Жизнь за гранью жизни (СИ) - Басаргина Е. - Страница 24

Гермес. Снимай сначала свою осанку, а потом и все остальное. О Зевс! Сколько он принес с собой дяси, сколько невежества, охоты до споров, пустого чванства! Сколько коварных вопросов, хитрых рассуждений, запутанных исследований! Как много никчемных занятий, и пустых слов, и вздора, и мелочности... Да здесь, клянусь Зевсом, и золото есть, и любовь к наслаждениям, и бесстыдство, и гордость, и роскошь, и изнеженность. Я все вижу, хотя ты тщательно это скрываешь. Бросай же, и ложь тоже, и самомнение, и уверенность, что ты лучше всех. Если бы ты вошел со всей своей поклажей, - даже пятидесятивесельный корабль не выдержал бы такой тяжести!

Философ. Раз ты приказываешь, я брошу все это. 9. Менипп. Гермес, ему не мешало бы снять также свою бороду; она, ты сам видишь, тяжела и лохмата, в ней волос весит по меньшей мере пять мин. Гермес. Ты прав. Снимай бороду. Философ. Кто же мне ее обрежет? Гермес. Положи бороду на сходни, а Мении отрубит ее топором.

Менипп. Гермес, дай мне лучше пилу: так будет забавнее.

Гермес. Хватит и топора. Прекрасно! Теперь у тебя вид более человеческий без этого козлиного украшения.

Менипп. Не обрубить ли мне немножко и его брови?

Гермес. Конечно! Он их поднял выше лба; не знаю, против чего он так насторожился. Это что такое? Ты еще плачешь, негодяй! Смерти испугался? Садись в лодку!

Менипп. У него под мышкой спрятана еще одна очень тяжелая вещь. Гермес. Что такое?

Менипп. Лесть, сослужившая ему в жизни большую службу. Философ. Тогда ты, Менипп, брось свою свободу и

ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?

откровенность, брось свою беззаботность, благородство И смех: никто ведь, кроме тебя, не смеется.

Гермес. Напротив, сохрани их: это все вещи легкие, перевезти их нетрудно, и они даже помогут нам переплыть озеро.

10. Эй ты, ритор! Брось свое бесконечное красноречие, все свои антитезы и повторения, перирды и варваризмы и весь вообще груз своих речей. Ритор. Смотри, вот я все бросаю.

Гермес. Теперь все в порядке. Отдать концы! Сходни убрать! Трави якорь! Поднять парус! Перевозчик, так держать! Полный вперед!

II. Чего же вы ревете, глупцы, в особенности этот философ, который только что лишился бороды?

Философ. Ах, Гермес! Я думал, что душа бессмертна.

Менипп. Врет он! Совсем не это его огорчает. Гермес. А. что же?

Менипп. Он плачет, что не будет больше наслаждаться роскошными обедами, что никогда уже не удастся ему ночью тайком уйти из дому, закутав голову плащом, и обежать все веселые дома от первого до последнего, а утром не будет больше морочить молодежь и получать деньги за свою мудрость; вот что его огорчает.

Философ. А ты, Менипп, разве не опечален тем, что умер?

Менипп. Отчего же мне печалится, если я сам, никем не приглашенный, поспешил навстречу смерти?

12. Но мы здесь разговариваем, а там, кажется, слышен какой-то крик: как будто кто-то кричит на земле.

Гермес. Да. Менипп, слышно, и не из одного места. Одни сошлись в Народное собрание и радуются и смеются, что Лампих умер; жену его осадили женщины, а его детей ребятишки забрасывают к.мнями. Другие, в Сикионе, хвалят ритора Диафанта за погребальную речь. А там что? Клянусь Зевсом, то

мать Дамасия с толпой женщин, среди крика и стона, поет погребальную песню. Тебя одного, Менипп, никто не оплакивает: один лишь ты почиваешь спокойно.

Менипп. О нет, скоро ты услышишь, как по мне жалобно завоют собаки, как вороны станут хлопать крыльями, собравшись меня хоронить.

Гермес. Ты прекрасный человек, Менипп. Но мы уже причалили. Идите же вы на суд, прямо по этой дороге, а мы с перевозчиком вернемся, чтобы других переправить.

Менипп. Счастливого пути, Гермес. Пора и нам идти. Чего вы медлите? Все равно суда никому не' миновать, а наказания здесь говорят, тяжелые: колеса, камни, коршуны. Обнаружится с ясностью жизнь каждого.

Харон и Менипп

1. Харон. Плати, мошенник, за перевоз! Менипп. Кричи, Харон, если тебе это приятно. Харон. Заплати, говорю тебе, что мне следует! Менипп. Попробуй взять с того, у кого ничего нет. Харон. Разве есть такой, у кого нет обола? Менипп. Если ли еще кто-нибудь другой - не

знаю; знаю только, что у меня нет. Харон. Задушу тебя негодяй, клянусь Плутоном,

если не заплатишь!

Менипп. А я тебе череп разобью палкой. Харон. так, ты совсем задаром плыл в такую даль. Менипп. Пусть за меня заплатит Гермес, раз он

меня привел к тебе.

2. Гермес. Клянусь Зевсом, выгодно бы я устроился, если б пришлось еще платить за мертвецов! Харон. Я тебя не пропущу. Менипп. Ну, так втащи лодку на берег и жди;

только я не знаю, как ты ухитришься получить с

меня то, чего у меня нет.

ЛУЧШЕ НЕГУ ТОГО СВЕТА?

Харон. Ты разве не знал, что надо взять с собой обол?

Менипп. Знать-то знал, да не было у меня. Что же, из-за этого мне не надо было умирать?

Харок. Ты хочешь потом похвастаться, что один из всех переплыл озеро даром?

Менипп. Не даром, милейший: я черпал воду из лодки, помогал грести и один из всех сидевших в лодке не плакал.

Харон. Перевозчику до этого нет никакого дела. Ты должен заплатить обол, иначе быть не может. 3. Менипп. Ну так отвези меня обратно к жизни. Харон. Прекрасное предложение! Чтобы Эсак поколотил меня за это? Менипп. Тогда оставь. Харон. Покажи, что у тебя в мешке. Менипп. Если хочешь, бери: чечевица и угощение Гекаты.

Харон. Откуда ты выкопал, Гермес, эту собаку? Всю дорогу он болтал, высмеивал и вышучивал всех сидевших в лодке, и, когда все плакали, он один пел.

Гермес. Ты не знаешь, Харон, какого мужа ты перевез? Мужа, безгранично свободного, не считающегося ни с кем! Это Менипп! Харок. Если ты мне попадешься в руки... Менипп. Если попадусь, любезный: только два раза я тебе не попадусь.

Ахилл и Антилох

1. Антилох. Ахилл, что это ты говорил недавно Одиссею о смерти? Как это было неблагодарно и недостойно обоих твоих наставников, Хирона и Феникса! Я слышал, как ты сказал, что хотел бы лучше живым служить поденщиком у бедного пахаря, который скромным владеет достатком, чем царствовать над всеми мертвыми. Такие неблагодарные слова приличны, быть может, какому-нибудь трД-"у фригийцу,

чрезмерно привязанному к жизни, но сыну Пелея, храбрейшему из всех героев, стыдно иметь такой низменный образ мыслей. Этого никак нельзя согласовать со всей твоей жизнью: ведь ты мог бы долго, хотя без славы, жить и долго царствовать во Фтиотиде однако ты добровольно избрал смерть, соединенную со славой.

2. Ахилл. О сын Нестора! Тогда я еще не ведал, как здесь живется, и эту жалкую, ничтожную славу ставил выше жизни, так как не мог знать, что лучше. Теперь же я понимаю, что сколько там, на земле, меня ни воспевают, все равно от славы мне никакой пользы нет. Ведь среди мертвецов равноправие: нет больше ни моей красоты, Антилох, ни силы; все мы лежим, покрытые одним и тем же мраком, совсем одинаковые, и ничем друг от друга не отличаемся. мертвые троянцы не боятся меня, а мертвые ахейцы не оказывают уважения; мы все здесь на равных правах, все мертвецы похожи друг на друга "и трус и герой у них в равном почете". Вот это причиняет мне страдание, и мне досадно, что я не живу на земле, хотя бы как поденщик.

3. Антилох. Но что же нам делать, Ахилл? Так постановила природа, что все непременно должны умереть: нужно повиноваться этому закону и не противиться предустановленному. А затем, ты видишь, сколько нас, твоих товарищей, с тобой здесь, скоро и Одиссей, наверно, прибудет к нам. Пусть послужит тебе утешением общность нашей судьбы; утешайся тем, что не с тобой одним это случилось. Посмотри на Геракла, на Мелеагра, и других великих героев; из них ни один, я думаю, не согласился бы выйти на свет, если бы его посылали служить поденщиком к простому, нищему человеку.

4. Ахилл. Ты меня утешаешь, как друг, меня же не знаю как удручает воспоминание о жизни; думаю, что и все вы чувствуете то же самое. Если вы со мной не согласны и спокойно можете переносить это, - значит, вы хуже меня.