Дом в глухом лесу - Барлоу Джеффри - Страница 38

• Предыдущая
• 38/95
• Следующая

– Что ему здесь понадобилось? – вопросил Оливер. – Если это и в самом деле мистер Кэмплемэн, чего ради он вернулся спустя столько лет? И почему под другим именем?

– В самом деле, сэр, чего ради? Бог весть! Есть над чем поломать голову: любопытная проблемка – и с личной точки зрения, и с профессиональной. Однако ж провинциальная адвокатская практика мало времени оставляет на раздумья, будь то в личном вопросе или же в профессиональном. Хотя если общество примется настаивать – только в этом случае, заметьте, – я побьюсь об заклад, что он замышляет отомстить.

– Отомстить? За что, сэр?

– За то, что в этой деревне с ним несправедливо обошлись. Мистер Чарльз Кэмплемэн был юношей незаурядным, с пытливым умом и неортодоксальными предпочтениями, как помнят многие из здесь собравшихся, и вполне мог счесть, что общественное мнение оклеветало его и опорочило; поговаривали даже о возбуждении судебного дела. Могу себе вообразить, как это все на него подействовало. Его ли вина, если шалая дура потеряла голову и бросилась в озеро, покончив с жизнью в нарушение наших самых священных этических и религиозных норм? Помолвки не было; с точки зрения закона мистер Кэмплемэн не был связан никакими обязательствами, никакой ответственностью. Если вздорная девица не пожелала считаться с решением состоятельного джентльмена, который ей в любом случае не пара, это ее собственный выбор: если кого и винить, так ее, и только ее. Порочная дрянь, вот кто она была такая… порочная до мозга костей.

– Право же… бедное, бедное дитя, – пробормотал викарий. Он смятенно поправил очки, на время позабыв и про карты, и про выигрыш, и про интеллектуальный поединок со сквайром. Про утопленницу он, конечно же, уже слышал; так что взволновал его, по всему судя, немилосердный приговор, вынесенный ей мистером Доггером, столь безжалостно-лаконичный.

– Допускаю, что сей джентльмен охотно насолил бы кое-кому в деревне одним своим присутствием, в особенности же тем, что так невеликодушно обошлись с ним в былые времена, – продолжал поверенный, улыбаясь и обводя глянцевыми глазками почтенное собрание. И прижал руку к сердцу в знак глубокого своего смирения. – Том Доггер далек от того, чтобы придираться к ближнему или рассуждать о чьих бы то ни было грехах, настоящих или вымышленных, – идет ли речь о живых или о мертвых. То, что я поведал вам касательно событий прошлого, я знаю доподлинно, ipso facto.[25] Что до моих подозрений касательно личности джентльмена, ныне проживающего в Скайлингдене, так оно остается лишь подозрением, возникшим в результате моей недавней беседы с тамошним семейством, мистером Видом Уинтермарчем, et uxor, et filia.

Воцарилось молчание; воспользовавшись случаем, присутствующие пытались хорошенько осмыслить услышанное.

– По чести говоря, меня это немного тревожит, – промолвил Оливер. – Сдается мне, сэр, вы поведали нам отнюдь не все. Этот мистер Кэмплемэн ныне обзавелся собственной семьей и много лет жил вдали от Талботшира, как говорят, «с глаз долой – из сердца вон». Что могло вынудить его сводить счеты спустя столько времени? Чего он, спрашивается, ждал? Отчего не приехал раньше? По мне, так в его возрасте полагается довольствоваться теми благами, что послала ему судьба в лице послушной жены и любящей дочери. Если он и вернулся в Скайлингден, так только за тем, чтобы вновь обосноваться в отчем доме, как в дни своей юности. Тамошнее семейство, как мне показалось, поглощено собственными своими делами и хочет одного лишь: чтобы их оставили в покое.

– Нельзя недооценивать человеческую мстительность, сэр, – не без строгости возразил мистер Доггер. – Мистера Кэмплемэна и его отца выдворили из фамильной усадьбы в результате скандала и неподтвержденных обвинений – возмутительная несправедливость, не так ли? Неслыханное оскорбление, сэр! Такая рана может болеть годами, может воспаляться и язвить мозг до тех пор, пока обида не перехлестнет через край и не подчинит себе волю. Более того, задам вам встречный вопрос: если мистер Чарльз Кэмплемэн не замышляет недоброго, зачем бы ему выдавать себя за другого и называться чужим именем?

Оливер вынужден был признать, что эту загадку он разгадать не в силах.

– А как же Марчанты? – вопросила Черри Айвз. – Как насчет родителей мисс Эдит Марчант, которые еще много месяцев обшаривали озеро, разыскивая тело, и, так ничего и не найдя, умерли от разбитого сердца? А ведь отец ее был не кем иным, как викарием!

Замечание Черри не оставило равнодушными Марка с Оливером. Возможно, девушка как раз эту цель и преследовала – проверить, что за эффект произведет оно на подозреваемых шутников. Со своей стороны, сквайр в жизни не слышал подробностей этой истории. Скандал так успешно замалчивали, что Марк даже имени утопленницы не знал; хотя на протяжении многих лет до слуха его доходили некие туманные намеки, и теперь мистер Тренч смутно припоминал, что вроде бы во всем этом участвовал какой-то священник. Однако ж сквайр Далройдский сплетни и пустопорожнюю болтовню терпеть не мог, так что к разговорам особо и не прислушивался. Он обернулся к Оливеру, Оливер вскинул глаза на него; перед мысленным взором двух джентльменов тут же возникли образы престарелого священника и его супруги, в чьих увядших, измученных, одряхлевших лицах читались тревога и озабоченность. И зазвучал дребезжащий голосок священника: «Вы нашу Эдит не видели? Нашу девочку?»

Сквайр посмотрел поверх карт на викария, затем обернулся к трактирщику и прочим деревенским старожилам. Что еще известно об этой трагедии, гадал Марк, сколь многое до сих пор упорно замалчивают? До конца ли пересказана история, или есть, что добавить? И что же такое наблюдали они с Оливером у Далройдской пристани?

– Сдаете, мистер Тренч? – осведомился викарий.

Сквайр сдал карты; глаза его были прикованы к колоде, а вот мысли снова и снова возвращались к Далройдской пристани; так что прения продолжались уже без него.

Позже тем вечером в Далройде друзья на досуге сыграли партию в бильярд, запасшись сигарами, бренди, и в присутствии Забавника: песик, едва улеглись первые восторги по поводу возвращения хозяина, устроился в камышовой корзинке у камина в бильярдной и, полузакрыв глаза, размышлял про себя о многих радостях жизни. Поборники кия играли за длинным столом в относительной тишине: безмолвие нарушали только звуки, с игрой сопряженные, да свежий прохладный ночной ветерок задувал из полуоткрытого окна. В комнате было зябко, но сквайр терпеть не мог духоты. С приближением полуночи призрачные тени от огня, неверный отблеск восковых свечей, облака сигарного дыма, холодный лунный свет, струящийся сквозь створное окно, мерное постукивание и погромыхивание шаров создавали жутковатую атмосферу, особенно в сочетании с воздействием спиртных паров.

– Ну и что? – промолвил Марк спустя некоторое время.

– То есть? – эхом подхватил Оливер.

– Что такое, по-твоему, мы видели у Далройдской пристани? Кто к нам подходил?

– Этот вопрос я для себя еще не решил. Надеюсь, не то, что ты думаешь.

– А что, по-твоему, я думаю, а, Нолл? Оливер взъерошил пышные кудри.

– Должен признаться, вся эта история ставит меня в тупик. Мне до некоторой степени известны твои своеобразные верования – или скорее отсутствие каких бы то ни было верований: насколько я понимаю, жизни за пределами земного бытия ты не признаешь. Так что, боюсь, я вынужден тебя разочаровать: удовлетворительного ответа у меня нет.

Сквайр ударил кием – и загнал в лузу красный шар.

– Выходцы с того света. – Ненадолго вынув сигару изо рта, Марк жадно глотнул бренди.

– Привидения?

– Привидения. Призраки. Фантомы. Духи, как сказал бы старина Боттом. Химеры. Выходцы из могил. Называй как хочешь.

– Возможно, это и есть одна из тайн мистера Боттома, каковые ты поклялся разгадать. Хотя в толк взять не могу, Марк, как ты умудряешься признавать существование призраков, ежели упрямо не желаешь поверить в загробную жизнь.

• Предыдущая
• 38/95
• Следующая