Черная часовня - Дуглас Кэрол Нельсон - Страница 18

– К чему такая секретность? – спросила я Ирен. – Ведь раньше мы встречались с нашим покровителем-бароном открыто?

– Моя вина: я выразилась неточно, и ты своим вопросом указала мне на ошибку. Как ты сама понимаешь, у нас больше чем один покровитель, отсюда и секретность. С одним из них мы уже встречались: с бароном Альфонсом Ротшильдом. Другого видела только я.

– Так ты знаешь, кто он? Но каким образом?

– Внимательно штудируя определенные статьи в газетах – хоть ты и упрекаешь меня в недостаточном интересе к прессе, – статьи о жизни высшего общества. Хотя, судя по всему, мне стоило сосредоточиться не на суете парижской богемы, а на шедеврах маньяка-убийцы, орудовавшего в Лондоне прошлой осенью.

– Туше, как сказали бы в фехтовании, хотя мое самое страшное оружие – игла. Если моя осведомленность о преступлениях в Лондоне окажется полезной, я буду только рада.

– Обязательно. – Ирен осмотрела внутреннее убранство кареты. – Неподходящее место для сигаретного пепла.

– Только не говори мне, что мы в такой час направляемся в Ферьер, загородное поместье Ротшильда!

– Боже упаси! Думаю, нас везут в городской дом барона, что на улице Святого Флорентина, а это близко.

Я с трудом подавила зевок:

– По крайней мере, мы останемся в Париже. Я бы не вынесла долгой дороги до Ферьера.

Ирен откинула голову на стеганую обивку кареты. Небольшие масляные лампы освещали внутреннее убранство, делая его уютным, словно номер в маленьком, но комфортном отеле.

– До рассвета нам домой не попасть, – предрекла она, достав часы из кармашка сюртука и стараясь рассмотреть циферблат в прыгающем свете ламп.

Прибыть в чей-нибудь дом, пусть даже такой большой, с визитом в час ночи – дело неблагодарное. Как только мы остановились, лакей перепоручил нас еще одному слуге, который в свою очередь, проводив нас вверх по широким ступеням к огромным позолоченным дверям – за которыми оказалась лестница из резного мрамора столь величественная, что ей было бы самое место в Лувре, – сдал на руки третьему лакею, державшему светильник. Все они были одеты в вышитые ливреи в стиле восемнадцатого века, и я вдруг почувствовала себя сказочной принцессой в волшебном замке, населенном лишь заколдованными немыми слугами, многочисленными, как муравьи в лесу.

Так как на Ирен был мужской костюм, а я ограничилась плотным платьем в клетку, руки слуг, протянувшиеся было принять нашу верхнюю одежду, быстро и почти разочарованно испарились.

К нам подошел дворецкий и, после секундного замешательства, поклонился Ирен:

– Мадам Нортон? – Он нахмурился, переведя взгляд на меня. Дворецкие всегда хмурятся при виде меня. К счастью, я довольно редко оказываюсь в поле их зрения.

– Моя спутница, мисс Хаксли, – представила меня подруга.

– Мы не ожидали, что с вами будет кто-то еще.

– Неожиданное подчас оказывается самым интересным.

Мажордом снова замялся. Поначалу он показался мне высокомерно-безликим, какими обычно бывают все отменные дворецкие, но я быстро разглядела, что ему, должно быть, уже под шестьдесят. В резком свете ночных ламп были видны следы усталости на его бесстрастном лице.

Видимо, мое присутствие поставило его в затруднительное положение, но наконец он согласно кивнул.

– Прошу следовать за мной, – сказал он, поворачиваясь.

Точнее, следовали мы не за ним, а за лакеем, который нес впереди нас лампу.

Мы шли, вытянувшись в цепочку, я позади всех, и эхо шагов гулко разносилось над мраморными полами.

Поднявшись на несколько пролетов лестницы, мы вслед за провожатыми пересекли темный и тихий холл, где звук наших шагов наконец перестал преследовать нас, заглушенный толстым турецким ковром.

Везде нас сопровождал запах нагретого в лампах масла и лимонного воска: словно благовония на пути к святилищу.

У великолепных, инкрустированных мозаикой дверей дворецкий остановился, а лакей приподнял светильник повыше. Наш провожатый повернул отполированную латунную ручку и вошел в комнату вперед нас.

– Мадам Нортон и мадемуазель Хаксли, – провозгласил он на безупречном английском.

Ирен шагнула внутрь первой, заставив меня выдохнуть с облегчением: мне ничего не грозило, пока я держалась позади ее юбок. Вернее, брюк.

Мы оказались в огромной, слабо освещенной зале. Лишь на столиках у дивана горели лампы да бушевал огонь в огромном камине. В темноте, подобно тусклым звездам на безлунном небе, мерцали золотые всполохи – без сомнения, блики на позолоченных корешках книг и рамах картин.

Но мы приехали сюда не для того, чтобы разглядывать изящные безделушки или писанные маслом портреты прародителей. Все наше внимание было сосредоточено на стоящем у камина человеке в простом костюме черного цвета.

Перед нами был сам барон Альфонс де Ротшильд – хотя точнее было бы сказать, что это мы предстали перед ним, впервые с момента нашего знакомства в поместье Ферьер.

Французская ветвь международного финансового дома Ротшильдов была самой богатой и влиятельной. И каждым дюймом[37] своей фигуры барон отражал богатство и влиятельность своей семьи – правда, этих дюймов в его невысокой фигуре было не очень много. Это был аккуратный человек с достаточно неприметной внешностью, если бы не белоснежные усы и бакенбарды размером с крылья купидона, отвлекающие внимание от его пронзительного взгляда.

– Моя дорогая миссис Нортон, – обратился он к Ирен по-английски, изогнув седую бровь, – вы одеты весьма богемно. – В его голосе слышалось плохо скрытое удивление, даже разочарование.

– В подобном костюме была необходимость. – Даже в мужском наряде Ирен держалась с таким изяществом, будто на ней было лучшее платье от Ворта[38]. – В том месте. При известных нам обстоятельствах.

Барон отвел взгляд, как если бы хотел избавить себя от лицезрения деталей открывшейся перед ним картины.

Я была поражена. Этот человек, обладающий огромной властью, не скрывал нежелания даже думать о том, что довелось лицезреть нам – двум слабым женщинам без сколько-нибудь значительного положения или состояния. Возможно, именно такую привилегию дают богатство и могущество: привилегию избегать того, что не хочется видеть.

– Мисс Хаксли. – Он кивнул мне, стоящей немного позади Ирен, будто мальчик-прислужник во время проповеди, старающийся держаться в тени.

– Сэр, – пискнула я в ответ. Я не знала, как обращаться к французскому барону, да и не хотела знать.

Мы словно потерялись в необъятном пространстве этой роскошной залы, хотя стояли всего в нескольких шагах друг от друга в круге света от подрагивающих ламп, как на необитаемом острове посреди океана.

Я вдруг обратила внимание, что в комнате не осталось никого из прислуги. Как странно.

– Вы опросили свидетелей? – обратился барон к Ирен.

Та кивнула, но поспешила поправить его:

– Свидетельницу. Молодую американку.

Ротшильд вздрогнул и огладил усы нервными пальцами:

– Мне крайне интересно ваше впечатление от этой молодой американки, а также от увиденного на месте преступления. Прошу вас, садитесь. – Он указал на софу с огромным количеством пухлых подушек, обтянутых чуть ли не гобеленом из Байё[39].

– Пусть мисс Хаксли присядет, – слегка улыбнулась Ирен. – Собственно, вам бы я тоже посоветовала сесть. Я же… слишком возбуждена. Мне лучше оставаться на ногах.

– Значит, вы из тех людей, кто чувствует особый прилив сил в критических ситуациях. Я той же породы, мадам Нортон. – Он посмотрел на меня и снова кивнул в сторону софы, после чего опустился в величественное кресло с позолоченными подлокотниками.

Я села, куда мне было велено, но продолжала с вожделением поглядывать на пару массивных кресел с подголовниками, стоящих перед камином футах в двадцати от нас. Пальцы ног у меня сильно озябли в тесных ботинках. Должно быть, я уподобилась бы Алисе в Стране чудес, утонув в одном из этих огромных кресел и не дотягиваясь до пола своими продрогшими пальчиками…