Город небесного огня. Часть II - Клэр Кассандра - Страница 17

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая

– Сумеречные охотники веками были уверены в том, что им принадлежит пальма первенства. Они не сомневаются, что мы последуем за ними, – продолжила Лили. – Теперь, когда прогремел гром, они решили укрыться в Идрисе. О нет, никакого укора, – сказала она, поймав удивленный взгляд Майи. – Я понимаю, что им надо разработать стратегию и собрать силы. Но мы… Нам хотелось бы получить некоторые преимущества в их отсутствие.

– Возможность нападать на людей? – спросил Бэт, сворачивая вдвое кусок пиццы.

– Вампиры не хуже других, – холодно произнесла Лили. – Феи любят дразнить и мучить людей, и для них лучшая забава – украсть человеческое дитё. Маги торгуют своими услугами, и я бы назвала их…

– Проститутками? – Все оглянулись на голос; в дверях стоял Малькольм Фейд, смахивая хлопья белого снега с седых волос. – Ведь вы именно это собирались сказать?

– Нет… – Лили явно пришла в замешательство.

– О, можете говорить что угодно, мне все равно, – весело произнес Малькольм. – И я ничего не имею против проституции. Напротив, я считаю, что благодаря ей развивается цивилизация. – Он снял пальто. На нем был простой черный костюм с залоснившимися локтями; в колдуне не было ничего от шика Магнуса. – И как только люди выносят снег? – сказал он, разглядывая свои явно промокшие ботинки.

– «Люди»? – огрызнулся Бэт. – Хотите сказать «оборотни»?

– Хочу сказать «обитатели Восточного побережья», – ответил Малькольм. – Ужасная погода, да? То снег, то дождь. У нас в Лос-Анджелесе все по-другому. У нас…

– Может быть, перейдем к делу? – перебила его Майя. – Лили, если все, что тебя волнует, это то, что Сумеречные охотники ополчатся на нежить, если кто-то из нас смошенничает, то ты зайдешь в тупик. Соглашение действует, и его никто не отменял. Соблюдая его, мы избежим хаоса за пределами Идриса и тем самым увеличим шансы на победу в сражении с Себастьяном. Сражении, которое…

– Катарина! – вдруг воскликнул Малькольм, как будто вспомнив нечто приятное. – Чуть не забыл, почему я заглянул сюда. Катарина просила меня срочно связаться с вами. Она в морге госпиталя Бет-Изрэйл, и она просила вас прибыть как можно быстрее. О, и она просила привезти клетку.

Один из кирпичей в стене у окна качался. Джослин проводила время, пытаясь с помощью металлической заколки выковырнуть его. Ей хватало ума, чтобы не думать, что она сможет выбраться сквозь образовавшуюся дыру, но она надеялась, что, добыв кирпич, получит оружие, – нечто, чем можно запустить в голову Себастьяна.

Если бы она могла заставить себя сделать это. Если бы не колебалась!

Она снова вспомнила маленького Джонатана. Держа его на руках, она понимала, что с ним творится что-то не то, что-то страшное и непоправимое, но не могла ничего поделать. Где-то в дальнем уголке своего сердца она продолжала верить, что его еще можно спасти.

Дверь загремела, и она вернула заколку на подобающее ей место. Это была заколка Клэри; Джослин взяла ее, когда ей понадобилось заколоть волосы, чтобы не испачкать краской. И не вернула на место. Теперь заколка напоминала о дочери, и Джослин часто держала ее в руках, чтобы почувствовать связь с Клэри.

Дверь открылась, и вошел Себастьян.

На нем была белая трикотажная рубашка, и в ней он напомнил своего отца – Валентин любил белую одежду. Но если Валентину шел белый цвет, то Себастьяна он убивал, делал еще более бледным и совсем уж непохожим на человека. Глаза казались черными точками на белой бумаге. Он улыбнулся ей:

– Мама.

Джослин сложила руки на груди.

– Зачем ты пришел, Джонатан?

Продолжая улыбаться, он покачал головой и вынул из-за пояса стилет:

– Еще раз так меня назовешь, я выколю тебе глаза.

Джослин промолчала. О, мое дитя. Она вспомнила, что младенцем он не плакал. Никогда.

– Ты с этим ко мне явился?

Он пожал плечами и окинул комнату скучающим взглядом:

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Она вышла вместе с ним, испытывая чувство облегчения. Она ненавидела свою камеру и, конечно, хотела узнать, где ее держат.

Коридор был каменный. Большие блоки известняка, скрепленные цементом. Пол гладкий, исхоженный множеством ног. И запах пыли, как в давно заброшенных помещениях, где не то что годами – веками никто не появлялся.

В коридор выходили двери, не так много. Джослин почувствовала, как забилось ее сердце. За любой из этих дверей мог находиться Люк. Она с трудом подавила желание броситься к какой-нибудь из них и заколотить изо всех сил, но Себастьян все так же держал в руке стилет, и она ни минуты не сомневалась, что он пустит его в действие.

Коридор начал изгибаться, и Себастьян вдруг нарушил молчание:

– А что, если бы я сказал тебе, что люблю тебя?

Джослин от неожиданности споткнулась.

– Полагаю, – осторожно ответила она, – я сказала бы, что ты не можешь любить меня больше, чем я любила тебя.

Они подошли к двустворчатой двери и остановились.

– А ты не притворяешься?

– Нет, – покачала головой Джослин. – Тебя изменила кровь демона, но в тебе есть и моя частица.

Не отвечая, Себастьян толкнул плечом одну из створок и вошел внутрь. Следом вошла Джослин… и замерла.

Перед ней был большой полукруглый зал с мраморным полом. На подиуме стояли два трона, иначе и не скажешь. Один из слоновой кости, другой – золотой; у каждого закругленная спинка, и к каждому ведут шесть ступенек. На стене за тронами два пустых черных экрана. Что-то очень знакомое было в этом зале, но что именно – Джослин никак не могла понять.

Себастьян поднялся на подиум и кивком пригласил ее. На его лице читалось выражение торжествующего злорадства. Такое же выражение она видела на лице Валентина, когда тот смотрел на Чашу смерти.

– Он будет велик, – начал Себастьян, – И будет царствовать над Адом вовеки, и Царству его не будет конца[3].

– Не понимаю. – Голос Джослин казался безжизненным даже ей самой. – Ты хочешь править этим миром? Миром демонов, миром распада? Ты хочешь повелевать трупами?

Себастьян засмеялся. Это был смех Валентина – такой же грубый.

– О, нет, – промолвил он. – Ты совершенно меня не понимаешь. – Он сделал быстрое движение пальцами (так же в свое время делал Валентин, когда научился магии), и вдруг экраны засветились.

На одном был выжженный пейзаж: искореженные деревья и опаленная земля, над которой кружили крылатые чудовища. Джослин увидела темные фигуры, стоявшие на некотором расстоянии друг от друга, и поняла, что это были Помраченные – они сторожили этот мертвый мир.

Другой экран показал Аликанте, город мирно спал в лунном свете. Звездное небо, блеск воды в каналах… Джослин вдруг осенило, почему этот зал показался ей знакомым. Здесь не было взбиравшихся к потолку скамеек, а вместо огромных окон вот эти экраны, но все же зал почти в точности повторял Зал Совета в Гарде.

– Моя крепость имеет входы в оба мира, которые ты видишь, – самодовольно заявил Себастьян. – Твой мир скоро падет. Я мечтаю об этом днем и ночью. Пока еще не знаю, будет ли схватка быстрой или придется брать измором, но я все равно одержу победу. – Его глаза лихорадочно блестели. – Представь, каких высот я достигну: я буду властвовать над всеми, включая людей! – Он повернулся к ней: – Ну! Скажи мне теперь, мама, что это во мне от тебя.

У Джослин загудело в голове.

– Тут два трона, – прошептала она.

Небольшая складка пролегла у него между бровями.

– Что?

– Тут два трона, – повторила она. – Я не дура, поняла, кого ты хочешь посадить рядом с собой. Тебе нужна она; ты хочешь, чтобы она была здесь. Твой триумф – ничто, если она его не увидит. И эта… эта потребность в любви… это точно от меня.

Себастьян так сильно закусил губу, что из нее брызнула кровь.

– Слабость, – произнес он, дрогнувшим голосом. – Это слабость.

– Это человечность, – поправила Джослин. – Но неужели ты думаешь, что Клэри захочет сидеть здесь рядом с тобой?

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая