Тарквиний Гордый - Шаховская Людмила Дмитриевна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/41
• Следующая

Блестящий предмет, привлекший внимание Турна, оказался мечом, который лежал на полу у стены.

– Меч! – воскликнул Турн, приходя в ярость от гнева. – Как он попал в свинарню моего поместья?

А между тем «фламинское проклятье», которого Турн опасался, как страшного средства, способного взбудоражить народный фанатизм, уже пущено в ход против него.

Тарквиний Гордый среди тиранов Рима отличался умением выискивать самые действительные средства, и намеченные проскрипты редко ускользали от его беспощадных рук.

Турн осветил стену выше и еще сильнее удивился, открыв древко копья, дальше другое, третье, щиты, мечи, пращи.

– Вместо краденой свинины оружие! – продолжал он размышлять. – В высшей степени не понятно!

Погреб оказался просторным, но вплотную набитым всякого рода оружием, как настоящий арсенал.

– Горе мне! Я попал в западню! – воскликнул несчастный.

Многое, что прежде казалось ему пустяками или туманными недомолвками в разговорах Брута, которого он всегда считал чудаком, стало теперь ясно. Любовь к жизни закипела в его мужественном сердце; отчаяние возбудило его энергию.

– Надо вылезти отсюда и бежать в лес, – решил он, – я латинский и римский сенатор; мой меч я забыл взять, но тут много оружия; я буду биться до последней крайности со всяким, кто вздумает препятствовать моему бегству; я вырос среди оружия; отцовский щит был моею колыбелью, а над нею перекладиной для занавески – вбитое в стену копье; мечи служили моими игрушками. Я ходил в бою один на десять неприятелей, а у Тарквиния не могло быть очень большой свиты, половину задержит и уложит насмерть верный Грецин; он умрет за меня; я знаю его преданность. Я могу отбиться в этой свинарне, даже не убегая в лес; я буду кричать; поселяне сбегутся и часть их примет мою сторону. Иди, иди, Тарквиний, регент – самоуправец!.. Я убью тебя, как муху! Ты узнаешь, что дух могучих героев-предков еще жив в груди Турна Гердония!

Он взял из склада два дротика, попробовал их острия пальцем и убедившись, что они отточены, поставил лампу около лестницы, намереваясь уйти из ямы, но вверху послышался шум, не похожий на ночную возню свиней с поросятами, блеснул свет от множества принесенных огней, и голос, который был хорошо знаком Турну.

– Идите же туда, идите! – говорил Тит-лодочник. – Я исполнил мой долг.

Творило поднято и на верхней ступеньке лестницы показалась ступня человеческой ноги, обутой в красный суконный сапог римского сенатора.

Не размышляя о личности пришедшего, Турн метнул один из приготовленных дротиков, намереваясь с другим пробить себе дорогу в мужестве отчаяния.

– О, префект! Ох! Я ранен! – вскричал римлянин и грузно свалился в погреб.

– Сдавайся, изменник, чтобы умереть заслуженною казнью! – прогремел под крышей закуты ужасный голос Тарквиния.

Толстое полено, брошенное Титом, оглушило спрятавшегося; Турн упал без чувств, выронив второй дротик, которым метил в регента.

Очнувшись, Турн увидел себя лежащим на скамье, принесенной из жилища сторожа, поставленной снаружи около закуты. Верный Грецин заботился о нем, тер ему виски уксусом, со словами самого теплого и искреннего участия. Старик, очевидно, только что выдержал борьбу, защищая усадьбу, и побежден численным перевесом напавших; его овчинное платье все растерзано, так что едва держалось на грузной фигуре; волосы всклочены; один глаз припухал, подбитый чьим-то кулаком или палкой.

– Господин! – вопил он, наклоняясь к лежащему. – Горе нам, господин! Да! Пропал ты, пропадем с тобой и все мы! «Дальше от Зевса, дальше от молнии» пословица-то говорит... Да!.. Разразил гром дуб вековечный, поломается с ним и весь поддубняк... Ты, господин, совсем невинный человек, осужден умереть, но нас-то, рабов-то твоих подневольных, за что же губить! За что же? Разбой! Беззаконие!.. Да!..

– Грецин! – произнес Турн, открывая глаза.

– Ты жив! – продолжал слуга. – Я этому несказанно рад... рад услышать еще несколько слов от тебя, мой дорогой господин, но не могу не сказать, что в тысячу раз было бы лучше, если бы изменник Тит пробил тебе голову до смерти.

– Что случилось Грецин? – прошептал Турн слабым голосом. – Где я? Неужели в свинарне? Неужели это не сон?

– О, господин! Я отдал бы жизнь мою, чтобы превратить в сон то, что случилось наяву.

Верный старик опустился на колена перед скамьей и припал, целуя ноги лежащего патриция с горьким рыданием.

– Турн Гердоний! Мой дорогой господин! Мы погибаем!.. Мы оба осуждены на смерть; я за то, что запер ворота, не давал ворваться, а ты...

– Отойди прочь, старик! – перебил Тарквиний, стоявший в головах скамьи. – Твой господин настолько уже оправился, что в силах ответить на мои вопросы.

– О, префект!.. Смилуйся над ним!.. – завопил управляющий, еще крепче обнимая ноги своего господина.

– Я не считаю себя обязанным отвечать ни на какие вопросы, – возразил Турн, возвращая самообладание и свою обычную гордость. – Ты, префект Люций Тарквиний, скоро ответишь пред судом царя за нанесенное мне оскорбление.

– Смилуйся, префект! – повторил Грецин. – Верь моим клятвам, что ни я, ни господин ничего не затевали дурного; заговор против царя!.. Разве это мыслимо со стороны такого доблестного человека!.. Это клевета твоего невольника, который стакнулся с нашим Балвентием и вместе тут в свинарне наложили оружия под видом краденого твоим рабом у тебя. Революция... измена царю... узурпаторский захват уничтоженного престола Альбы-Лонги!.. Каких ужасов ты нам наговорил, префект!.. Да!.. Это невозможно!.. Казни нас обоих, как тебе угодно, но не теперь, а после возвращения царя из похода, после его суда... ведь, это разбой!.. Да!..

Тарквиний дал знак; четверо поселян отняли руки Грецина от ног сенатора и оттащили его от скамьи, невзирая на все мольбы и сопротивление.

– Молчи, старик, – сказал Тарквиний, – твои рыдания совершенно бесполезны. Сдержи их, чтобы ясно дать ответы, как тоже подлежащий самой строгой каре. Смерть висит над твоею головой; ты от нее никуда не уйдешь.

Помолчав немного, он обратился к лежащему.

– Обвиняемый в государственной измене, сенатор латинского союза Турн Гердоний, встань!..

Турн молчал неподвижный.

– Что же не исполняешь слово заместителя царя твоего?.. Или не слышишь?.. Если не поднимешься, я прикажу воинам и мужикам стащить тебя со скамьи.

Турн поднялся, печально озираясь вокруг.

– Тарквиний!.. Тарквиний!.. Тиран!.. Самоуправец!.. Беззаконник!.. – вымолвил он.

– Наконец-то заговорил!.. – Произнес регент со злобною насмешливостью, усаживаясь на скамью, покинутую Турном.

Услужливый Тит мигом поднес ему сколоченный из досок на скорую руку столик, а раненный Бибакуль положил выделанную кожу для писанья и проч. принадлежности.

Пока регент с важностью устраивался для совершения нового акта беззакония, несчастный Турн обводил глазами все окружающее. Он увидел двух стражников-ликторов, стоящих с топорами и связками прутьев около двери в закуту, двух других ликторов у стены, где прижался и Тит, что – то бормочущий вполголоса этим солдатам, в то же время разгрызая semen, тыквенные зернышки и подсолныши, во все времена и веки любимейшее лакомство итальянского простонародья в минуты безделья, чему не чужды и некоторые другие народы земли до наших дней.

Турн увидел, что его верный Грецин стоит, опираясь о плечо своего приятеля, деревенского старшины Аннея, заливаясь слезами от печали и страха, не слушая уговариваний других старшин, окруживших его.

Грецин никак не мог понять того, что для Турна было совершенно ясно, не мог сообразить своим довольно развитым, но постоянно отуманенным винными парами умом, что такое случилось? Ему лезла в голову мысль, что вернее всех отгадали деревенские, и теперь упрямее прежнего твердившие, что все это устроил леший здешних мест, Сильвин Инва, потому что Грецин не хотел добровольно отдаться за господина в жертву ему или иному мелкому божку местных святилищ.

• Предыдущая
• 24/41
• Следующая