Кофе, можжевельник, апельсин (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая
— Леди Виржиния… Я боюсь, что мой Фрэнк станет следующим. Сперва мистер Янгер, затем Джон Кирни, теперь мистер Меррит… — Она отняла пальцы от моих ладоней и прижала к губам — сильно, до белых пятен.
На притворство это походило меньше всего.
Кухня располагалась в подвале; подслушать нас никто не мог иначе, как подобравшись по скрипучей лестнице. Потому я чувствовала себя в безопасности, задавая скользкий вопрос:
— Скажите, миссис Аклтон, как вам пришла в голову такая мысль? Или кто-то намекнул на подобный исход?
Она отстранилась и тяжело оперлась на стол. Щёки её теперь были того же цвета, что и руки.
— Я всё поняла, когда погиб Джон Кирни. И начала бояться уже тогда. А то, что случилось с мистером Мерритом, лишь подтвердило догадку.
Дальше мы ступали на тонкий лёд; в любой момент миссис Аклтон могла пожалеть о своей откровенности. А Эллису вряд ли стоило после сегодняшнего рассчитывать на искренние ответы на допросе, даже если он выложит на стол предписание из Управления спокойствия Бромли.
— Неужели вы тоже считаете, что виновато проклятие? — осторожно спросила я, словно невзначай прикасаясь к её плечу.
Миссис Аклтон покачала головой:
— Нет, что вы. Хотя в деревне и болтают о каком-то проклятом сокровище, думаю, это досужие сплетни. Мне кажется, дело в деньгах мистера Меррита.
— Деньгах?
— Да, — кивнула она. — Не хотелось бы скверно говорить о мертвеце, но мистер Меррит в последнее время совершил много дорогих покупок. А ещё Фрэнк рассказывал мне, как мистер Меррит хвастался после пинты эля, что-де припрятал дома кругленькую сумму. И что якобы скоро мы все очень, очень удивимся. Ещё один человек видел его в ломбарде. Не здесь, у нас-то здесь ломбардов не водится. В городе.
«Кто именно?» — хотела поинтересоваться я, но побоялась, что такой вопрос насторожит её раньше времени, и вместо этого сказала:
— В ломбарде? Удивительно… Неужели закладывал что-то?
— Думаю, наоборот, выкупал, — вздохнула миссис Аклтон, вытирая лицо. — Там можно приобрести милые вещи не так уж дорого. А тогда, в «Косом Келпи», он как раз хвастался покупкой — женскими серёжками. Я всё размышляла, откуда у него взялись деньги на такую безделицу? Неужели запускает руку в средства, предназначенные для ремонта… Ох! — спохватилась она и испуганно взглянула на меня. — Простите, леди Виржиния. Я, кажется, дурного наговорила. Никто ведь не доказал, что мистер Меррит сделал что-то плохое.
— Любой бы на вашем месте подумал так же, — поспешила я успокоить её. — Слухи о богатстве, дорогие и бессмысленные покупки, хвастовство… Не пойму только, отчего вы решили, что люди погибают из-за денег мистера Меррита.
Миссис Аклтон помрачнела. Глаза её снова повлажнели.
— Так ведь Меррит похвастался богатством, когда выпивал в «Косом Келпи» вместе с мистером Янгером, Джоном Кирни и моим Фрэнком! — тихо, но яростно прошептала она. — Фрэнк тогда порядочно набрался и не помнит ничего, кроме той самой фразы про то, что скоро мы все ещё не так удивимся. А вдруг мистер Меррит проговорился тогда, где его богатства лежат? А кто-то услышал? И теперь их всех по одному… — она вновь осеклась и застыла статуей. Я долго не знала, что сказать, а затем погладила её по плечу:
— Не бойтесь. Здесь мистер Норманн и, уверена, он уже близок к разгадке. Не позволяйте унынию брать верх над вами! Вы нас так напугали сегодня, когда вдруг выбежали из дома, — добавила я, надеясь узнать хоть что-то ещё напоследок.
И мне повезло.
— Я сама себя напугала, — тихо созналась миссис Аклтон. — Мне так хотелось распахнуть дверь и закатить скандал, безобразный скандал… А потом я поняла это устыдилась. Что бы моя мать сказала, если б меня тогда увидела… Я поняла, что вот-вот с ума сойду, и побежала в церковь. Не то чтоб я была человеком набожным… Просто там запахи такие, цветы всюду сухие лежат. Дышится легче. И отец Адам… Он только кажется строгим, а на деле добрый. Выслушал меня и сказал, чтоб я возвратилась домой и повинилась перед теми, кого обидела. Только вот мистер Норманн уже ушёл.
— О, не беспокойтесь, — ободряюще улыбнулась я. — Для того, чтобы задобрить мистера Норманна, достаточно вкусного пирога… А у вас пироги изумительные.
Она слабо улыбнулась в ответ и кивнула. И лишь глаза у неё оставались больными и тёмными, как и прежде.
Моей отлучки будто бы никто не заметил. Паола по-прежнему читала сказку. Лиам после дневных переживаний дремал, свернувшись в кресле уютным клубком. Лишь Мэдди обернулась, когда я вошла.
Но обернулась — и только.
Ближе к полуночи ветер окончательно разогнал тучи. Желтоватая, слепяще-яркая луна плыла в небе, абсолютно прозрачном, но столь глубоком, что оно казалось иссиня-чёрным. Дом затих и уснул — от подвалов до крыши. Визгливые доски в дальней комнате перестали скрипеть; видно, даже Клэр в конце концов устал ходить из угла в угол и лёг в кровать. Давным-давно задремала и Мадлен.
А я так и стояла, укутавшись в одеяло, и смотрела за окно через щель в рассохшихся ставнях. Мысли оставались кристально ясными — почти как ночное небо. Всё вокруг казалось бесконечно значительным: звук чужого дыхания, запахи пыли и старой ткани, искристо блестящий снег, пронизывающий холод, что тянулся с улицы… Если не моргать слишком долго, то луна постепенно начинала расплываться.
Фрагменты разговоров переворачивались в голове и играли новыми смыслами, как стёкла в калейдоскопе.
«…в деревне болтают о проклятом сокровище…»
Миссис Аклтон была уверена, что людей убивали из-за денег мистера Меррита. Но что-то не давало мне принять это объяснение, такое удобное и простое… Граница между сном и явью истончалась. Небо из вогнутой линзы вдруг обратилось выпуклой; луна задрожала, сорвалась со свода и рухнула на холмы, разбрызгивая искры. Я зажмурилась, а глаза открыла уже не в своей комнате, а посреди буковой рощи.
Здесь тоже царит ночь, только летняя, душная. Трава под босыми ступнями влажная от вечерней росы. Шепчутся высокие резные кроны, а в унисон с ними звучат два голоса попеременно, женский и мужской. Слова поначалу кажутся незнакомыми. Но вскоре смысл начинает проступать вторым слоем — совсем как дно озера, если долго вглядываться в тёмную воду.
— Они никогда не одобрят нас, — горным ручьём грохочет мужской голос.
— Тебе есть до этого дело? — шелестит женский.
— Конечно, нет.
И оба они — и незнакомец, и незнакомка — смеются. Ощущение чистого, наивного счастья плывёт в воздухе ароматом цветов, плавится на языке привкусом нектара. Я невольно тянусь за ним, пытаясь уловить больше, прочувствовать полнее. Буковые ветви расступаются, открывая путь к подножью холма. Над пологими склонами курится белый дымок, хотя костров нигде не видно.
А те на вершине сидят рука об руку те двое, чьи голоса точно песни ручья и высоких трав. У него волосы цвета кофе и такие же тёмные глаза; от его рук пахнет хищным железом и дымом. От неё пахнет чем-то терпким и острым — то ли землёй, то ли дубовыми листьями, то ли солёной кровью; странным образом всё это складывается в притягательный, обволакивающий аромат. Волосы у неё светлые до белизны.
— Алвен, Алвен… — шепчет мужчина, касаясь её плеча. — Луна устыдится, взглянув на тебя, потому что ты сияешь ярче. Останься со мной, прошу.
— Они никогда не одобрят нас, — говорит теперь девушка. И диалог повторяется, только наоборот, и звучит словно уже в тысячный раз.
— Тебе есть до этого дело?
— Конечно, нет, — смеётся она. — Мы поклялись. И залог клятвы нашей теперь здесь, — касается земли изящная рука; едва можно разглядеть под тонкими пальцами дубовый росток. — Величайшее из сокровищ…
Мужчина вдруг порывисто склоняется вперёд и кладёт руку на её живот. Белёсый дымок течёт по склонам вверх, окружает влюблённых. Мне чудится в нём эхо голосов и человеческие силуэты; бесцветная луна наливается золотом, ветер стихает.
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая
