Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 80
- Предыдущая
- 80/154
- Следующая
– Что с тобой?
– Что это у тебя? Перстень. Мне больно стало.
Он весело рассмеялся:
– Тетрарх антиохийский наказывал мне отдать это сокровище самой красивой девушке Рима!
Он снял перстень, опустился на колени и протянул его ей.
– Я нашел ее и выполняю приказ…
Она растерянно улыбалась. Недоверчиво рассматривала черный камень в золотой оправе.
– Ты шутишь…
– Нет, нет. Перстень твой. Я все равно хотел… – В голове его промелькнул разговор с центурионом Камиллом на Капри. – Я все равно хотел отдать его тебе…
Он надел кольцо на тонкий палец девушки. Она счастливо рассмеялась.
– Он мне велик. Я его потеряю. Подожди.
Она сорвала травинку и обмотала ею золотое кольцо. Потом стала молча разглядывать подарок Фабия. Спросила тихо:
– Почему ты отдал его мне?
Он крепко обнял ее. Наконец-то он смог выговорить это:
– Потому что я люблю тебя. Потому что ты моя жена.
– Мой милый, ты вернулся ко мне, – выдохнула она снова…
Они были перед храмом Цереры. Квирина просила:
– Пойдем помолимся богине, поблагодарим ее…
Фабий развеселился:
– Молиться? И в самом деле. Император, когда отпускал меня, сказал:
"Молись за меня, актер. Пока я жив, никто и волоса не тронет на твоей голове. Но когда я испущу дух, пусть боги помогут тебе…"
Квирина побледнела. Схватила Фабия за руку. Стала просить:
– Пойдем помолимся за здоровье императора.
Фабий все еще смеялся:
– Ты понимаешь, о чем просишь? Если Тиберий будет жив и здоров – а моя молитва наверняка будет услышана! – плохо нам придется. Никаких "Пекарей" не сыграешь уже, опять вернется золотой век "Неверных жен", пинков и глотанья огня. А мне все это поперек горла стоит. Чем же мы кормиться станем в Риме?
Фабий больше не смеялся:
– И зачем молиться за человека, который никогда не заступался за нас?
Который, вместо того чтобы дать людям работу, бросает им милостыню и делает из них бездельников?
– Пусть! – упрямо сказала Квирина. – Но тебе он даровал жизнь!
"Почему бы не сделать этого ради нее! – подумал он. – Она так настаивает".
– Ну, хорошо, Квирина!
Жрица Цереры подошла к ним с серебряным подносом. Она говорила монотонно, профессионально, как торговка на рынке:
– Дорогие мои, спешите поклониться богине, власть ее велика. Вы идете благодарить или просить?
– Благодарить и просить, – сказала Квирина, глядя на Фабия.
Указывая на поднос, жрица продолжала свой монолог:
– Здесь вы найдете фигурки, изображающие то, что лежит у вас на сердце. Для солдата – изображение Марса, для торговца – Меркурия, для рыбака – Нептуна, для крестьянина – Цереры, для любящих – Венеры или Амура…
– Амура, – выдохнула Квирина, Фабий с улыбкой подтвердил.
– Пожалуйста, вот Амурчик с луком и стрелами. Этот из глины, этот из теста, а этот, самый лучший, из воска. Из теста – сестерций, глиняный – два, а восковой – шесть. Какого вы хотите принести в жертву всесильной богине?
– Самого лучшего. Воскового, – выпалила Квирина. Фабий улыбался. Он выудил шесть сестерциев из кармана туники и подал жрице.
Она досадливо приняла деньги: как всегда. Эти оборванцы никогда не дадут больше положенного. Она с завистью поглядела на храм Кибелы. Там другое дело. Там жрец за одну овечку получает столько денег, что и на трех хватило бы. Жрица вздохнула, положила воскового Амурчика на жертвенник, зажгла огонь и принялась молиться. Сухо сыпались слова.
– Взгляни, величайшая… эти двое… воздать тебе благодарность… За что вы благодарите? – повернулась к ним жрица.
– За жизнь, – сказал Фабий и прижал к себе Квирину. Ответ был не очень понятен жрице, но это нисколько ее не обескуражило:
– …за жизнь благодарят. Церера благодатная, и просить хотят о… О чем вы просите?
Мгновение стояла тишина, потом Квирина проговорила:
– О здравии и долгой жизни императора Тиберия…
У жрицы опустились руки. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь из бедняков молился за здоровье императора. Удивительно. Она с изумлением посмотрела на Квирину, но повторила перед богиней ее просьбу.
Огонь играл на жертвеннике. Восковой Амур таял в нем.
– Богиня милостиво приняла вашу благодарность и просьбу. – Жрица поспешно закончила обряд и ушла.
Квирина нервно крутила кольцо. Неожиданно оно соскользнуло у нее с пальца и ударилось о мрамор. Черный камень раскололся надвое. Квирина расплакалась.
– Фабий, ты видишь? Дурной знак. Агат разбился.
Фабий вздрогнул. Этого не должно было быть. Она перепугается. Будет долго думать об этом. Как ее утешить?
– Глупенькая, ведь это хорошо. Это был твой глаз, понимаешь? Твой блестящий чудный глаз. Но ведь у тебя два глаза. Ну вот, в перстне теперь тоже будут два…
Она не улыбнулась и все продолжала мрачно разглядывать черный камень.
Фабий был взволнован. Он погладил девушку по голове и тихонько вышел из храма.
Луций спускался вниз по песчаной дорожке. Он взглянул на солнце. Еще рано, Калигула спит.
На дорогу упала тень. Луций посмотрел, кто это. Глаза его расширились от удивления:
– Фабий Скавр!
Фабий удивился не меньше. Он приветствовал Луция поклоном.
Счастливое расположение духа сделало Луция более любезным, чем обычно.
– Какая неожиданность, я снова вижу тебя! Говорили, что ты схвачен, что тебя увезли на Капри…
Фабий насторожился. Откуда вдруг этот любезный тон после недавних угроз в Альбанских горах? Фабий знал от Квирины, что его выдал Октав Семпер, а не Луций. Несмотря на это, настороженность его не прошла.
– Говорили сущую правду, господин мой. Но я вернулся.
Бурная радость прозвучала в словах Фабия.
– Вернулся, – повторил Луций невероятное слово. – Император сам говорил с тобой?
– Да…
– И даровал тебе жизнь?
– Если хочешь, называй это так, господин…
– Великодушный дар, – заметил Луций.
– Скорее, каприз. Я уверен, что император даже и не видел, как я стою перед ним, когда сказал "можешь идти!". Он никогда нас, плебеев, не видит.
Никогда не позаботился о том, чтобы облегчить нам жизнь.
– А как он мог это сделать? – благосклонно улыбнулся Луций.
– Дать народу права, какие тот имел раньше. Вернуть ему выборы, чтобы управление было делом всех, делом общим…
– Res publica… – машинально повторил Луций. Оба посмотрели друг на друга. Фабий сам удивился этому выводу, Луций был сбит с толку. Смотри-ка, вот тебе и комедиант. До чего додумался! Луций отвел глаза, уставился в землю, но упорно держался задуманной цели:
– Ты ошибаешься, Фабий. Республика не может вернуться.
Фабий прикрыл глаза: что это? Неужели со мной говорит сын Сервия Куриона? Возможно, он испытывает меня.
Луций свысока продолжал:
– С такой огромной империей не сможет больше справиться ни сенат, ни народ. Один только Гай Цезарь, сын незабвенного Германика, еще сумеет все исправить – и наверху, и внизу. Только он даст народу Рима то, в чем старый император так упорно ему отказывал.
Фабий не верил своим ушам, не знал, что подумать. На чьей же стороне теперь Луций Курион?
Луций тихо продолжал:
– Ты принадлежишь к сословию, которое император подвергает гонениям, и, конечно, ненавидишь Тиберия. Гай Цезарь иной. Актеры Мнестер и Апеллес – его друзья, ты знаешь, наверное. Тебе, актеру, следовало бы…
В мозгу Луция промелькнуло воспоминание о "Пекарях" Фабия, в которых тот нападал на сенаторское сословие. Он ехидно договорил:
– Тебе следовало бы расположить к себе будущего императора, гистрион!
Внезапная мысль осенила Луция. Он с ударением проговорил:
– Послушай! Гай Цезарь скоро станет императором. Придумай что-нибудь, прославь его на сцене. Какую-нибудь блестящую аллегорию. И оду. Сумел же ты написать сатиру, сумеешь и гимн!
У Фабия похолодела спина. Постоянные преследования давно обострили его чувства, теперь же он воспринимал все вдвое острее. А что, если они хотят сделать из меня жертвенного ягненка в своей большой игре? Может быть, это ловушка?
- Предыдущая
- 80/154
- Следующая
