потому ясно, что совершенство в философии было, прежде всего, дано святым, патриархам и пророкам, которым равным образом одним и тем же Богом был открыт и закон Божий; и этого не могло бы случиться, если бы философия не соответствовала полностью священному закону и святым Божиим, а также не была бы полезной и необходимой для понимания, оправдания и защиты закона. Кроме того, как станет ясно из рассмотрения отдельных частей философии, она необходима для того, чтобы закон утверждался, доказывался, сообщался [нехристианам] и распространялся. И потому философия есть не что иное, как раскрытие Божественной мудрости с помощью обучения и труда, а потому существует одна совершенная мудрость, которая содержится в Священном Писании.

Итак, разъяснив, что существует одна совершенная мудрость, которая заключена в Священном Писании и [разъясняется] с помощью канонического права и философии … и что для пользы рода человеческого не нужна какая-либо другая наука, теперь я желаю перейти к тем главным [частям] этой мудрости, которые, прежде всего, требуют разъяснения. И имеется пять таких [частей], без которых не может быть познано ни человеческое, ни Божественное, и достоверное знание которых дает нам возможность легко постигать все. И первая из них — грамматика, представленная в чужих языках, от которых происходит мудрость латинян. Ибо невозможно, чтобы латиняне достигли необходимого [знания] о Божественном и человеческом, не обладай они знанием других языков, и [в ином случае] их не достигла бы мудрость, взятая сама по себе, и в приложении к Церкви Божией и остальным трем вышеупомянутым вещам [т. е. к государству верных, обращению нехристиан и опровержению тех, кого невозможно обратить]. Ибо все Священное Писание переведено с греческого и иудейского, равно как и философия переведена с этих же языков, а также с арабского.