Разноцветные глаза (сборник) - Павич Милорад - Страница 18

• Предыдущая
• 18/61
• Следующая

Она оказалась той же самой колдуньей из Герцеговины, которая жила в Чепикуче и которую еще в 1612 году сланский князь обвинил в колдовстве и отправил в Дубровник на суд Большого совета. Ее тогда приговорили к изгнанию в Апулию, а она вот взяла да и вернулась. Теперь, в 1617 году, ведьма снова оказалась перед судом, но на этот раз она защищалась необычным способом и привела в растерянность как светских, так и духовных лиц, которые участвовали в рассмотрении ее дела. В отличие от других обвиняемая не отрицала того, что она ведьма, но просила принять во внимание то обстоятельство, что относится к преисподней восточного мира, к злым силам византийской территории и к аду православного христианства. Граница между восточным и западным подземным миром, напомнила она судьям, проходит через гору Срдж, спускается к Дубровнику, а потом под землей, под Преко, пролегает точно по линии раздела соленых вод моря и пресных вод суши. На чужой территории ее схватили случайно, и это не дает право монахам ордена Меньших Братьев, равно как и другим представителям западного христианства, вершить над ней суд. Она требовала, чтобы приговор подтвердил представитель восточного обряда, чью юрисдикцию она считает единственно правомочной. В противном случае может получиться так, что и православные суды восточного христианского обряда начнут заводить дела на представителей западного подземного мира, если те попадут к ним в руки.

Судьи Большого совета, не привыкшие к таким аргументам, решили не рисковать. Как раз в это время в Дубровнике в гостях у республики находились святогорцы, монахи с Афона из сербских монастырей Хиландар и Святого Павла. Еще во времена сербского царства XIV века грамотой сербского царя Душана, а затем и царя Уроша была установлена дань в византийских перперах, которую Дубровницкая республика должна была каждые два года выплачивать православной духовной республике на Афоне. Несмотря на то что сербского царства давно не существовало, а Святая Гора находилась под властью турок, дубровчане продолжали регулярно исполнять обязательство, которое несколько столетий назад взяли на себя их предки. Вот так обстояло дело к 1617 году. Раз в два года монастыри Хиландар и Святого Павла посылали с Афона в Дубровник за данью двух своих представителей. При встрече с ними дубровницкий казначей разрубал пополам дукат, забирал себе одну половину, а другую разрубал еще раз и давал монахам, которые должны были два года спустя выдать эти четвертинки новым посланцам Афона, чтобы те предъявили их в Дубровнике в знак своих полномочий и приложили к половинке, оставшейся у казначея республики. Если края совпадали, так что получался целый дукат, то новая дань незамедлительно выплачивалась. Итак, один из монахов, прибывших в Дубровник принять «свечку» (так обычно называли в Дубровнике эту дань), был из монастыря Святого Павла. Его попросили явиться в судебное здание Святой Марии Великой, чтобы заверить приговор, вынесенный ведьме из Герцеговины. Когда святогорец пришел, колдунью, простоявшую весь день привязанной к колонне Орландо, оставляли последние силы. Она попросила, чтобы ей позволили задать только один вопрос. Звучал он так:

– Верите ли вы, святой отец, что ваша Церковь через триста тридцать три года будет существовать и вершить суд так же, как и сегодня?

– Разумеется верю, – ответил святогорец.

– Тогда докажите это: давайте встретимся снова через триста тридцать три года в это же время, за ужином, и тогда вы вынесете мне тот приговор, который вынесли бы сегодня.

Святогорец, не желая показать свою растерянность перед лицом представителей западной доктрины, спокойно ответил, что согласен. Он не стал заверять приговор, поэтому ведьма провела еще один день у столба Орландо перед церковью Святого Влаха, а потом была помилована, а брат Радич, в келье которого нашли несколько тысяч ключей, был сослан в один из монастырей Апулии. Эти ключи, помеченные специальным значком и одевающиеся на палец, как кольцо, с тем чтобы ими можно было пользоваться не снимая с руки, оставались в обиходе вплоть до 1944 года.

Это был год начала отступления немецких оккупационных войск из Греции и с острова Крит, когда немцы, бросая при отходе свою технику, оставили среди возвышающихся над Дубровником каменистых скал какую-то машину, принадлежавшую инженерно-строительным войскам. В ничейную ночь, наступившую между уходом последних немецких подразделений и прибытием в дубровницкий порт первых партизанских судов, крестьяне, жившие на горе Срдж, растащили машину на части, так что утром на ее месте осталось только огромное желтое колесо, слишком большое для того, что бы его можно было унести и использовать для какого-нибудь дела. Предоставленное дождям и ветрам, оно пролежало среди камней вплоть до 1950 года. В тот год один молодой, только что получивший образование учитель, приехавший из провинции, устроился в Дубровнике преподавателем в школу ресторанного бизнеса, расположенную на вилле «Розалия» рядом с отелем «Эксельсиор». Не найдя квартиру в городе, он на первое время снял комнату в селе за Срджем и каждый вечер возвращался домой пешком по дубровницкому взгорью. Плату хозяйка брала небольшую, и почти единственным неудобством оказалось то, что дом, в котором он поселился, относился к числу нескольких домов, принадлежавших переселенцам из Герцеговины, которые пользовались старым восточным календарем, поэтому платить за квартиру надо было не в конце, а в середине месяца. Некоторые жители села даже утверждали, что колокольни Дубровника и слышимые в селе почти одновременно с ними колокольни герцеговинских церквей вызванивают разное время, а сам учитель с удивлением обнаружил, что его хозяйка всегда знает, по какой именно колокольне поставлены в доме часы. Вторым неудобством было то, что от школы до дома был целый час ходьбы. Именно поэтому у учителя сложилась привычка по дороге от предместья Плоче до вершины Срджа, то есть примерно на середине пути, делать остановку среди каменистых скал и отдыхать, сидя на огромном желтом колесе, лежавшем в этом пустынном месте еще со времен оккупации. Однажды вечером, когда он возвращался из города домой и любовался видом Плоче, расположенного на крутом, спускающемся к морю склоне, изрезанном дорогами и испещренном домами и автомобилями, он увидел, что на желтом колесе, играя, качаются дети. Дойдя до колеса, он и сам попробовал немного покачаться. Оказалось, что это приятно и необыкновенно легко. Он стал раскачиваться сильнее, но от этого колесо вдруг встало дыбом, сбросив его на землю, и покатилось вниз по склону. Изумленный учитель попытался было его остановить, но колесо, не встречая на своем пути крупных камней и стремительно набирая скорость, катилось под гору. Учитель как сумасшедший с криком ринулся за ним вниз, но оно быстро исчезло из поля зрения и, набрав бешеную скорость, всей своей тяжестью рухнуло с обрыва как раз туда, где должен был находиться въезд в город. Какое-то время был слышен только шум падающих камней, а потом откуда-то издалека, снизу, с берега, донесся страшный грохот, сменившийся полной тишиной. Обезумевший учитель побежал обратно к предместью Плоче той же дорогой, по которой он только что поднимался наверх, и внизу принялся взволнованно расспрашивать прохожих, но ему не удалось ничего ни увидеть, ни услышать. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, а на следующее утро встал до зари и пошел в город купить газету, однако и в газете не было ни слова о каком-нибудь несчастном случае в Плоче, а тем более жертвах, смертях или о чем-то в этом роде. Все это показалось учителю очень странным, а неизвестность, которой не было видно конца, сводила его с ума.

Наступила осень 1950 года, но объяснения этой истории так и не было. Он начал захаживать в ресторанчики рядом с пьяццей или в кофейню «У Луяка» в Преко, где собирался народ из городского предместья, надеясь из разговоров посетителей узнать о последствиях своего неосторожного поступка. Уже потеряв всякую надежду самому разобраться в случившемся, он начал ждать повестку с требованием явиться в указанное время в соответствующее учреждение, но тут как-то утром услышал разговор двух женщин, возвращавшихся с мессы, разговор, который все ему объяснил. Одна из них рассказывала своей спутнице, что несколько недель назад черт украл у нее ужин и печь. Женщина жила в домике на краю города, ниже Плоче, и во дворе у нее была летняя кухня. Однажды вечером она повесила над очагом бутылку красного вина «Заячья кровь», чтобы оно согрелось, поставила на огонь осьминога, которого обычно готовила, долго варя его на медленном огне, и пошла поговорить с соседкой. Когда она вернулась, в кухне не было ни ужина, ни печки, лишь два огромных отверстия – одно в крыше, а другое, такое же, в стене – показывали путь, которым прошла нечистая сила. Услышав этот рассказ, учитель преобразился. Затаив дыхание, он пошел вслед за женщиной в Плоче и спустился вместе с ней прямо к ее дому. Тут он остановился и огляделся. Все было совершенно ясно: на ограде из камней было видно место, поврежденное отскочившим от нее колесом, а на крыше и в стене летней кухни, поставленной у самого моря, виднелись только что заделанные круглые дыры. От такого поворота событий учитель почувствовал себя совершенно счастливым, у него словно выросли крылья. Впервые за долгое время он весь день гулял вдоль моря и примерно в пяти километрах от того места, где освободился от угнетавшего его бремени вины, сел отдохнуть на скамейку. Взгляд его скользнул по воде, а так как она была необыкновенно прозрачной, он сразу же заметил на дне рядом с берегом какой-то желтый предмет. Вглядевшись, он понял, что это большое желтое колесо, которое – сомнений быть не могло! – именно здесь, а не в Плоче сорвалось со скалы и рухнуло в море.

• Предыдущая
• 18/61
• Следующая