Английская Утопия - Мортон Артур Лесли - Страница 34

При первой встрече Питер Уилкинс обнаруживает свое знакомство с порохом и огнестрельным оружием. В дальнейшем будет видно, что ему были неведомы сомнения, терзавшие Свифта, и что он, в сущности, такой же тупица, как американский политический деятель, размахивающий атомной бомбой. Этим и другими подобными демонстрациями Питер Уилкинс быстро добивается полного подчинения населения и пользуется им, чтобы совершить полную буржуазную революцию изнутри. Он вводит письменность, создает и развивает металлургическое производство, все области техники. Рабство и феодальная зависимость упраздняются и заменяются системой «свободной» работы за плату, при которой прежние феодальные гранды используют своих бывших рабов в качестве производителей товаров. Обещана эра всеобщего довольства и изобилия.

Что и говорить — великолепные дни! Самая незамысловатость книги говорит о поворотном моменте. Это одновременно первая утопия, в которой показано, как начинают действовать силы, производящие излишки, и последняя, которая считает, что буржуазный строй ведет к Утопии. В эпоху, когда она писалась, буржуазная революция уже подготовила путь для капиталистического производства в больших масштабах, а оно, в свою очередь, создало новый класс и противоречия, которые могли быть разрешены только путем замены буржуазного общества другим. Все последующие утопии тем или иным путем отражают противоречия и конфликты внутри нового общества.

Между проповедью д-ра Прайса и замечанием Гейне умещаются решающая фаза в развитии капитализма и целый мир безграничных надежд и столь же глубоких разочарований. Французская революция должна была освободить людей от политической тирании и начать век, открывающий, благодаря торжеству разума, путь к Утопии. Машины были призваны беспредельно увеличивать национальное благосостояние и снять с людей проклятие, наложенное на них после грехопадения Адама, освободить их от железного закона, в силу которого, как бы тяжело и продолжительно ни трудился человек, он не мог выработать много больше того, что требовалось ему, чтобы поддержать свою жизнь. В 1789 году казалось, что это бремя будет снято с плеч, и люди чувствовали себя так, точно им оставалось лишь разогнуть спину и шагать прямо в земной рай.

Такие ожидания были не новы, особенно в Англии. Нечто похожее мы уже наблюдали в XVII веке, когда английская революция казалась преддверием к «золотому веку», но в 1789 году обнаружились новые и очень важные черты, на которые необходимо указать. Английская революция в XVII веке была изолированным событием. Ничего, если не считать Нидерландов, сравнимого с ним не произошло нигде, и было маловероятным, чтобы оно могло повториться где-либо в другой стране. Нигде в Европе не понимали английскую революцию и не смотрели на нее, как на пример, заслуживающий подражания. Французская же революция взбудоражила Европу. Превосходство французской культуры было общепризнанным, литература Франции считалась недосягаемым образцом, а философов-просветителей, подготовивших почву для революции, читали на всем континенте и повсюду восхищались ими. Феодальная реакция была уже не в моде, а крепнущая буржуазия повсюду стремилась последовать примеру французской. Лишь в одной Англии, где правящая часть буржуазии, уже совершив революцию, пришла к соглашению со значительно обуржуазившейся аристократией, французская резолюция была встречена враждебно. В Англии новая революция могла носить только опасный народный характер и поставить под угрозу существовавший компромисс. Кроме того, в Англии еще не совсем забыли уроки республики, а слово «левеллер» оставалось синонимом слова радикал вплоть до середины XIX века, тогда как демократом было принято называть лишь представителей низших общественных классов. Таким образом, на континенте революцию приветствовали все слои средних и низших классов, а в Англии — лишь те, кто считал дело революции XVII века не доведенным до конца. Однако повсюду французская революция признавалась событием не национального, а мирового значения.

Революция 1789 года наступила, кроме того, лишь после длительного периода завоеваний; без него она вообще не была бы возможной. Основные контуры материков были довольно верно нанесены на карту, и целый ряд колониальных войн привел к образованию колониальных империй Франции, Англии, Испании и Голландии, раскинувшихся во всем мире. В Америке только что закончилось восстание колонистов, которое привело к установлению в Соединенных Штатах первой буржуазной республики. Росту мировой торговли и исследований соответствовал сопутствующий ему рост производительных сил, особенно заметный в Англии. Здесь этот рост, который мы теперь называем промышленной революцией, в 1789 году происходил очень бурно. В других странах этот процесс также получил развитие, достаточное для того, чтобы буржуазия почувствовала, что ее силы связаны путами отживающего свой век феодализма. Экономические претензии, которые во время английской революции хотя и существовали, но оставались на втором плане или выдвигались только в более позднюю пору, теперь были предъявлены открыто в «Наказах» (Cahiers de Doleances), перечнях требований, которые были поданы еще до созыва Генеральных штатов.

По этой и другим причинам во французской революции проявился сильнее, чем в какой-либо предшествующей революции, ее политический характер, и классовая борьба носила более широкий и острый характер. Революция в Англии надела маску религии; в Голландии и Америке на первом плане был национально-освободительный момент, сбивший с толку не только современников, но и историков. Этот туман оказался таким долговечным и надежным покровом, что лишь теперь он начинает рассеиваться и получает признание марксистская точка зрения о буржуазном характере этих революций. В отношении французской революции такой путаницы не может произойти, ибо она с самого начала вылилась в борьбу буржуазии, выступавшей в союзе с крестьянами и пролетаризированными массами города, против феодального режима. Именно перспектива классовой борьбы испугала в Англии все слои собственников. Слова «свобода, равенство и братство» звучали совершенно по-разному для тех, кто их провозглашал, и для тех, кто им жадно внимал. Для первых равенство означало упразднение тех феодальных ограничений, которые предоставляли привилегии немногим, а свобода — уничтожение всего, что препятствовало свободному накоплению капиталов. Другие понимали под этим безопасность и одинаковые возможности для всех. Очень скоро наступило время, когда эти люди потребовали, чтобы их толкование получило признание.