Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/85
• Следующая

— Споемте, друзья!

— Ведь завтра в поход! — подхватил кто-то.

— И вовсе не завтра, а через час. Галя, Мила, будете писать?

— А куда писать?

— Ну вот, не знаешь куда! Дальний Восток, тайга, вирусологу Тане Снежко.

— Почтовое отделение Комарино-Болотное.

— Через почтальона Михаила Топтыгина!

— Или через домохозяйку Пантеру Тигровну!

Вдруг наступила тишина.

— Товарищ начальник экспедиции! Погрузка окончена на двадцать минут раньше срока. Грузы проверены.

— Молодец, Таня! — улыбнулся профессор Петренко. — Молодцы, ребята! Миша, доложите дежурному по станции, — мы готовы.

Профессор Петренко не один — с ним участники экспедиции: эпидемиологи, паразитологи, микробиологи — всего двенадцать человек.

Вот прицепили голубой обтекаемый вагон, вот мощно прогудел красавец-тепловоз — и состав тронулся.

Степан Рогов, стоя на подножке, пожимал друзьям руки. Наконец и он спрыгнул и сразу остался далеко позади. У железнодорожного виадука Таня увидела Николая Карпова. Он грустно махал ей рукой.

Поезд увеличивал скорость. Высокая насыпь закрыла вокзал. Таня вздохнула и пошла в купе.

— Так вот, Степа, ты заработал право ехать к профессору Климову. Это большая честь! Климов — крупнейший онколог Советского Союза, им разработаны десятки способов борьбы против рака. Ты должен будешь научиться его искусству — и хирургическому, и физиотерапевтическому, кроме того, получишь у него и тот чрезвычайно интересный фактический материал, который имеет непосредственное отношение к твоей мысли о противораковой вирус-вакцине. Даю тебе письмо — рекомендацию с очень лестной для тебя характеристикой, но… — профессор Кривцов улыбнулся и погрозил, — но не зазнавайся! Твои успехи пока что не выходят из рамок успеха студента — очень прилежного, очень способного, но все же студента. Знай, что научная работа требует такой же яркой фантазии, как и поэзия, но нам еще труднее, потому что наша фантазия должна основываться на строгих фактах. Ну, так когда ты едешь?

— Через три дня, Иван Петрович.

— А почему не завтра? Тебе ведь дорог каждый день..

— Я это понимаю, но вот уже два года как я собираюсь в Алексеевку. Прошлое лето — лагери, позапрошлое — помните? мы с вами работали в колхозах.

— Ты прав, поезжай! — Профессор Кривцов пожал руку Степану и лукаво посмотрел на него. — А Кате от меня привет, хоть я ее и не знаю.

— Спасибо, Иван Петрович! Обязательно передам!

Прошло немногим более двух лет с тех пор, как Степан был в Алексеевке, но за это время произошли такие разительные перемены, что, казалось, для их осуществления потребовались целые десятилетия. Степану был" странно, что этих изменений не замечают сами колхозники, что все новое воспринимается ими как нечто само собой разумеющееся, давнишнее.

Вот шофер возмущается, что дорожная бригада не выполнила плана — не успела дотянуть шоссе до Зеленой балки и придется целых двести метров "плавать" по грязи, а Степан вспомнил, что два года назад ни одна машина не пошла бы в такую непогодь на станцию — размякший чернозем засосал бы колеса по дифер.

Навстречу попалась автомашина, груженная сеном, и шофер равнодушно объяснил:

— Ворошиловцы с поймы возят. Они там канатную дорогу устроили… Мудрецы!

Вот у дороги виднеется огромный трактор. Он имеет странную форму, от него тянется длинный черный кабель. Это электротрактор.

Вот вдалеке замерцали огни. Их так много, что Алексеевку можно принять за большой заводский поселок.

Вот новый коттедж. В нем ярко светятся окна. Это именно тот дом, где живут Катя и Митрич.

Вот Катина мать привычным движением включает электрический чайник и сокрушается, что в полевом стане первой бригады все еще не установили телефон и ей самой придется бежать за Катей.

Вот появился Митрич — помолодевший, посвежевший.

Степан вспомнил о тех вечерах, когда в землянке подслеповато мигала коптилка и на бумаге вырисовывались еще неясные детали ветродвигателя.

— Митрич, а "ковылюшка?" — Степан начертил пальцем в воздухе замысловатую деталь и засмеялся.

— А что ж? — улыбнулся Митрич. — Наша ковылюшка до сих пор воду качает! Степан Иванович, какая у меня идея появилась, скажу я тебе! Прослышал я, что один профессор…

Старик, как всегда, восторженно и обстоятельно начал излагать свою "идею", а Степан поразился, что Митрич употребил это слово, что разговор шел уже не о примитивном ветродвигателе, а об электрической сортировке зерна по методу академика Лозинского.

Прибежала Катя. Она с порога кинулась к Степану, но, увидев Митрича, смутилась. И вновь, как мелкую, но значимую деталь, Степан отметил, что Митрич тактично отвернулся к этажерке, затем вдруг заторопился и ушел.

Развязывая тесемки Катиного плаща, Степан смотрел ей в лицо.

Никогда Катя не казалась ему такой красивой, как в эту минуту. Мелкие капельки дождя осели на ее бровях, на ресницах, делали их пушистыми, нежными; она была возбуждена, взволнована, дышала учащенно, порывисто, чуть приоткрыв рот.

Он осторожно взял ее за плечи, чувствуя, что в эту минуту должно произойти что-то очень важное, очень радостное, но мимо окон прогрохотал мотоцикл, и Катя, на миг прильнув к Степану, отстранилась от него.

— Костя приехал, — сказала она шепотом. — Ты знаешь… он вчера сватался. Я… я ему отказала.

В коридоре послышались энергичные шаги, в дверь постучали, и на пороге появился Костя Рыжиков. Увидев Степана, он отпрянул назад, но сразу же овладел собой.

И вот они сидят втроем у стола. О стекла ударяются крупные капли дождя. Из радиоприемника льется тихая музыка. Лампа бросает на лица мягкие, успокаивающие тени…

В ином обществе такая встреча двух соперников была бы немыслимой. Может быть даже силой решался бы спор о праве на любовь.

Сейчас это невозможно, — невозможно уже потому, что в комнате, где ярко горит электричество, где слышится музыка, где разговор идет о строительстве гигантских ГЭС, даже мысль о том, что женщину можно завоевать силой, прозвучит дико. Но человеческая трагедия остается: двое любят одну. И Степан видит, как мелкой дрожью дрожат у Кости губы. Вот он прервал речь на полуслове, закрыл ладонью глаза, сжал челюсти так, что на скулах вздулись крутые желваки, вскочил и быстро пошел к двери.

— Прости, Степан, — произнес он с порога хриплым, срывающимся голосом. — Прости, Катя… Я… я просто не могу… Я должен уйти… Я знаю, ты любишь…

Он не договорил, выбежав из комнаты. Через несколько секунд, набирая скорость, под окнами взвыл мотоцикл.

И Катя, и Степан долго сидели молча.

А о прозрачные стекла окна разбивались крупные дождевые капли и быстрыми струйками стекали вниз.

Шел дождь, животворный майский дождь.

Ночью на небольшом полустанке экспресс оставил голубой обтекаемый вагон и умчался. Тишина. Тайга подступила к железнодорожному полотну; чуть слышно шепчутся деревья; влажной прохладой, перегнившими листьями, свежим смолистым запахом дышит ветерок; где-то далеко за полустанком в небе вспыхивают неяркие отблески.

Студенты стоят у вагона. Для них все ново и необычно, они возбуждены и подавлены величием тайги.

— Ой, ой, ребята, — испуганно шепчет Лена Борзик, — смотрите, там тигр… Нет, медведь! Видите?

Миша Абраменко флегматично опровергает:

— Тигры здесь не водятся, а медведь к полотну не подойдет. Это пень.

— Сам ты пень! Смотри — шевелится!

Миша поправляет очки и бесстрашно идет в темноту.

Через минуту слышится его голос:

— Лена, иди посмотри, что это за тигр! Его можно доить.

Оказывается — корова. Лена смущена.

Небо постепенно бледнеет, проступают контуры предметов, тускло поблескивают рельсы. И вдруг из глубины чаши слышится гул моторов, пробивается яркий свет, выскакивают машины одна, другая, третья И уже видно, что это не какие-то гигантские вездеходы, а обычные газогенераторные "ЗИС" и мчатся они не напрямик, а по прекрасному шоссе.

• Предыдущая
• 54/85
• Следующая