Тропою духов - Бейкер Мэдлин - Страница 22

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая

— Почему? — отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило Мэгги возненавидеть себя.

— Это нехорошо. Ты — не моя женщина. Мне неизвестно, сколько еще я пробуду здесь. Я не хочу причинять тебе боль и не хочу, чтобы ты возненавидела меня, когда я уйду.

— Я никогда не стану ненавидеть тебя.

— Вспомни, как ты ненавидишь человека по имени Фрэнк.

— Это совсем другое.

— Если я сделаю тебя своею, а потом оставлю, ты будешь ненавидеть меня куда больше. А я возненавижу себя самого за то, что причинил тебе боль.

— Это оттого, что я — калека, да?

— Нет.

— Оттого, я знаю, что это так. Все это лишь красивые слова. А правда в том, что ты не желаешь связывать себя с калекой.

Она извивалась в его руках, стараясь вырваться из объятий, ненавидя себя за слезы, которые градом лились из ее глаз. Почему он должен быть другим? Он такой же, как Фрэнк, как все мужчины. Они могут желать только здоровую женщину, а не калеку.

— Мэг-ги…

В его голосе слышалась настоящая боль, но Мэгги была так поглощена собственными переживаниями, что не заметила этого. Трудно лгать самой себе. Она ведь умоляла, чуть ли не на коленях, взять ее, а он отказался. И в довершение всего она даже не могла убежать, скрыться. Какое страшное унижение!

Тяжело вздохнув, Ястреб сел на белую скамью у дерева в нескольких шагах от пруда. Мэгги по-прежнему оставалась в его объятиях, пряча от него лицо. Ее плечи тряслись от сдавленных рыданий. Она не могла, как ни старалась, проглотить комок в горле.

— Мэг-ги. Не надо придумывать то, чего нет на самом деле, и усложнять то, что и так сложно. Никто не хотел унизить тебя. У меня никогда не было женщины. Не проси же меня об этом сейчас, — он глубоко заглянул ей в глаза, — и никогда больше не думай, что ты не можешь быть желанной от того, что не можешь ходить. Я не мог бы хотеть тебя больше, даже если бы у тебя были сильные и здоровые ноги.

Его слова, произнесенные так мягко и нежно, выражение его неизъяснимых глаз целительным бальзамом пролились на душу Мэгги.

Уняв слезы, она опустила голову ему на плечо, счастливая тем, что услышала. Ах, что за мужчина! Сильный. Гордый. Благородный. С врожденным чувством чести. Как она любила его! Она, которая дала себе обет не любить больше, не разбивать сердце вновь, отдала его мужчине, от которого меньше всего можно ожидать постоянства и стабильности в жизни. Но это не волновало Мэгги. Продлится их любовь день или всю жизнь, она использует каждое мгновение.

Следующие несколько дней Ястреб избегал оставаться с Мэгги наедине. Он проводил массу времени вне дома, занимаясь лошадьми, расчесывая гривы и хвосты до тех пор, пока они не начинали блестеть, как шелк.

Когда другой работы не было, он шел к поленнице и колол дрова, заканчивая начатую Бобби работу. Он поливал газон, сгребал листья, чистил конюшни.

— Если ты не угомонишься, то скоро ничего не останется, как потягивать пиво перед телевизором каждый уик-энд, как это делают васичи, — предупреждала его Вероника.

Но Ястреб только хмурился и спрашивал, что еще он мог бы сделать.

Мэгги догадывалась о причинах такого усердия, понимала, почему он избегает ее, особенно по воскресеньям, когда они оставались вдвоем в пустом доме. Все же это глубоко ранило ее. Она думала о том, что, по сути дела, должна быть благодарна Ястребу за то, что он так рьяно оберегал ее добродетель. Можно только уважать мужчину, для которого честь и целомудрие — не пустой звук, но от этого было холодно и неуютно. Ночью в постели она чувствовала себя такой одинокой…

Сохранение целомудрия никогда не тяготило Мэгги. Она не считала, будто девственность до первой брачной ночи стала таким же отжившим явлением, как ношение турнюров и корсетов. Но правда и то, что ей никогда не встречался такой мужчина, как Ястреб. Как-то случилось само собой, что все поучения матушки и все ее собственные представления о том, как надлежит поступать в подобных ситуациях, рухнули с появлением молодого индейца. Ирония судьбы, думала Мэгги. Она так долго хранила девственность, а теперь никак не могла с нею расстаться.

Мэгги вновь вернулась к своей книге, полностью погрузившись в выдуманную ею любовную историю. Тут она полностью владела собой, и ее герой вел себя именно так, как она, Мэгги, считала правильным, и все было осуществимо, если двое по-настоящему любили друг друга.

Она допоздна засиживалась за компьютером и в течение трех дней написала сто двадцать страниц текста. Роман получался на редкость удачным. Во всем, что теперь выходило из-под пальцев Мэгги, ощущалась глубина переживаний, понимание отношений мужчины и женщины, все те полутона, что прежде ускользали от писательницы. Этим Мэгги была обязана Черному Ястребу, тем чувствам и ощущениям, что он вызывал в ней.

На четвертый день, вечером, Мэгги сидела за компьютером, хмуро глядя на пустой голубой экран, когда в комнату вошел Ястреб,

— Вероника просила узнать, не хочешь ли ты пирога и стакан молока. Она уходит.

— Что? О, не сейчас. Поблагодари ее. Ястреб пересек комнату и остановился у кресла. Он жестом указал на пустой экран компьютера:

— Что-то не ладится?

— Да. Я пытаюсь описать сцену, происходящую в лагере Лакоты. Мне бы хотелось, чтобы мой герой исполнил танец со скальпом, но я никогда в жизни не видела ничего подобного. Только в кино. Но вряд ли то, что я видела в фильмах, достоверно, — Мэгги задумчиво взглянула на Ястреба. — Может быть, ты бы мог… Не сможешь ли ты?..

— Исполнить танец для тебя?

— Да. Ты не возражаешь? Ястреб пожал плечами.

— Ты можешь сделать это здесь? Сейчас?

— Лучше на просторе.

Через пару минут Мэгги и Вероника последовали за Ястребом.

— Обычно танец со скальпом исполняется в центре лагеря, — пояснил Ястреб, — так празднуют военные победы. За воинами бегут матери, сестры, неся на шестах военные трофеи. Лица победителей раскрашены черным цветом. Это — символ одержанной победы.

Ястреб бросил на Мэгги долгий взгляд и начал танец. Он плясал то медленно, то вдруг ускорял темп, как бы подчиняясь одному ему слышимому ритму.

Мэгги решила, что ей в жизни не приходилось видеть ничего более возбуждающего и волнующего, чем этот молодой индеец, пляшущий в свете вечернего солнца. Он танцевал на редкость грациозно. Руки и ноги двигались плавно, мускулы переливались под гладкой бронзовой кожей, а густые длинные черные волосы рассыпались по плечам.

Она смотрела на него с нескрываемым восхищением, не в силах оторвать завороженного взгляда от развернутых плеч, от широкой спины, что так плавно сужалась к бедрам. Кровь ее шумела в висках, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Что за дивное зрелище этот юный дикарь, как он необуздан и прекрасен!

Она посмотрела на Веронику и покраснела, заметив изучающий взгляд, устремленный на нее пожилой индианкой.

— Вот это зрелище, не так ли? — прошептала Вероника. Мэгги кивнула:

— Держу пари, все молодые индианки желали заарканить его.

— И иные постарше тоже, — усмехнувшись, заметила Вероника.

Когда он закончил, Мэгги зааплодировала.

— Это было чудесно, — улыбаясь, сказала она, — просто великолепно.

Вскоре, однако, улыбка сошла с лица Мэгги: она осознала, наконец, значение танца.

— Да, замечательно, — согласилась Вероника, подумав при этом, что напряжение в отношениях Мэгги и Ястреба достигло апогея, тучи сгустились, как перед грозою.

— Ну, — тактично нашлась она, — если вам обоим больше ничего не нужно, я, с вашего разрешения, иду домой.

— Доброй ночи. Вероника. Привет Эду и мальчикам.

— Непременно, — кивнула Вероника, обернувшись через плечо, — увидимся завтра.

Как только Вероника ушла, между ними повисло неловкое молчание.

— Хочешь кофе?

— Да.

Он последовал за нею в дом, сел за стол напротив Мэгги. Кофейник не мешал их взглядам встретиться. Впервые за всю неделю они остались наедине.

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая