Жизнь за гранью жизни (СИ) - Басаргина Е. - Страница 23

жизнь орла. Между тем выпал жребий душе Аталанты: заметив, каким великим почетом пользуется атлет на состязаниях, она не могла устоять и выбрала себе эту участь. После нее он видел, как душа Энея, сына Панопея, взяла себе природу женщины, искусной в ремеслах. Где-то далеко, среди самых последних, он увидел душу Терсита, этого всеобщего посмешища; она облачилась в обезьяну. Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец, она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегали, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взял себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий. Души разных зверей точно так же переходили в людей и друг в друга, несправедливые - в диких, а справедливые - в кротких - словом, происходили всевозможные смешения.

Так вот, когда все души выбрали себе ту или иную жизнь, они в порядке жребия стали подходить к Мойре Лахесис. Какого кто избрал себе гения, того она с ним и посылает как стража жизни и исполнителя сделанного выбора. Прежде всего этот страж ведет душу к Клото, под ее руку и под кругообороты вращающегося веретена: этим он утверждает участь, какую кто себе выбрал по жребию. После прикосновения к Клото он ведет душу к пряже Антропос, чем делает нити жизни уже неизменными.

Отсюда душа, не оборачиваясь, идет к престолу Ананки и проходит через него. Когда и другие души проходят через него, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Алемет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все

должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды. Эру же не было дозволено испить этой воды. Он не знает где и каким образом душа его вернулась в тело. Внезапно очнувшись на рассвете, он увидел себя на костре.

О быте подземного мира поведал нам Лукиан в своих знаменитых "Разговорах в царстве мертвых". Прислушаемся, о чем говорят обитатели Аида.

Гермес и Харон

1. Гермес. Не сосчитать ли нам, перевозчик, сколько ты мне уже должен? А то у нас опять из-за этого выйдет ссора.

Харон. Сосчитаем, Гермес. Лучше это наконец установить, - тогда и забот с плеч долой.

Гермес. По твоему поручению я принес тебе якорь за пять драхм. Харон. Много запрашиваешь!

Гермес. Клянусь Аидонеем, я купил его за пять, да еще за два обола ремень, что придерживает весло. Харон. Клади пять драхм и два обола. Гермес. Игла для нашивания заплат на парус; я за нее дал пять оболов. Харон. Прибавляй их.

Гермес. Воск для замазывания дыр в лодке, гвозди и канат, которым ты рею прикрепил к мачте; все вместе за две драхмы. Харон. Это недорого.

Гермес. Вот и все, если мы ничего не забыли при счете. Когда же ты мне это отдашь? Харон. Сейчас я никак не могу, Гермес, а вот если

ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?

чума какая-нибудь или война пришлет к нам много народу, тогда можно будет кое-что заработать, обсчитав мертвецов на плате за переезд.

2. Гермес. Что же мне, сидеть, значит, и ждать, призывая на землю всякие бедствия, чтобы хоть так получить свой долг?

Харон. Нет другого способа, Гермес. Ты сам видишь, как мало народу к нам теперь приходит: на земле мир.

Гермес. Нет, уж лучше пусть так остается, хоть и затянется отдача долга. Но, не правда ли, Харон, прежде к нам приходили не такие, как теперь: мужественные все, покрытые кровью и большею частью улершие от ран. А теперь? Одного сын отравил, другого - жена, у третьего от излишней роскоши распухли живот и ноги - все бледные, жалкие, совсем на тех непохожие. А большинство их, кажется, к нам отправляются из-за денежных козней. Харон. Да, деньги - вещь желанная... Гермес. Выходит, и я бы не согрешил, если бы настойчиво взыскивал с тебя долг.

Харон, Гермес и разные мертвые

1. Харон. Послушайте, как у нас дела. У нас, видите сами, суденышко маленькое, прогнившее, во многих местах пропускает воду, стоит лишь наклониться набок, чтоб опрокинуться и пойти ко дну; а вас здесь так много, да еще каждый вон сколько несет. Я боюсь вас пустить в лодку вместе со всей поклажей; не пришлось бы вам потом раскаяться, в особенности тем из вас, которые не умеют плавать.

Гермес. Как же нам поступить, чтобы плавание было безопасным?

Хором. Послушайте меня: садитесь в лодку совсем голые, а все, что у вас есть, оставьте на берегу: вас такая толпа, что и так вы еле-еле поместитесь. Ты,

Гермес, смотри, с этого мгновения пуская в лодку только тех, кто снял с себя все и бросил, как я уже сказал, всю свою поклажу. Становись поближе у сходней, и осматривай их, и заставляй голыми садиться в лодку.

2. Гермес. Ты прав: сделаем так. Ты, первый, кто такой?

Менипп. Менипп. Вот мой мешок, Гермес, и палка; их я бросаю в воду. Моего рубища я даже не взял с собой - и хорошо сделал.

Гермес. Садись в лодку, Менипп, лучший из людей, и займи почетное место возле рулевого, на возвышении: оттуда ты можешь следить за всеми. 3. А этот красивый юноша кто такой? Хорок. Хармолей, мегарский красавец, за один поцелуй которого платили по два таланта.

Гермес. Скорей снимай с себя красоту, губы вместе с поцелуями, длинные волосы, снимай румянец со щек и вообще всю кожу. Хорошо, ты готов к отъезду, садись.

4. А ты кто, такой строгий, в пурпурном плаще и в диадеме? Лампих. Лампих, тиран Гелы.

Гермес. Что же ты, Лампих, являешься сюда с такой поклажей?

Лампих. А как же иначе? Разве тиран должен. явиться нагим?

Гермес. Тиран - ни в коем случае, но мертвец - бесспорно. Так что снимай все это. Лампих. Ну, вот тебе, богатство я выбросил. Гермес. Выброси, Лампих, и спесь и надменность; все это слишком тяжело, чтобы брать с собою в лодку.

Лампих. Позволь мне сохранить диадему и плащ. Гермес. Нельзя, бросай это.

Лампих. Пусть будет по-твоему. Что же еще? Ты видишь: я все скинул.

Гермес. Нет, сбрось с себя еще жестокость, безрассудство, гордость и гнев.

ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?

Лампих. Ну вот, я уже совсем наг. 5. Гермес. Можешь войти. А ты, толстый, мускулистый, кто такой? Дамасий. Дамасий, атлет.

Гермес. Да, я тебя узнаю; видел тебя часто в Палестрах.

Дамасий. Да, Гермес, впусти же меня; я ведь совсем гол.

Гермес. Нет, ты не гол, милейший, раз на тебе столько тела. Сбрасывай все, а то лодка потонет, лишь только ты одной ногой ступишь в нее. Брось также свои победные венки и похвалы зрителей.

Дамасий. Смотри, вот я уже действительно гол и не тяжелее других мертвецов.

Гермес. Так тебе лучше будет, без твоего веса. Садись в лодку.

6. Ну, а ты, Кратон, брось свое богатство, да еще свою изнеженность и роскошь; не бери с собой погребальных одежд и деяний предков, оставь и происхождение свое, и славу, и почести - если город оделил тебя ими, и надписи на твоих изображениях; не говори, что тебе соорудили большую могилу: даже упоминание об этом обременит лодку.

Краток. Что поделаешь! Придется все бросить, как это ни грустно.

7. Гермес. Это что такое? А ты зачем пришел в полном вооружении? Что означает этот трофей, который ты несешь?

Полководец. Это значит, что я одержал победу, отличился в бою, и за это город меня почтил.

Гермес. Оставь свой трофей на земле; в преисподней царит мир, и твое оружие там тоже ни к чему.

8. А кто же этот, с таким важным видом, такой гордый, вот этот, с поднятыми бровями, погруженный в раздумье? Какая длинная борода.

Менипп. Это философ, Гермес, а вернее - шут и лгун. Вели ему снять с себя все, и ты увидишь, сколько пресмешных вещей спрятано у него под плащом.