Собрание сочинений. Том 5 - Маркс Карл Генрих - Страница 99

Германии над Италией. Это верховенство и поныне принадлежит нам».

Так говорит г-н Левин Шюккинг из «Kolnische Zeitung». Когда хорваты и пандуры Радецкого были выбиты из Милана безоружным народом после пятидневной борьбы, когда «достойная изумления армия», разбитая при Гойто, отступала к Вероне, — тогда молчала политическая лира «моего друга Левина с глазами призрака»! Но с тех пор как получившая подкрепление австрийская армия одержала незаслуженную ею победу вследствие столь же трусливого, сколь и безобразного предательства Карла-Альберта, — предательства, которое мы предсказывали несчетное число раз, — с тех пор соседние с нами публицисты снова появились на сцене, с тех пор они трубят о «смытом оскорблении», с тех пор они рискуют проводить параллели между Фридрихом Барбароссой и Радецким Барбабианкой, с тех пор героический Милан, совершивший самую славную революцию из всех революций 1848 года, стал только «мятежным городом», с тех пор нам, немцам, которым искони вообще ничего не принадлежит, оказывается, принадлежит «верховенство над Италией»!

«Наши знамена»! Черно-желтые лоскутья меттерниховской реакции, которые в Вене топчут ногами, — вот знамена г-на Шюккинга из «Kolnische Zeitung»!

«Славный германский двуглавый орел»! То самое геральдическое чудовище, которому вооруженная революция повыщипала перья при Жемапе, при Флёрюсе, при Миллезимо, при Риволи, при Нёйвиде, при Маренго, при Хоэнлиндене, при Ульме, при Аустерлице, при Ваграме^[221] — воткаков «славный» цербер г-на Шюккинга из «Kolnische Zeitung»!

Когда австрийцы терпели поражения, они были австрийцами, действовавшими по примеру Зондербунда^[222], даже почти предателями родины. Но с тех пор как Карл-Альберт попался в ловушку, с тех пор как австрийцы продвинулись к Тичино, они стали «немцами» и оказывается, что «мы» совершили все это. Мы согласны признать, что «Kolnische Zeitung» одержала победы при Вольте и Кустоце и завоевала Милан^[223]. Но в таком случае она также берет на себя ответственность за хорошо ей известные зверства и бесчинства этой «достойной изумления по своему терпению и упорству» варварской армии — точно так же, как в свое время она взяла на себя ответственность за галицийскую резню.

«Это верховенство и поныне принадлежит нам. Италия и Германия — это нации, которых природа и история связали общими узами, которые соединены провидением, которые родственны друг другу, как наука и искусство, как мысль и чувство» — как г-н Брюггемани г-н Шюккинг!

И именно для того немцы и итальянцы в течение 2000 лет постоянно вели борьбу друг с другом, именно для того итальянцы снова и снова сбрасывали немецкий гнет, именно для того улицы Милана так часто обагрялись немецкой кровью, чтобы доказать, что Германия и Италия «соединены провидением»!

Именно потому, что Италия и Германия «родственны друг другу», Радецкий и Вельден предали огню и разграблению все венецианские города!

Мой друг Левин с глазами призрака выражает теперь желание, чтобы мы отказались от Ломбардии вплоть до реки Эч^{141}, так как народ не хочет нас, хотя несколько бедных «cittadini»^{142} (так называет ученый г-н Шюккинг contadini — крестьян) и встречали австрийцев с ликованием. Но если мы будем вести себя как подобает «свободному народу», «итальянский народ охотно протянет нам руку, чтобы мы повели его по пути, по которому он один не в состоянии идти, — по пути к свободе».

В самом деле! Италия, завоевавшая себе свободу печати, суд присяжных, конституцию еще до того, как Германия очнулась от своего беспробудного сна, Италия, совершившая в Палермо первую революцию этого года, Италия, без оружия победившая в Милане «непревзойденных» австрийцев, — Италия не может идти по пути свободы, если Германия, т. е. какой-нибудь Радецкий, не поведет ее! Конечно, если Франкфуртское собрание, никчемная центральная власть, тридцать девять зондербундов и «Kolnische Zeitung» необходимы для того, чтобы идти по пути к свободе…

Итак, для того чтобы итальянцы попросили именно немцев «повести их к свободе», г-н Шюккинг удерживает итальянский Тироль и Венецианскую область, дабы пожаловать их австрийскому эрцгерцогу, и посылает «2000 солдат южногерманских имперских войск в Рим, чтобы дать возможность наместнику Христа восстановить спокойствие в своем собственном доме».

Но, увы!

Французам и русским подвластна земля,

Британцам море покорно,

Но в царстве воздушном мечтательных грез

Немецкая мощь бесспорна.

Здесь в наших руках гегемония; здесь

Мы все нераздельно слились,

Не так, как другие народы, — они

На плоской земле развились

^[224]

.

Там-то наверху, в воздушном царстве грез нам и принадлежит «верховенство над Италией». Никто этого не знает лучше г-на Шюккинга. И, потолковав на пользу Германской империи об этой храброй политике верховенства, он со вздохом заключает:

«Эта великая, благородная политика, достойная такой державы, как Германская империя, все же, к сожалению, всегда считалась у нас фантастической, и так, вероятно, будет еще долго продолжаться!»

Мы рекомендуем г-на Шюккинга на должность привратника и пограничного часового немецкой чести на высотах Штильфского перевала. Оттуда закованный в латы фельетонист «Kolnische Zeitung» будет с высоты наблюдать за Италией и надзирать за тем, чтобы не пропала ни малейшая доля «верховенства Германии над Италией». И только тогда Германия сможет спать спокойно.

Написано Ф. Энгельсом 26 августа 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 87, 27 августа 1848 г.

Перевод с немецкого

«ZEITUNGS-HALLE» О РЕЙНСКОЙ ПРОВИНЦИИ

Кёльн, 26 августа. В «Berliner Zeitungs-Halle» появилась статья следующего содержания:

«Не так давно мы имели случай говорить о том, что настало время, когда в старых государственных организмах все более и более исчезает тот дух, который так долго связывал их воедино. В отношении Австрии едва ли кто-нибудь в этом сомневается. Однако и в Пруссии с каждым днем появляются все более явственные знамения времени, подтверждающие нашу мысль, и мы не можем закрывать на них глаза. В настоящее время имеется лишь один интерес, который еще может связывать все провинции Германии с прусским государством: это заинтересованность в развитии либеральных государственных учреждений, в создании и развитии путем совместных усилий новых, свободных форм общественных отношений. Силезия, которая твердо встала на путь политического и социального прогресса, едва ли будет хорошо чувствовать себя в составе Пруссии, если Пруссия как государство не будет полностью соответствовать этому интересу. Относительно провинции Саксонии слишком хорошо известно, что с тех пор как она была присоединена к прусскому государству, она в душе всегда относилась к нему враждебно. А что касается Рейнской провинции, то все, вероятно, еще помнят, с какими угрозами ее депутаты выступали здесь перед 18 марта и как они повлияли на ускорение переворота. Дух отчужденности растет в этой провинции. Листовка, выпущенная без указания издателя и места издания и распространяемая сейчас в большом количестве, является новым доказательством этого враждебного чувства».

Листовка, о которой говорит «Zeitungs-Halle», вероятно, известна всем нашим читателям.

Нас должно радовать, что среди берлинцев, наконец, нашелся, по крайней мере, один сторонник того взгляда, что Берлин не является Парижем ни для всей Германии, ни в особенности для Рейнской области. Берлин начинает сознавать, что он не может управлять нами, что он не может завоевать себе того авторитета, которым должен пользоваться столичный город. Берлин в достаточной мере обнаружил свою несостоятельность во время половинчатой мартовской революции, во время штурма цейхгауза и недавних волнений^[225]. К нерешительности, которую проявил берлинский народ, присоединяется полное отсутствие во всех партиях способных людей, В ходе всего движения, начиная с февраля, в Берлине не выдвинулся ни один человек, который оказался бы в состоянии руководить своей партией. Дух в этой столице «духа» полон благих намерений, но так же немощен, как и плоть. Даже своего Ганземана, своего Кампгаузена, своего Мильде берлинцы вынуждены были вывезти с Рейна или из Силезии. Берлин, который очень далек от того, чтобы быть немецким Парижем, не может быть даже назван прусской Веной. Это — не столица, это — «резиденция».