Крадущийся кот - Дуглас Кэрол Нельсон - Страница 8

— …За обедом вы должны пить из произведений искусства.

— Очень мило. — Мэтг поставил произведения искусства на цветные пластиковые салфетки, уже красующиеся на столе. — Я рад, что принес обед.

— А во-о-от и ужин! — Темпл ловко расставила вынутые из холодильника тарелки с кусочками хлеба, крабовым салатом из кулинарии, холодной печеной фасолью и красиво разложенными овощами.

Они уселись за стол и принялись за еду без всяких предварительных церемоний, чему Темпл была очень рада, хотя неожиданно для себя выяснила, что роскошные бокалы ручной работы вмещают в себя просто неимоверное количество сверкающих пузырьков.

— Надеюсь, вы не думаете, что я окончательно чокнулась, из-за того, что я сегодня так разоралась на балконе? — спросила она после того, как все «главные блюда» были отведаны.

— У вас, по-моему, есть определенный пунктик по поводу убийств.

— Ну… в первый раз убийство на книжной ярмарке устроило мне кризис в работе. Трудно сочувствовать мухе на липкой ленте, особенно если жертва оказывается такой всеми ненавидимой, каким был покойный Честер Ройял…

— А что за история с этим убийством в «Голиафе»? Почему вы так…

— Отреагировала? Очень просто: понимаете, эта работа пиарщика на конкурсе стриптизеров должна была достаться мне, но я от нее отказалась. А Кроуфорд Бьюкенен не отказался. Он слишком жадный, чтобы отвергать такие заманчивые предложения. Так что именно я, а не Кроуфорд Бьюкенен, должна была по уши вляпаться в это дерьмо с убийством. И, если бы я во второй раз запнулась о мертвое тело, можете быть уверены — лейтенант Молина порвет меня на мелкие кусочки…

— На мелкие кусочки? Звучит устрашающе. Этот лейтенант, похоже, какой-то пережиток прошлого — атавизм времен стальных кастетов.

Темпл зажевала крабовым салатом первоначальный импульс сказать Мэтту, что ее bete noir от закона — женского пола. Ей почему-то показалось, что, если ее порежет на мелкие кусочки женщина, это вызовет меньше сочувствия.

— А почему вы отказались от работы на конкурсе? — поинтересовался Мэтт.

— О, это один из немногих случаев, когда я могу с гордостью сказать: принципы. Весь этот парад женской плоти заставляет меня испытывать неловкость, как и сама идея дразнить толпу клиентов, готовых за это платить. Даже нормальная женщина, когда старается привлечь к себе мужское внимание, порой начинает выглядеть и вести себя, как шлюха.

— Но сейчас ведь есть, кажется, и мужчины-стриптизеры?

— Нуда, конечно, но это же одно и то же. Кстати, они все там перекачанные стероидами якобы мачо, примерно такие же соблазнительные, как пластмассовые роботы.

— То есть, они вам не нравятся, потому что вы предпочитаете мужчин другого типа?

— Публичное обнажение я считаю унизительным. С другой стороны, предполагаю, что они получают за это хорошие деньги, так что кто их осудит?

— Например, вы. Вы же осуждаете Кроуфорда Бьюке-нена за жадность.

— Не делайте из меня ханжу или нищенку. Меня просто задело то, что я оказалась ближе, чем мне хотелось бы, к возможности быть замешанной в еще одном убийстве. Это объясняет мое неприличное ликование по поводу Бьюкенена.

— Вы ловко распутали прошлое убийство. Что в этом плохого?

— Это не моя работа. Моя работа состоит в обеспечении хорошего паблисити для клиентов. Я ненавижу всякого рода дерьмо, а убийство — это такое дерьмо, что вы и представить себе не можете. К счастью, на этот раз не я в этом по колено, а Кроуфорд.

— Предлагаю за это выпить. — Мэтт поднял бокал. — Что там за Кроуфорд, из-за которого такие страсти?

— Проклятие моей жизни с тех пор, как я приехала в Лас-Вегас. Везде лезет. Пишет скабрезную колонку про ночную жизнь города для «Лас-Вегас скуп». Не имеет ни стыда, ни совести, про этику даже не слышал. Может увести клиента из-под носа у Папы Римского.

От этого пылкого описания Мэтт поперхнулся глотком шампанского.

— Ну, правда!.. Он самый скользкий, самодовольный, сексистский, сволочной… пиарщик, когда-либо отравлявший атмосферу пресс-клубов! — Темпл откинулась на спинку стула и глотнула из своего бокала, чтобы успокоиться. — Я не должна позволять ему действовать мне на нервы.

— Что именно действует вам на нервы — он или убийство?

— Вы задаете наводящие вопросы. Мэтт улыбнулся:

— Это моя работа.

— У вас хорошо получается. Мне, похоже, постоянно приходится объяснять вам свои мотивы.

— Не в этом дело. Мои вопросы должны помочь вам самой разобраться в ваших мотивах.

— Вы настоящий профессионал, — признала она и встала, чтобы сбегать на кухню за шоколадным муссом со взбитыми сливками, призванным венчать их скромную трапезу. Темпл была докой по части приготовления десертов. Больше ничего съедобного у нее никогда не получалось.

— Наверное, многие не поняли бы, почему Бьюкенен меня так бесит, — сказала она, вернувшись, расставив вазочки с муссом и усаживаясь за стол.

Мэтт кивнул:

— Вас бесит несправедливость всего этого: умение Бьюкенена выйти сухим из воды, играя против всех правил. В каком-то смысле вы ему завидуете.

— Я не завидую ему. — Темпл склонилась над высокой узкой вазочкой для десерта, методично окуная маленькую ложечку в двухцветную массу и позволяя крохотным порциям лакомства растаять на языке. — Возможно, я завидую его сверхнаглости.

— Мы все немного завидуем бесчувственным людям: они меньше страдают.

— Это точно, — Темпл отметила странный тон последнего замечания Мэтта. — Вам, наверное, приходится выслушивать множество страдающих людей.

— В смысле, по работе?

— Вы сказали, что все люди страдают. Что мы страдаем. — Он продолжал есть свой мусс так же методично, как она, и ничего не ответил. — Те, кто вам звонит, наверное, доведены до отчаяния.

— Они звонят не мне. Они звонят по телефону доверия. Отстраненному, непредвзятому голосу на ночной линии. Тому, кто не может их увидеть, найти, в чем-то обвинить. Голосу, лишенному тела. Спасительному голосу.

— А вам это не действует на нервы? Постоянно иметь дело со всей этой кучей чужих бед?

Он чуть-чуть пожал плечами:

— Иногда мы помогаем.

— Но вы никогда не знаете, насколько. Кое-кто, кого вы посчитали безнадежным, выкарабкается сам. Другой, казавшийся вполне способным справиться, не справляется.

Черная матовая бутылка слегка дрогнула в руке Мэтта, когда он наклонил ее над бокалом Темпл. В этот момент она поняла, что они оба много выпили, что ее щеки пылают, хотя она чувствовала себя неожиданно трезвой, несмотря на пузырьки шампанского, и вполне трезво размышляющей о жизни и смерти. Он медлил с ответом. Потом сказал:

— Да, мы никогда точно не знаем, что случилось с тем, кто нам звонил, после того, как он повесил трубку. Некоторые звонят снова после долгого молчания. Некоторые просто исчезают.

Темпл проглотила комок в горле:

— Наверное, не знать — худшая в мире пытка, — сказала она тихо.

Теплые карие глаза Мэтта встретились с ее глазами, впервые разрушив вежливый барьер, который он всегда выстраивал между ними, и пронзили ее, точно два пылающих меча.

— Нет, — сказал он. — Худшая пытка — знать.

Темпл сидела в одиночестве на своем балконе, наблюдая, как солнце постепенно скрывается на западе позади «Серкл-ритц». Решетка неясных, длинных теней покрывала окрестности бассейна. Вдалеке искусственный вулкан над отелем «Мирэдж» периодически выпускал языки пламени с ревом, напоминающим отдаленное рычание дикого зверя.

Мэтт ушел рано, около половины восьмого, спеша на свою ночную смену на телефоне доверия. Темпл размышляла о скрытом напряжении, которое ей удалось заметить за вечной аурой вежливого отчуждения, окружающей Мэтта, напряжении, которое пульсировало в его взгляде во время их разговора.

Внизу чьи-то шаги прошаркали по бетону, и она встала, чтобы взглянуть, кто там. В густой тени здания за кустами шевельнулась еще более темная тень.