Сага об ИКЕА - Торекуль Бертил - Страница 46
- Предыдущая
- 46/56
- Следующая
«Все равно, разве нельзя попробовать?» – сказал Ингвар, и их заказ в отеле отменили. Утром Эрикссон увидел, как из его чемодана выполз таракан. Ему пришлось перетряхивать все вещи и снова собирать чемодан, поэтому он опоздал к завтраку, который был намечен на семь часов утра. Ингвар натянуто поздоровался с опоздавшим. Небрежно бросил: «Добрый день», чтобы подчеркнуть, что он проспал. Хокан сухо сказал: «В моей комнате тараканы». Ингвар задумчиво выслушал, потом сказал: «Послушай, это на самом деле довольно хорошая гостиница – редко где позволят принимать в комнате друзей».
Но, придерживаясь подобной простоты, он иногда делает исключения. В доме, принадлежащем ИКЕА, в пригороде Лозанны в целях безопасности живут отставной полицейский и его жена, когда Ингвар уезжает. Он также купил виноградник на юге Франции за наличные деньги, когда получил большую прибыль от вложений в «Cross Air Airline». Сейчас, как наказание за свое легкомыслие, Кампрад постоянно волнуется за прибыльность виноградника и сдает комнаты, чтобы хоть как-то оправдывать свое вложение. Ингвар пару раз засомневался, стоит ли упоминать виноградник в этой книге. Что подумают о нем сотрудники компании?
Боясь показаться нескромным, он на разных вечеринках всегда встает последним в очередь за едой, хотя другие просят его пройти вперед. Он просто не может пользоваться своим положением.
И тем не менее, как все мы, Ингвар хочет блеснуть. Он жаждет признания – и получал его больше, чем другие. От своей бабушки, своей матери и отца, своей жены Маргареты. Он так привык к любви, что бывает очень смущен, если на него бросают хотя бы неприязненный взгляд.
Для него показать удовлетворение, даже если все сделано отлично, равноценно хвастовству, а косвенно – это начало провала. Недоверие крестьянина к удачливой судьбе заставляет его стоять на земле обеими ногами. Да, в этом году урожай был хорош, но никто не знает, какая будет осень, так что лучше не принимать это как должное.
Если его спрашивают об истинной движущей силе, он отвечает со стыдом: «Возможно, что-то вроде снобизма. Что-то вроде желания блеснуть и показать себя, стать своего рода известным человеком… что-то вроде гордости или тщеславия, которые превалируют во мне».
Он говорит, что ищет честный ответ на вопрос, интересно ли делать деньги, но не знает, есть ли он у него. Так или иначе, он перешагнул через эту ступень.
Но разве не увлекательно было заработать свой первый миллион?
Должно быть, но я не помню. Когда появилась первая сотня, первая тысяча, да, наверняка я был тогда необыкновенно доволен. Но теперь я забыл это ощущение.
Деньги нельзя есть. Одно дело быть состоятельным человеком, но движущая сила – это нечто другое. Ты мечтал о чем-нибудь и смог это сделать. И делаешь это для отца, для матери, для себя или для кого-то еще, кто что-то для тебя значит.
Но в 1950 году вы купили автомобиль «Порше», а затем еще один.
Теперь вы описываете еще одну сторону моей несчастной жизни. Когда я начал работать в Ассоциации лесовладельцев в Вэкшё, мне было двадцать лет. Все мои сверстники по субботам ходили на танцы. А я, как безмозглый идиот, сидел в этой конторе в подвале. Я всегда ставил бизнес во главу угла. Я потерял чертовски большую часть своей молодости, непрерывно работая. Прошло много времени, я потерпел неудачу в первом браке, но с финансовой точки зрения у меня было все в порядке. И тогда я сделал перерыв, начал ходить на танцульки и вечеринки. Начал выпивать. Мне надо было оглядеться и наверстать упущенное.
Именно тогда я купил «Порше». У меня были с ним неприятности, но я не хотел этого признавать и купил другой, точно такой же, белый с красной кожаной обивкой, так что никто, кроме самых близких, не заметил, сколько я истратил.
Но когда я читаю, что мой капитал исчисляется пятьюдесятью миллиардами, то говорю: «Хорошо, хорошо, все пошло нормально». А потом я думаю: «Я не могу продать компанию, но если бы смог, что бы я стал делать с этими деньгами?»
Но если меня называют миллиардером, я думаю, это хорошо. Это значит, что я могу сделать очень много, не для себя, не для своей семьи, а для компании. Потом есть еще гордость от успеха, не за деньги, а за счастье, что принесли людям мои идеи.
Так что, деньги больше ничего для вас не значат?
Я отвечу: нет. И надеюсь, что отвечаю честно. Я сомневаюсь в собственной искренности, и это самый правдивый мой ответ. Финансы компании – это одно дело, а мои собственные – совсем другое.
Отношение Ингвара Кампрада к алкоголю – это отдельная история. Его жена говорит довольно устало и сдержанно, но снисходительно, что «он был в ужасном состоянии», когда они познакомились. В такой мягкой форме она пытается сказать, что он на самом деле был алкоголиком. Люди, выросшие в деревне, привычны к крепким напиткам. Перед тем как пойти на танцы, парни пили блоддер, его делали из меда, сахара и картошки. Ингвар вспоминает эту крепкую брагу с неудовольствием.
Он также вспоминает, как в первый раз напился, потихоньку допив остатки из бутылок, стоявших на кухне. Он был тогда мертвецки пьян. Его мать Берта не разговаривала с ним целую неделю, а отец довольно жестко с ним поговорил, как только он пришел в себя.
Привычка к крепким напиткам сформировалась довольно рано. Кампрад откровенно признается, что в какой-то момент начал считать себя алкоголиком.
Это, похоже, произошло в начале 1960-х. Как-то утром я заметил, что у меня трясутся руки. В Польше пили непрерывно, до переговоров, во время и после них.
Потом я понял, что это хороший способ забыться. Я страдал бессонницей, мой первый брак к тому времени разваливался, нервы у меня были на пределе. Сам того не замечая, я начал выпивать стаканчик-другой перед едой.
В конце концов я пошел к своему врачу. «Ханс, – сказал я, – ты не должен мне говорить, что мне надо бросить пить, потому что я этого не хочу». Тогда он дал мне один хороший совет: «Отдыхай от алкоголя три раза в год по три недели. Во-первых, ты убедишься, что можешь воздерживаться. Во-вторых, дашь почкам и печени возможность восстановиться».
Прежде чем вернуться в офис, я решил, что три раза в год по пять недель у меня будет сухой закон. Позже я пробовал воздерживаться от выпивки по шесть недель, иногда даже до десяти, так что, возможно, я скоро добавлю четвертый раз в год.
Вопреки всем принятым определениям он называет себя «контролируемым алкоголиком».
Один мой коллега бросил пить, потому что больше не мог с этим справляться. Я отправил ему письмо на четырех страницах, в котором писал, что считаю, будто он в отпуске, и жду его возвращения. Он был рад от души и скоро вернулся. Но однажды этот человек сошел с дороги. Несмотря на лечение, он вновь начал пить.
Если бы мне пришлось бросить пить, это было бы ужасно. Я бросаю вызов тем, что стремлюсь к умеренности. Я хочу выпивать стакан вина в день, как другие люди. Но проблема в том, что мне хочется еще.
Рождаются легенды, один его имидж накладывается на другой. Так всегда бывает, если вы сближаетесь с людьми и они пускают вас в тайники своей души. Я беседовал с ним почти год, но оказывается, что это не один человек, их несколько.
Удовлетворен ли он своей жизнью?
Он не слышит вопроса, возможно, избегает его.
Когда речь заходит об этом, ни он, ни любой другой сотрудник ИКЕА не признается в том, что удовлетворен. «Я думаю, что пожимал руку десяти тысячам своих сотрудников, – говорит он с гордостью, как будто именно в этом состоит счастье. – У меня, возможно, есть время еще для нескольких тысяч».
Когда он пожимает руки своим коллегам, иллюзия принадлежности к большой семье обретает реальные черты. Возможно, именно здесь лежит судьбоносный вопрос о том, что станет с ИКЕА, когда уйдет ее основатель. Насколько душа компании нуждается в этом рукопожатии, в его физическом и моральном присутствии, в его неутомимости, его одержимости и знаниях?
- Предыдущая
- 46/56
- Следующая
