Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович - Страница 53

• Предыдущая
• 53/85
• Следующая

Великопольский цитировал страницы из книг и показывал лабораторные данные, приводил различные догадки профессоров и академиков, но хитро выбирал лишь то, что было ему нужно. Он не говорил прямо: "вот такой-то факт подтверждает мою мысль", стараясь, чтобы Николай приобрел уверенность в этом самостоятельно.

Великопольский умел доказывать, и Карпов поверил ему. В конце концов, что могли выдвинуть его друзья против стройной теории Великотюльского? Свои безосновательные умозаключения? Но наука верит только фактам, а факты упорно говорят: существуют канцерогенные вещества — вещества, которые ускоряют раковые процессы. Следовательно, надо найти антиканцерогенные вещества — вот главная задача.

После этого разговора Николай Карпов согласился на предложение Антона Владимировича работать в его лаборатории над поисками антиканцерогенных веществ, успокаивая себя тем, что работа с Великопольским — не измена. Наука не терпит примиренчества. Если друзья докажут свою правоту, он согласится не возражая. А сейчас — кто знает? — может быть, истина именно на стороне Великопольского.

Но с каждым днем между Карповым и его друзьями вырастала невидимая преграда. Его друзья стали противниками, и во имя науки приходилось бороться против них.

Однажды вечером в комнате профкома к Николаю Карпову подошла Таня. Совсем недавно в этой комнате они мечтали о будущей поездке на Дальний Восток, и он представлял, что именно там, в тайге, признается Тане в любви.

Таня села рядом с Карповым, погладила его руку и сказала:

— Коля… Я тебя прошу: брось эту бесплодную работу у Великопольского, поедем в экспедицию… Я чувствую, что с каждым днем мы удаляемся друг от друга. Я не хочу этого, ведь я тебя… люблю.

Он вздрогнул, закрыл рукой глаза, но тотчас же вскинул голову:

— Нет! Я тоже тебя люблю, но отвечаю тебе твоими же словами: наука не терпит компромиссов! В экспедицию поехать я не могу!

Карпов не рассказал об этом вечере даже Степану, — они теперь почти не разговаривали. Приходили поздно: один задерживался в лаборатории Великопольского, другой — у Кривцова. Между ними существовало как бы негласное перемирие, которое мог нарушить тот, кто первый найдет тяжелое оружие фактов.

Тем временем в научном мире разгорелась дискуссия. Она возникла одновременно в Микробиологическом и Медицинском институтах, и события, происшедшие на лекции Великопольского, а затем на его квартире, сыграли немаловажную роль. Партийная организация Медицинского института указала комсомольцам Черемных, Снежко и Рогову, что их поведение было ошибочным. Принципиально важный вопрос был сведен к демагогии. Но парторганизация также отметила, что теория Великопольского действительно вредна и что в данный момент против нее нужно бросить все силы.

Студенты и аспиранты, доценты и профессора разделились на две неравные группы, упорно отстаивающие свои позиции. Спор постепенно перебросился в другие институты, вышел на страницы печати. Дискуссия не была отвлеченной: вопрос лечения рака давно назрел, и от того, как он будет поставлен, зависело направление главного удара огромной армии медиков Советского Союза.

Имя Великопольского мелькало на страницах медицинской печати, теорию Великопольского отстаивали биологи-формалисты во главе с академиком Свидзинским. Только сам Антон Владимирович не вступал ни с кем в спор, не защищался и не опровергал. Напугавшись бури, вызванной им, он старался никому не показываться на глаза. Ему хотелось отмолчаться, переждать.

Но не удалось.

Кто-то сказал, что можно длительное время обманывать немногих, короткое — многих, но никому не удавалось долго обманывать всех.

Некоторое время Великопольский был в состоянии обманывать. Он старался показать себя энергичным руководителем, талантливым ученым, последовательным материалистом. Это продолжалось недолго. Гораздо дольше длился период, когда его считали энергичным, способным, но нестойким, когда все старались ему помочь, поддержать при неудачах, содействовать всеми силами в работе. Но наступило время, когда всем стало ясно, что представляет собой Антон Владимирович Великопольский. Черточка характера, едва заметная деталь, как штрих портрета, сама по себе ничего не обозначает, но если таких черточек много — создается портрет.

Правда, еще никто не знал, что Великопольский украл препарат профессора Брауна и диссертацию Артема Нечипоренко, но и без этого портрет был непригляден.

Ученый совет Медицинского института вынес решение о немедленном отстранении Великопольского от руководства кафедрой и ведения спецкурса. В тот же день он был отстранен и от заведования лабораторией в Микробиологическом институте.

Но Великопольскому все же было разрешено продолжать опыты над поисками антиканцерогенных веществ. Ему все еще доверяли. Верили в то, что он может осознать свои ошибки и исправить их честной, добросовестной работой.

Возвращаясь домой в этот мрачный день, Великопольский меньше всего думал о своей вине. Он со страхом размышлял о том, что история с антивирусом Брауна и диссертацией Нечипоренко может быть раскрыта, и тогда — конец.

Он с ненавистью вспоминал Степана Рогова и профессора Петренко.

"Им надо отомстить… Жестоко!" — думал он.

Елена Петровна — обеспокоенная, с заплаканными глазами вышла ему навстречу. Но Великопольский, не взглянув на нее, прошел в кабинет и хлопнул дверью. Наступила тишина. Елена Петровна с ужасом думала, что, может быть, в эту секунду он подносит к виску пистолет…

Не выдержав, она открыла дверь кабинета.

Антон Владимирович что-то писал и, увидев ее, закрыл лист рукой. Елена Петровна подумала, что он пишет последнее письмо, бросилась к нему, с неожиданной силой вырвала листок бумаги. Прочла, скомкала и швырнула мужу в лицо. Он писал:

"…Я утверждаю, что профессор Петренко и доцент Борейко не только испортили электронный микроскоп, но и злонамеренно задержали его ремонт, отослав нужные детали в адрес Томского института. Кроме того, я могу найти свидетелей, которые подтвердят…"

— Уходи! Уходи совсем! — закричала Елена Петровна. Великопольский упал к ее ногам. Он умолял, клялся, говорил, что сам не знает, что делает. Затем побежал в соседнюю комнату, взял на руки спящего Славика и протянул ей:

— Смотри — наш! Как будет он без отца?

Она вырвала ребенка из рук Великопольского.

— Уходи! Выйди!

Он вышел. А Елена Петровна, прижав плачущего сына к груди, шептала:

— Мужествен… Энергичен… Талантлив… Сынок, ничего этого нет!

Через несколько дней английское агентство "Би-Би-Си", а затем и "Голос Америки", захлебываясь, стали кричать о том, что в Советском Союзе талантливым ученым не дают возможности работать. Агентства превозносили удивительную теорию Великопольского, называли его одним из самых выдающихся вирусологов мира.

Профессор Петренко, который случайно наткнулся на эту передачу, пробегая коротковолновый диапазон, разыскал Великопольского и привел его к приемнику:

— Слушайте! Вас хвалят наши враги!

Великопольский вскинул голову, но затем поник и медленно вышел.

В один из майских дней в дальнем тупике Центрального вокзала заканчивалась погрузка большого обтекаемого вагона. Погрузкой командовала высокая девушка в голубой майке и лыжных брюках.

Электрокары подвозили ящики и ящички, тюки, пакеты, свертки, и девушка, заглянув в список, кричала:

— Миша! Получай медикаменты — во второе купе… Продукты — в первое… Осторожнее, осторожнее. Здесь стекло!

Студенты суетились у электрокаров. Слышались веселые возгласы, шутки, смех. Сегодня уезжали в экспедицию на Дальний Восток Таня Снежко, Миша Абраменко и Лена Борзик.

"Скоро все разъедутся" — с грустью думал Коля Карпов, укладывая в купе вагона приборы и оружие. Время от времени, он поглядывал на Таню через оконное стекло — украдкой, с грустью. Ей тоже было грустно в эту минуту, но она весело крикнула:

• Предыдущая
• 53/85
• Следующая