День восьмой - Уайлдер Торнтон Найвен - Страница 88

• Предыдущая
• 88/104
• Следующая

— И подумать только, что все эти годы я ровно ничего не замечал! А ведь все было ясно как день. Сколько раз вы при мне бросали друг на друга влюбленные взгляды. А потом удирали в гостиницу «Фермерскую» в Форт-Барри! Ах, Стэйси! Сколько раз ты сидела при мне рядом с ним за столом и твоя нога прижималась к его ноге… Что ты делаешь?

— Закрываю двери. Продолжай, Брек, продолжай. Продолжай.

— Зачем ты закрываешь двери? Здесь жарко.

Юстэйсия дрожала.

— Я боюсь, вдруг нас подслушают. Вдруг кто-нибудь из твоих одноклубников вздумает прийти сюда, лечь на траву и подслушивать, о чем ты говоришь, — например, мистер Боствик из Клуба Чудаков или мистер Добс из масонской ложи. Или какая-нибудь девица с Приречной дороги — Хэтти или Берил. Я бы ничуть не удивилась, если б этот увалень Лейендекер…

— Ну и пусть! Ничего нового они не узнают. Сейчас же открой двери, Стэйси!

Но она их закрыла еще плотней. Потом прошла через столовую, заглянула в гостиную и холл. Лансинг схватил первое, что попалось под руку, швырнул и разбил дверное стекло. Грохот был оглушительный. Наверняка его слышал весь Коултаун. Она остановилась в холле и посмотрела на лестницу. Внезапно ею овладело чувство, похожее на восторг. Да, нарыв должен прорваться. Пусть будет как можно хуже, зато потом станет лучше. Она вернулась в комнату больного и Посмотрела на него долгим сумрачным взглядом.

— Вы с Джеком много лет меня обманывали… Что это ты теперь собираешься делать?

— Собираюсь лечь на диван и читать. А ты продолжай, Брек. Я только заткну уши ватой. Мне противно слушать, как ты говоришь гадости.

Он смотрел на нее с изумлением. Она неторопливо заткнула уши ватой, зажгла над диваном газ, легла и открыла книгу.

Почти в ту же минуту она поняла, что не может так поступать. Это слишком жестоко. Единую плоть разделить нельзя. И к тому же ведь это месть. Она обернулась к нему. Он все еще злобно смотрел на нее налитыми кровью глазами. У него был вид побитой собаки. Не спуская с него глаз, она медленно вынула из ушей вату.

— Вы с Джеком много лет меня обманывали.

— Подожди! Подожди минутку, Брек! Совсем недавно ты говорил, что ты меня любишь.

— Да, я и любил! Но тогда я еще не знал того, что знаю теперь. Держу пари, Беата тоже все знает. Держу пари, она ненавидит тебя.

— Брек! Брек! Ведь ты говорил, что ты меня любишь!

— Это он тебя любит. Утешься — Джек тебя любит.

Глаза ее все время возвращались к дверям. Он снова замолк. Актер готовил еще одну превосходную сцену.

Он тихо сказал:

— Я его убью.

— Что? Что ты говоришь?

— Я убью Джека Эшли, если даже это будет последнее, что я сделаю в жизни.

— Дорогой Брек, не говори таких слов.

— Любой суд присяжных меня оправдает. И знаешь почему? Знаешь? Знаешь? Знаешь? Потому что вы с ним давали мне яд. Я не болен. Меня просто-напросто отравили.

— Брек!

— Корица! Мускатный орех и изюм!.. Ты куда?

— Я иду за Джорджем.

— На что тебе Джордж?

— Я хочу послать его за миссис Хаузермен. Пусть она теперь дежурит около тебя по ночам. Расскажи ей все. Она будет готовить тебе такую еду, которую ты сможешь спокойно есть. Я больше ничем не могу помочь тебе, Брек.

Она вышла из комнаты. Поднимаясь по лестнице, она услышала, что он ее зовет. Она постучалась к Джорджу. Никто не ответил. Она открыла дверь в его комнату. Комната была пуста. Через холл она прошла в ванную, намочила руки и лоб холодной водой. Шепотом повторяя: «Все кончено, теперь я отдохну», она опустилась на пол и прижалась лбом к линолеуму. Dieu! Dieu! Nous sommes de pauvres creatures. Aide-nous![67] Она сошла по лестнице вниз. В холле стоял Джордж.

— Джордж! Ты подслушивал, что говорил отец?

Джордж ничего не ответил. Он смотрел куда-то поверх ее плеча.

— Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Он выбил стекло. Чем он в тебя бросил?

— Стэйси! С кем ты там разговариваешь?

— Он ничем в меня не бросал. Меня даже не было в комнате. Он тяжело болен. Не обращай внимания на его слова.

— Стэйси! Почему ты не отвечаешь?

— Я разговариваю с Джорджем, Брек.

— Не посылай его за миссис Хаузермен.

Она торопливо зашептала:

— Джордж, Фелиситэ говорит, что ты хотел бы ненадолго уехать. Пожалуй, тебе действительно надо уехать. — Она вынула из кармана и положила ему в руку маленький парчовый кошелек. — Здесь сорок долларов. Уезжай завтра. Пиши мне, дорогой Джордж, пиши мне. Рассказывай мне обо всем, что с тобой будет. — Она поцеловала его. — Сокровище ты мое! Сокровище ты мое!

Отчаянный звон колокольчика.

— Стэйси! Я съем кашу. Иди сюда. Я ее съем, Джордж!

Пауза.

— Джордж!

— Что, папа?

— Зайди ко мне.

Джордж и Юстэйсия вошли в комнату.

— Не ходи за миссис Хаузермен. Слышишь?

— Да, папа.

— У меня есть для тебя другое поручение. Завтра рано утром сбегай к Эшли и попроси мистера Эшли прийти поупражняться в стрельбе в воскресенье днем — сегодня днем. Скажи ему, что мне лучше. Скажи, что я прошу его обязательно прийти со всей семьей.

— Дети не смогут прийти, папа. В пять часов в парке назначен пикник Эпвортской лиги.

— Ладно, тогда пусть придет с миссис Эшли.

— Хорошо, папа.

— А вы все трое тоже идете на пикник?

— Да.

— Но ведь вы католики.

— Роджер — президент. Он и Лили нас приглашают. Мама и Фелиситэ наготовили много бутербродов и пирожных.

— Ладно, ступай.

Джордж не двигался с места.

— Ты что? Я ведь сказал тебе — ступай.

Джордж смотрел на отца каким-то странным тяжелым взглядом. Он медленно подошел к столику возле кровати, взял оловянную миску с кашей и опрокинул себе в рот все ее содержимое. Потом, не поднимая глаз, вышел из комнаты. Лансинг ошарашенно смотрел ему вслед. Юстэйсия огромным усилием подавила смех. Стоит ей сейчас рассмеяться, и она уже не сможет остановиться. Утренники по средам — два билета по пятнадцати центов.

— Зачем он это сделал? Отвечай, Стэйси! Что он хотел этим сказать?

— Ты сегодня наговорил много глупых и жестоких слов, Брек. Я больше не хочу ничего слушать. Позволь мне заткнуть уши ватой. Я буду здесь сидеть и читать.

— Но зачем мальчишка это сделал?

— Если у тебя разумные дети, ты и сам должен вести себя разумно, Брекенридж Лансинг.

— Что все это значит?

Она молча показала на разбитое стекло.

— Ты думаешь, он слышал, о чем мы говорили?

— Я думаю, он слышал, как ты обвинял меня в прелюбодеянии и в убийстве. А ты что думаешь? Ты думаешь, он имел в виду что-нибудь другое?

Брекенридж возмущенно на нее посмотрел.

— Он слышал, как ты грозился убить Джона Эшли. Когда Джорджу понадобился добрый друг, Джон Эшли был ему другом. Брек, почему ты не можешь хоть немножко помолчать? От этих беспрерывных разговоров тебе только становится хуже. Можно мне на пятнадцать минут заткнуть уши ватой?

Он ворчал: «…подслушивает… неслыханная наглость… выпороть его как следует…»

— Можно, Брек?

Он в ярости буркнул:

— Да… Да, делай что хочешь.

Она заткнула уши ватой и прилегла с книгой на диван. О, благословенная тишина! О, волны, с плеском набегающие на берег! О, солнечный свет в бухте Нельсона!

Прошло минут десять. Она не слышала, как он шепотом повторял ее имя. Он встал с постели, прошел по комнате и тихонько коснулся ее плеча. Она обернулась и посмотрела на него. Он опустился на колени и прижался к ее руке лбом. Она вынула из ушей вату.

— Я хочу есть! — сказал он.

Она забыла подать ему в полночь кашу! Она хотела встать, но он ее удержал.

— Я позову Фелиситэ, — проговорила она.

Он заплакал.

— Прости меня, Стэйси. Не обращайся со мной так, Стэйси. Пожалей меня… Я совсем не то хотел сказать. Ты лучшее, что у меня было в жизни. Я ужасно не люблю болеть, и потому мне противно все на свете.

• Предыдущая
• 88/104
• Следующая