Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 22

1993 год занимает в метафизической катастрофе (а катастрофа — это процесс, разворачивающийся во времени) особое место.

В 1991 году народ взяли врасплох. Ему слишком многое пообещали. И это многое в конце концов и впрямь не сводилось к материальным приобретениям. В частности, народу пообещали верховенство закона над идеологическими предвзятостями, «крутизной» отдельных личностей, однопартийной блажью. Народу пообещали конкурентные правила политической игры и Конституцию как гарантию их соблюдения.

А в 1993 году оказалось, что конкурентные правила политической игры, они же демократические институты, важны, пока выигрывает тот, кто задает правила. А когда он проигрывает (ну, как шахматист партию в шахматы), — он бьет выигрывающего по лицу шахматной доской и затем предлагает сыграть новую партию.

Такой, весьма наглядно осуществленный подход изымал из приобретенных народом возможностей последние крупицы Идеального. Согласившись на изъятие Идеального, народ признал, что именно материальные возможности, будучи положены на одну чашу весов, перевесили Идеальное, положенное на другую чашу. Это признание усугубляло метафизическую катастрофу.

Пусть даже в 1991 году народ, поддержавший Ельцина, надеялся на новую жизнь, а не только на новое стойло и новое пойло. Мне очень хочется в это верить, ибо в этом оправдание народа, той Целостности, частью которой я себя ощущаю.

Но к 1993 году все всем уже было ясно. Ельцин пообещал лечь на рельсы — и не лег. Гайдар обокрал народ беспрецедентным в истории образом. Кичливость новых «социальных триумфаторов» была предельно оскорбительной. Рабочие, инженеры, ученые, аграрии, вся так называемая бюджетная сфера (да и весь реальный индустриальный и постиндустриальный уклад) оказались варварски подавлены во всех смыслах — нравственном, социальном, экзистенциальном. Все «нечечевичное», что в 1991 году оказалось по одну сторону баррикад с «чечевицей», испарилось к 1993-му. ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ЧЕЧЕВИЦА. К ней-то и апеллировал Ельцин в этом особо горьком 1993 году: мол, коммунисты придут, прилавки опустеют, халява кончится, опять попретесь вкалывать и так далее.

Для народа наступил момент истины. Правила политической конкурентной игры и Конституция сломаны. Маски сняты, нуворишский оскал, скрывавшийся за этими масками, виден всем. Социальные, нравственные и прочие слагаемые, определяющие качество жизни, растоптаны. Если вы все это поддерживаете (а не сопротивляясь этому, вы это поддерживаете), то вы признаете, что Низ важнее Верха. А это — метафизическое признание.

Но, может быть, средства сопротивления были народу недоступны? Это не так. Всего-то нужно было, чтобы к конкретной точке — зданию Верховного Совета — пришло от 300 до 500 тысяч людей, готовых поддержать законно избранную власть. Перед этим на демонстрацию 9 мая пришло больше 300 тысяч человек. А ведь одно дело — демонстрация, другое — указ № 1400, растаптывающий и Конституцию, и политические институты, то есть то «нечечевичное», что могло как-то оправдать произошедшее в 1991 году.

В 1993 году народ не поддержал людей, достаточно мужественных для того, чтобы, сказав Ельцину «нет», оказаться в осажденном Доме Советов, в кольце колючей проволоки. Людей, готовых вооружиться. Людей, призвавших народ дать отпор посягательству на Конституцию, политические права, институты. Людей, призвавших дать отпор очевидному социальному и культурному надругательству над большинством населения.

Народ не поддержал людей, восставших против его, народа, беспрецедентного ограбления. Народ не поддержал людей, которые, в конце концов, заплатили за свое «нет» ельцинизму — и нахождением в обстреливаемом здании, и тюремным заключением, а многие и жизнью. Да, никто из депутатов не был убит. Но другие-то люди были убиты! И очаг сопротивления был! И было понятно, как его поддержать. Но ведь не поддержали.

То есть кто-то поддержал. Однако если бы поддержала Целостность (да хотя бы просто 300 тысяч пришедших к зданию Верховного Совета), то ельцинизма не было бы. Мне скажут, что могло быть что-то похуже. Но, один раз показав, что посягательство на политические институты, права, Конституцию и многое другое не проходит, народ приструнил бы всех. И очень надолго.

Многое было метафизично в те осенние дни 1993 года. Метафизичен был выбор толпы, стоявшей рядом со зданием Верховного Совета и гоготавшей под выстрелы по своему законно избранному парламенту. Кому-нибудь на Западе в конце XX века мог присниться страшный сон, в котором танки расстреливают французский или британский парламент?

Толпа зевак, которые, потягивая пиво, аплодируют танковым выстрелам по высшему законодательному органу страны, — это не метафизическое падение? А что это?

А что такое сначала призвать народ не допустить ельцинской Конституции, а затем фактически поддержать ее своим участием в выборах? Это не метафизический грех, не блуд на крови?

Я никогда не забуду, как поздней осенью 1993 года по причинам, скажем так, социологического характера оказался на предвыборном шоу, устроенном Зюгановым. После окончания шоу ко мне подошел плечистый, утянутый ремнями человек средних лет и спросил: «Вы тоже станете депутатом?» Я грубо послал его, а человек не только не обиделся, но возбужденно прошептал: «Спасибо тебе, спасибо», и добавил: «Говорил я им: «Ребята, уходить надо». А они — «надоело бегать, лучше за правое дело умереть». Вот, умерли, а тут…» Дальше шли незабываемо оскорбительные высказывания в адрес тех, кто потопал на выборы, поддержав Конституцию, а перед этим призывал умереть, но не позволить этой Конституции растоптать устои общества и принципы социальной справедливости.

Сегодняшнее качество жизни в России во многом определяется метафизической катастрофой предшествующего периода. И ее кульминацией — событиями 1993 года. Еще раз подчеркну, что о едином выборе всех говорить не приходится. Кто-то пассивно отвергал ельцинизм и доказал это результатом выборов в Думу в самом конце 1993 года. Тем результатом, при объявлении которого один известный либерал возопил: «Россия, ты одурела!» Россия не одурела, а отвергла постфактум тех, кто организовал бойню в октябре 1993 года.

Но если ельцинизм состоялся, если он вошел, как нож в масло, в тело России, то не говорить о ее историческом выборе в пользу ельцинизма нечестно.

В 1917 году Россия выбрала коммунизм. В 1933 году Германия выбрала фашизм. Наличие Добровольческой армии, не поддержавшей коммунизм, или Тельмана, не поддержавшего фашизм, не меняет факта выбора, сделанного исторической личностью. В 1993 году Россия как историческая личность выбрала ельцинизм. Не выбрала бы — сколько бы он ни утюжил гусеницами не только набережную Москвы-реки, но и одну седьмую планеты — ельцинизм все равно бы рухнул. И очень скоро. А он не рухнул.

Метафизическое качество выбора, сделанного Целостностью в 1993 году, очевидно. Обсуждать можно и должно другое: является ли это нисхождение (хождение в Низ, то бишь падение) необратимым. Если да, то «бобок» будет неумолимо волочить Целостность к катастрофическому метафизическому финалу. А если нет, то она спохватится.

Я уже несколько раз оговаривал, что не Путин и не Медведев создали колею нисхождения, по которой движется до сих пор, увы, моя Родина. Создала эту колею перестройка. Это она запустила регресс, включив Танатос — дух смерти, смрада и тления. Это она, запустив регресс, карнавальными методами поменяла Верх на Низ. Это она, наконец, присосалась к идее развития (ускорения, модернизации и прорыва) и извратила эту идею.

И да не присосется к развитию «перестройка–2».

И да минует на этот раз чаша сия мою Родину. Минует ли?

Наличие ада и рая не означает полного территориального размежевания погибели и спасения. Есть мир. Все бытие. При окончательном территориальном размежевании (размежевании во времени и пространстве) царство погибели было бы жалким хутором. Всеми презираемым «скотским двором», населенным очевидными для всех хрюкающими уродливыми ничтожествами. Этими наглядными пособиями на тему о жалких последствиях погибели.