Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/70
- Следующая
Рин взглянул на меня с удивлением.
— Не думал, что ты помнишь…
Мы завершили осмотр достопримечательностей в гостиной. Она была почти не тронута, лишь на стене висело изображение японского иероглифа на рисовой бумаге, а противоположную пересекала, словно рубец от бича, алая надпись: «Я Бог моего кошмара. Я кошмар моего Бога».
Рину пришла здравая мысль перекусить. Он притащил консервы, щедро заставив ими стол, а я дерзнула сотворить трехслойные сэндвичи с сыром, маслом и ветчиной — самое сытное и простое. Чтобы сварить горячее, требовалось пойти на адскую кухню, а я опасалась, что аппетит в компании чертей и грешников может пропасть напрочь.
Понюхав один из сэндвичей, Гаадри поинтересовалась, из чего состоит еда.
— Мясо, масло, сыр, хлеб, — бесхитростно перечислила я.
Творение Рина отпрянуло от стола, издав крик негодования.
— Тихо, тихо, — успокоительно протянул брат. — Не нравится — не ешь. Тебе, вообще-то, питаться необязательно.
— Попей сока, — предложила я. — Вкусно. Тебе понравится.
Гаадри ухватила протянутую пачку сока, но осталась в демонстративном отдалении.
Утолив первый голод и сбавив скорость жевания, я поинтересовалась:
— Заметила, что теперь ты говоришь простым языком. Куда подевались твои «трансцендентально», «бинарность», «аутодеструкция»?
— Я полюбил простые слова и разлюбил сложные. Как-то вдруг понял: если мысль нельзя выразить обыкновенными словами, она недостойна того, чтобы быть высказанной. Умные и длинные термины — как клубок шерсти: распутываешь, тянешь за ниточку — а внутри пустота или свернутая бумажка. Впрочем, всяких умных слов и высокопарных фраз ты еще наслушаешься. Мой квартет от них тащится.
— Чер-рта с два! Они тащится от тебя. Пытаются друг друга пер-реговорить и пер-реумничать — чтобы ты обратил внимание, — Гаадри, до этого упорно разбивавшая чашки о свой клюв (как минимум три раскокала) в попытке напиться сока, решила бросить это неблагодарное занятие и поучаствовать в беседе.
— А что это за квартет, который ты уже второй раз упоминаешь?
— Квартет — это четыре человека. Они же мои ученики, моя свита и тому подобное.
— Как у Воланда, — хмыкнула я.
— Благодарю за лестную параллель. У Воланда был квинтет — пятеро. Правда, пятый, Абадона, присутствовал не каждый день.
— Вот видишь, какая удача: роль Абадоны у вас сыграет вовремя прилетевшая сестра.
— И впрямь, как говорится, свезло! Так вот, это достаточно яркие представители вида гомо сапиенс, приближенные к моей особе. Ты обязательно познакомишься с ними — они здесь часто бывают, можно даже сказать, живут. Одного ты уже видела — Снеш подвозил меня с Анжелкой на своей машине.
— Жаль, не рассмотрела!
— Действительно, жаль: юноша утонченно красив. Но это поправимо. Я прогнал их вчера вечером, чтобы ты без помех привыкла к родному дому, но всего на несколько дней.
— Какая забота! — Я постаралась вложить в свою реплику совсем крохотную долю ехидства.
— Не верь ему! Он отсылает свиту с глаз долой, когда ему хочется тишины и покоя. Примерно раз в месяц. Они пр-ривыкли. И, кстати, помимо верной четверки здесь ошивается еще тьма народу. Так что начинай мор-рально готовиться.
— Нет, ты явно не часть моего сознания! — вскипел Рин. — Слышу голос стервы Анжелки! Не пора ли тебе домой, птичка? Не засиделась ли ты в гостях?
— Пр-рогоняешь? Правда глаза колет.
— Перестаньте, — я примирительно коснулась плеча брата и локтя птички (меня уже не смущал и не пугал ее облик, и даже голова с шеей стали казаться естественными). — Расскажи лучше про свой мир, Гаадри! Давно не слышала чудесных историй.
— Тогда я станцую — станцую про свой мир.
Гаадри вскочила, с шумом отодвинув стул, защелкала клювом, затрещала пальцами и забила об пол платформами. И под этот самодельный ритм принялась танцевать.
Я знала и прежде, что танцем можно многое выразить, но не представляла, насколько много. Прыжками, переливами, движениями колен, локтей и пальцев Гаадри говорила со мной, говорила так выразительно, что я почти видела воочию все, что она решила поведать. Правда, помогал увидеть еще и Рин: склонившись к моему уху, он комментировал отдельные движения танца, которые — как и я — впитывал с жадностью и веселым удивлением.
Оказывается, в мире Гаадри голос и слова служат лишь для споров, насмешек и ругательств. А все важное или радостное передается в танце. Ее сородичи вовсе не питаются жуками, как можно было бы заключить по картине Рина. Жуки источают тонкие ароматы — это нечто вроде живых благовоний. Питаются в мире Гаадри водой и излучениями светил, которых на небосводе целых три: белое, оранжевое и голубое. Вода каждого озера и каждого источника имеет свой вкус, как и лучи светил. Особенно восхитителен вкус голубого солнца в первые минуты рассвета… Восполнять силы тем, что живет и чувствует боль и радость, как и ты — отвратительно. В мире Гаадри такие любители встречаются крайне редко, это страшные преступники, которых изолируют и перевоспитывают… Живут они маленькими поселениями, каждое на своем островке в великой реке, впадающей в океан. Правят в селениях дети, начиная с семи лет. Чем старше становится член общества, тем меньше его социальный статус, поскольку жизненный опыт не помогает, а мешает, заглушая голос интуиции и утяжеляя сознание ненужными воспоминаниями. Тридцатилетние уже не могут принимать важных решений, а за теми, кто старше сорока, постоянно присматривают, чтобы не наделали глупостей и не навредили себе или окружающим. Примерно к двадцати годам с тел облетают перья и пух, они становятся голыми и теряют умение летать. Точнее, парить — крыльев у сородичей Гаадри нет, они скользят в воздушных потоках, распушив длинное и густое оперение. Это трагичный рубеж, его немного скрашивает лишь наступление брачного периода. Мужчин меньше, чем женщин, поэтому устраивают состязания — поединки на клювах, до первой крови. След такого поединка остался у Гаадри крохотным шрамом на боку… Деревья в их лесах маленькие, по колено. Поэтому дикие животные тоже маленькие и не опасные, за исключением тех, что обитают в воде. Они держат домашних животных, похожих на наших ящериц, осьминогов и коз. Но дают они не шерсть и не молоко, а радостное настроение и новые идеи. Есть фермы, где разводят ароматных жуков…
На этом месте Рин жестом остановил танец.
— Спасибо, хватит! Это очень увлекательно, но перечисление всех земноводных, рыб и насекомых, ползающих по вашей милой земле, может утомить. Дотанцуешь как-нибудь в другой раз. Рэна успела, я думаю, убедиться, что ни ты, ни твой мир никак не жуткие. Отсылаю тебя назад!
Еще один взмах руки, еще более властный, отдающий откровенным феодализмом, и птица Гаадри, понурившись и заморгав — словно собираясь заплакать, поспешно вышла, стуча жесткими подошвами.
Мне стало ее жалко.
— Ну, и кому она помешала? И куда ты ее прогнал?
— К себе на холст.
— Ты эгоист, Рин. Ты взращиваешь и лелеешь свое эго. Мы вроде как в 21 веке живем, короли и герцоги остались в прошлом, а те, что сохранились, ведут себя прилично и демократично. Не выпячивают свое «я» направо и налево. Если ты дал бытие этому существу, то вовсе не обязательно держать его в рабстве.
— Никакого рабства. Гаадри вернулась в свой мир, о котором так увлекательно здесь танцевала. Ей хорошо. Кстати, ты поняла, отчего у нее столь кислое и подозрительное выражение на лице?
— Сперва я думала, что ты просто перенес на холст выражение лица Анжелки, усилив его и заострив. Теперь поняла, что для существ, питающихся водой и солнечными лучами, наш мир должен представляться на редкость неприглядным, а то и отвратительным.
— Да, именно так.
— Но тогда непонятно, какая связь между миной Анжелки и их миром?
— Ты путаешь причину и следствие. Для выпускницы Оксфорда это непростительно.
— Не понимаю…
— Замнем! — перебил он, видимо, не желая утруждать себя объяснениями. — А относительно моего эго — уразумей, пожалуйста, раз и навсегда: у творца должно быть не просто эго, но эго огромное, выпуклое и сияющее. Поскольку творит он из самого себя.
- Предыдущая
- 21/70
- Следующая