Мужчина ее мечты - Угрюмова Виктория - Страница 42

• Предыдущая
• 42/53
• Следующая

Это был удар, изобретенный воинами клана Уэсуги еще в шестнадцатом веке и отработанный до совершенства. Он действительно пригодился мне, как и убеждал Нобунага, заставляя сотни раз повторять одни и те же движения.

Я не испытывала и не испытываю до сей поры никаких угрызений совести. Правда, я не испытывала и радости, и удовлетворенного чувства мести. Вообще ничего. Только легкое облегчение, как после завершения грязной и неприятной, но неизбежной работы. Впрочем, это все еще только полдела. Вторую половину мне предстояло завершить в доме Николая Николаевича Кольцова, и следовало поторопиться, чтобы успеть и к нему.

Я двинулась в обратный путь, в обход, через чердак и крышу, в соседнее парадное. Мне предстояло еще попасть назад, в учебный корпус, помаячить на глазах у сокурсников и преподавателей. Так, на всякий случай. Потому что никто не должен заподозрить меня в знакомстве с двумя всесильными гэбэшниками или догадаться, что мне стало известно об их причастности к смерти Уэсуги и Криса Хантера. Словом, я торопилась, я была предельно собрана — и не просто неожиданностью, но ударом ниже пояса стало для меня появление того, о ком еще сегодня ночью я выла в подушку. Жорж, господи, милый, любимый Жорж. Как же я ждала тебя до сего дня, как надеялась, что ты успеешь, что поможешь. Но вот не случилось. И теперь мы стояли друг напротив друга, словно на двух противоположных берегах реки. И даже взгляды наши не пересекались. Кажется, он еще не понимал, что я умерла; а я не знала, как сказать ему об этом. Кроме того, не с руки мне оказалось выяснять с ним отношения в этом конкретном месте. Отсюда следовало уносить ноги, причем как можно быстрее, но я не знала, как все это сказать Жоржу.

И снова ошиблась. Во-первых, я недооценила, как любит меня этот удивительный, ни на кого не похожий человек. Во-вторых, я забыла, что это был еще и профессионал высшего класса. В-третьих, я знала, что Крис Хантер — прекрасный друг, но не догадывалась, какой он умница.

Жорж увлек меня в сторону скромных белых «Жигулей», теснившихся у обочины в компании таких же видавших виды автомобилей, толкнул на переднее сиденье. Сам устроился на водительском месте и не спеша вырулил на проезжую часть.

— Ты не оставила мне другого выбора, — заговорил он внезапно. — Совсем не оставила. Прости, но тебе придется умереть.

Такой монументальной стелы, как произведение из трех застывших в моем крохотном коридорчике фигур, я не наблюдала уже довольно давно.

То есть на Пергамском барельефе с алтаря Зевса изображен кусочек знаменитой битвы с гигантами, и вот что я вам скажу. Хорошо, что в моей квартире нет места для острова Сицилия, а не то бы мне пришлось увидеть, как гневная Афина Паллада (Владимир Ильич) наваливает многострадальную сию сушу на гиганта Энкелада (Игорь Разумовский), а над всем этим безобразием парит прекраснокудрый Гермес (Макс Одинцов)*. Роли для себя я в этой постановке, честно говоря, не видела. Они постояли и посверкали глазами минуты эдак две, пока окончательно не утомились. Тогда уже вспомнили о правилах приличия, о том, что это все-таки моя берлога и хотя бы по этой причине со мной иногда нужно здороваться в ее пределах.

* Здесь и далее имеется в виду легенда о битве богов и гигантов, в которой богам помогал Геракл. В ходе этого сражения, согласно мифу, гиганты были повержены. Посейдон навалил па гиганта Полибота остров Кос, а Афина Паллада — остров Сицилию на гиганта Энкелада. Дионис убил Эврита, а Артемида — Гратиона.

Пока Владимир Ильич, опомнившись, галантно лобызал мне руку, Игорь и Макс совершенно откровенно пытались затолкать меня вглубь квартиры, в сторону кухни, чему я сопротивлялась из чистой зловредности и системы принципов, которыми руководствовалась всю жизнь. А один из моих любимых принципов, между прочим, гласит: я не люблю, когда в этом монологе меня никто не спрашивает.

— Не могу сказать, что я страшно рад вас видеть, — прошипел Игорь, сияя улыбкой на шестьдесят четыре зуба.

— Взаимно, абсолютно взаимно, — склонил голову Владимир Ильич. — Я бы сказал, что не вовремя, извинился и покинул вас, пообещав зайти в другой раз, но, увы, не могу. У меня совершенно неотложное дело. — Это наконец он обратился и ко мне.

— У нас тоже совершенно неотложное дело, — проскрипел Макс.

Тут он кривил душой только наполовину. С одной стороны, спешки, как при ловле блох, не наблюдалось — собирались же мы смотреть со вкусом мой клад. Но и неправды его слова не содержали. Рано или поздно нам предстояло перейти к существу нашей проблемы.

— Сожалею, — сухо сказал Владимир Ильич. — Ника, я понимаю, что веду себя несколько странно, но я настоятельно требую, чтобы ты меня выслушала. Это не прихоть, и даже не мое личное дело. Это касается в первую очередь тебя.

— Я настаиваю на том, чтобы мне дали право присутствовать, — родил Разумовский совершенно зубодробительную фразу.

— Это как? — искренне изумилась я.

— Это так, что одну мы тебя с ним не оставим. — И Макс напыжился, словно пухлый еж, обнаруживший, что к найденному бутерброду с другой стороны прилип такой же пыхтящий и уже чавкающий конкурент. — И еще мы первые пришли. На правах старинного друга я настаиваю, чтобы ты прислушалась к голосу разума.

— То есть ты утверждаешь, что с моим голосом разума никто, кроме тебя, не знаком? — Видимо, я начинала терять терпение.

— Кроме того, — веско сказал Владимир Ильич, явно не собираясь уточнять, кроме чего, — я не могу дозвониться целые сутки.

Насчет суток он явно переборщил, но Игоря все-таки допек.

— Помимо всего прочего, я тоже не мог дозвониться, — бросил он через плечо.

— Помимо чего? — поинтересовался Володя.

— Это неважно.

Они уставились друг на друга, как виг на тори*. Я ощущала себя законопроектом в британском парламенте.

* Виги и тори — либералы и консерваторы, две партии британского парламента.

— Врываться в чужой дом и выгонять из него гостей не совсем прилично, — тонко намекнул Макс.

— Сидеть в гостях в чужом доме и выставлять новоприбывших — тоже не верх благородного воспитания, — отпустил шпильку Володя.

— На то имеются веские причины, — принял Макс пышную позу крючкотвора и бюрократа.

Три головы повернулись ко мне, ожидая справедливого арбитража.

Мне было неудобно, но справедливость превыше всего.

— Все хороши, — буркнула я.

— Прекрасно, — внес ноту оживления Абессинов. — Ника, поскольку я и так и так собирался делать тебе предложение, то, разреши, я сделаю его сейчас. Будь моей женой! И на правах жениха позволь переговорить с тобой с глазу на глаз.

— Стоп, стоп! — Игорь покраснел как маков цвет и был возмущен не меньше, чем настоятельница женского монастыря, обнаружившая в саду использованный презерватив. — Я пришел первый, я имею право первым сделать предложение. Ника, выходи за меня замуж, и нам надо поговорить, в конце концов…

Я хорошо воспитанный человек. Я очень хорошо воспитанный человек. Во всяком случае, и в этом состоянии я сумела вспомнить, что гостей нельзя бить сковородкой по голове. Не знаю почему, но нельзя.

— Впервые в жизни слышу, чтобы предложение руки и сердца делали ради такой малости, как конфиденциальный разговор. — Я просто-таки сочилась ядом. И имела на то право: меня здорово разозлили эти Полибот и Гратион. И по примеру Посейдона я пошарила глазами в поисках острова Кос, чтобы как следует потолочь его на дубовых головах своих возлюбленных.

— Не только ради этого, — запротестовал Игорь, заметив странноватый блеск моих глаз. — Вовсе не только.

После этой его фразы я явственно ощутила себя Дионисом, лупасящим глупого Эврита тирсом* по маковке.

* Тирс — музыкальный инструмент.

• Предыдущая
• 42/53
• Следующая