Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей - Бегбедер Фредерик - Страница 24

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая

Все эти человечки барахтаются в своей человечности; одновременно и щедрые, и отвратительные, великолепные и смехотворные, сильные и беспомощные, они суетятся, как муравьи, пытаясь существовать, придать смысл своей жизни и смерти своих товарищей. «Условия человеческого существования» – это приключенческий роман, но, главное, это роман ангажированный, роман обманутого идеализма, то есть сверхтипичный роман XX века. Китайская революция, которую Мальро ждал как второго пришествия, в конце концов победит, и Мальро увидит, как она обернется всеобщей кровавой бойней. Вот и подтверждение тому, что он думал о трагедии человеческого существования. Приведем цитату из финала романа: «Каждый человек страдает потому, что мыслит. По сути, дух осмысливает человека лишь в вечности, и осознание жизни может вылиться лишь в депрессию. Нужно осмысливать жизнь не духом, но в опиумном дурмане». К этому решению проблемы он позже и придет, чтобы забыть о своем романтизме.

Стиль романов Андре Мальро сегодня кажется несколько поблекшим: в них звучат напыщенные нотки закадровых голосов довоенных новостных выпусков фирмы «Гомон», и еще их отличает полное отсутствие иронии, характерное для выступлений министра культуры при генерале Де Голле[196]. Читая: «Каждый человек хочет быть богом», иногда как будто слышишь «В этот момент входит Жан Мулеееен». Тем не менее массовые сцены весьма кинематографичны, а заряд романтизма со временем ничуть не ослаб. Через три года после выхода «Условий человеческого существования» Мальро уехал в Испанию, чтобы сражаться на гражданской войне, а позже стал участником Сопротивления во Франции: это в подражание ему некоторые современные интеллектуалы лезут под бомбы во всех горячих точках планеты. Однако с Мальро все происходило в обратном порядке: «Именно Искусство посылало меня на свидания с Историей», – говорил он. Кошки всегда приземляются на четыре лапы…

Сегодня революционеры в Китае сменили позицию: нынешний Чен – это студент, который останавливает танки на площади Тяньаньмэнь перед тем, как отправиться в «лао-ге» (китайский ГУЛАГ). В мире всегда найдется где устроить революцию – это утешает. Человеческое существование может быть сколь угодно трагичным, но оно никогда не будет скучным. (Хотя, если вдуматься, ничего утешительного в этом нет.)

Будь у меня побольше времени, я мог бы поведать вам о своих подвигах в период забастовок 1995 года: в какой-то момент я даже отважился крикнуть: «К черту общество!»

Пожалуйста, нарисуй мне шедевр! Пожалуйста, скажи мне, кому достался номер 4 в «Инвентарной описи»?

«Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери (1900—1944) – единственная волшебная сказка XX века. В XVII веке у нас были сказки Перро, в XVIII – братья Гримм, в XIX – Андерсен. А XX подарил нам «Маленького принца», книгу, написанную французским летчиком, укрывавшимся между 1941-м и 1943 годами в Соединенных Штатах; там она и была опубликована перед тем, как выйти во Франции в 1945 году, через год после смерти автора. И с момента своего появления эта тоненькая книжица с иллюстрациями доныне остается издательским феноменом, ежегодно покупаемая во всем мире миллионами экземпляров.

Почему? Потому что Антуан де Сент-Экзюпери, сам того не зная, создал по-настоящему мифических героев: этого Маленького принца, упавшего со своей планеты Б-612, который просит летчика, заблудившегося в пустыне, нарисовать ему барашка; этого фонарщика, каждую минуту говорящего «Доброе утро» и «Добрый вечер»; этого лиса-философа, который мечтает, чтобы его приручили… А заодно объясняет Маленькому принцу, что тот «в ответе за свою розу».

Эта сказка вполне могла бы называться «В поисках утраченного детства». Сент-Экзюпери без конца поминает в ней «взрослых», серьезных и рассудительных, ибо на самом деле его книга обращена не к детям, а к тем, кто полагает, что перестал быть ребенком. Этот памфлет, направленный против взрослых, рационально мыслящих людей, дышит нежной поэзией и простой человеческой мудростью (Гарри Поттер, отправляйся-ка ты назад, к мамочке!), и его кажущаяся наивность в действительности таит в себе удивительный, тонкий юмор и трогательную грусть.

Можно было бы уподобить Сент-Экзюпери смирившемуся Мальро, а «Маленького принца» – белокурому «ЕТ»[197] или «Алисе» Льюиса Кэрролла – в мужском роде, но с тем же грустным восхищением перед райскими садами детства. Как и многие вышеупомянутые писатели, Сент-Экс отказывался стареть, и «Маленький принц» оказался пророческой книгой. Через несколько месяцев после ее выхода сорокачетырехлетний летчик-аристократ добился разрешения на разведывательный полет над Средиземным морем и исчез подобно своему маленькому герою. Обломок его «Локхида Р-38» (лайтнинг реактивного типа, модификация F-5B) был найден совсем недавно, несколько месяцев тому назад. Когда перечитываешь конец сказки: «… пожалуйста, будьте добры, если вы не хотите, чтобы я так грустил, напишите мне поскорее, что он вернулся», то понимаешь, что «Маленький принц» – пронзительное завещание.

Нет, погодите, что это за дела, неужели №3 – не я? Слушайте, проверьте-ка получше свои ведомости… Позвольте, я вам сейчас все объясню… Здесь наверняка какое-то недоразумение… Вы будете смеяться, но я думаю, вы ошиблись фамилией. Я точно состою в вашем списке, иначе это просто идиотство, нелепость, бред… в общем, полный кафка!

Слово прозвучало. «Процесс» – посмертный шедевр Франца Кафки (1883—1924), опубликованный вразрез с его желанием, благодаря его другу Максу Броду, и переведенный на французский неизменным Александром Вьялаттом, – был избран вами на третью позицию среди 50 лучших книг века. Почему? Не считая других причин потому, что имя этого автора стало нарицательным. А прилагательное «кафкианский» сегодня служит символом бюрократического бреда, чешского абсурда, черно-белого экспрессионизма (при том что литература имеет над кинематографом одно важное преимущество: все книги напечатаны черным по белому).

Йозеф К., банковский служащий, молчаливый холостяк, никогда ничего ни у кого не просивший, арестован чиновниками в мундирах, которые объявляют, что скоро его будут судить. Но он ничего плохого не совершил! А какая разница: все равно весь город уже в курсе. Его оставляют на свободе, но под наблюдением. И он становится полным параноиком. Так неужели Кафка хотел заклеймить тоталитаризм? Вовсе нет. «Der Prozess» – не политический памфлет, а метафизическая парабола: такой же процесс грозит всем без исключения – и вам, и мне, ибо все мы вовлечены в жизнь общества, суть которого постичь невозможно.

Но какое же преступление совершили мы, чтобы заслужить подобную кару? Когда мы рождаемся, мы виновны в первородном грехе. Затем нас приговаривают к ученью в школе и там судят, выставляя плохие отметки и приучая к дисциплине. Потом нас посылают в армию, потом принуждают работать всю жизнь, как каторжников, – в общем, все наше существование не что иное, как нескончаемый процесс, чьи судьи, как известно, изначально осудили нас на смерть.

В своей недавней статье Пьер Дюмейе прекрасно сказал, что «у Кафки унижение играет роль пейзажа». Он прав: в книгах Кафки, разумеется, есть пессимизм, образующий холодный, мрачно-серый фон, но есть у него также и юмор, и спасительная ирония; не будем забывать, что он читал рукописи своим друзьям, умирая со смеху: он считал эти кошмарные истории (не только «Процесс», но и «Замок», и «Превращение») отменными фарсами и, между прочим, чем-то вроде «нового романа» – за полвека до появления этого жанра (12 глав, написанных в сухом фрагментарном стиле, сделали бы честь даже Натали Саррот[198], верно?).

К тому же «Процесс» – пророческий фантазм, как и многие другие шедевры в нашем списке. Роман был опубликован в 1925 году, но Кафка написал его десятью годами раньше, в 1914-м, то есть еще до русской революции, до Первой мировой войны, до нацизма и сталинизма: мир, описанный в этой книге, еще не существовал, но он разглядел его сквозь время. Уж не является ли Кафка Нострадамусом XX века? Вовсе нет, это сам XX век подчинился ему. Можно даже выдвинуть гипотезу, которую я уверенно назову «кафкианской»: а что если холодная война, доносы и слежка, марионеточные диктаторы и несправедливые ссылки, Солженицын и Оруэлл – в общем, что если все это попросту родилось в голове мелкого служащего пражской страховой компании? Что если миллионы людей погибли бессмысленной смертью лишь для того, чтобы подтвердить бредовые кошмары, родившиеся в туманных лабиринтах сознания Франца Кафки?

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая