Разноцветные глаза (сборник) - Павич Милорад - Страница 17

• Предыдущая
• 17/61
• Следующая

Обратившись вновь к столь любимой Венцловичем генеалогии и прослеживая не родословную по крови, а «родословную по миссии», я бы мог, отодвинувшись на двести тридцать лет назад, довольно точно определить свое место и роль в 1511 году. И снова мои «двуязычность» и «правоверность» оказались бы весьма важными особенностями. Как известно, в монастыре Милешеве в упомянутом выше году начал обучаться грамоте у своего дяди-монаха мальчик по имени Байо Соколович. В то время турецкий султан Сулейман воевал с Венгрией, он разорил восточный Срем и занял города Шабац и Белград. Реорганизация турецкой армии (происходившая сразу же после этих событий) включала в себя и обновление рядов янычар. Вскоре вместе с другими сербскими детьми, переправленными в Эдирне, из монастыря Милешевы был взят в армию и молодой Соколович, будущий могущественный великий визирь турецкой империи. Мое место, в соответствии с «родословной по миссии», должно было оказаться как раз среди многочисленных спутников Соколовича, говоривших не только по-сербски, но и на языке той империи, которой они, будучи членами великого интернационала XVI века, честно служили как янычары.

Следуя этой логике и углубляясь в прошлое еще на двести тридцать лет, попадаешь в 1281 год. Не известно, точно ли в этом или в начале следующего года сербский король Стефан Драгутин со своими приближенными отправился верхом на ту злополучную охоту. За городом Елеча в Расской жупании[11] он упал с коня и сломал себе ногу. Сразу же после этого несчастный король созвал собор в Дежеве под Расом, передал корону своему младшему брату Стефану Урошу II Милутину, а сам удалился на покой. С тех пор в государстве было два короля, которых современники называли «король Стефан» и «король Урош». Когда король Стефан Драгутин поправился, он получил в управление от своего зятя, Ладислава IV Венгерского, земли, находившиеся тогда вне границ сербского государства: Белград, область Мачву и Северо-Восточную Боснию. Так как Босния была охвачена богомильской ересью, Папа по просьбе короля прислал туда для обращения народа трех миссионеров-францисканцев, которые знали не только латинский, но и славянский язык. Место одного из них, в соответствии с «родословной по миссии», могло бы достаться мне.

И наконец, углубившись в прошлое еще на один круг, получаем 1051 год. Это был момент окончательного разрыва между восточным и западным христианством. Как известно, в те времена сербский престол занимал союзник Византии Михайло, который приблизительно в 1052 году получил из Константинополя титул протоспатора, а несколько позднее (в 1077 году) – королевскую корону из Рима. Он поддерживал мир с Византией целых двадцать лет. Когда в 1073 году этот мир был нарушен восстанием сербов и болгар против греческого императора Михаила VII Дуки, в сражении около города Скопье сербы взяли в плен высокопоставленного византийского военачальника по имени Лонгибардопул, который, по всей видимости, был лангобардом из Нижней Италии. Он сразу же перешел на сторону победителей и сделался зятем стоявшего во главе сербов Михайлы и шурином его сына Бодина, который только что был избран в Призрене болгарским царем. Союз с византийским военачальником был заключен потому, что в случае изменения ситуации в пользу Византии он мог ради спасения своей жены несколько пренебречь правилами и обеспечить восстановление отношений между двумя народами и двумя мирами – победителями и побежденными. На личности Лонгибардопула кончается моя «родословная по миссии», он является последним этапом тысячелетнего спуска в прошлое.

Итак, в конце пути я оказался в том же положении, что и в октябре 1971 года, когда встретился с Венцловичем: Венцлович (устами одного поэта из Скопье) говорил на македонском языке, и я, будучи византийским военачальником родом из Нижней Италии, знакомым только со своим родным языком и с официальным греческим, не мог считать язык Венцловича родным и вполне понятным. Его язык, кстати, был очень похож на тот, которым пользовались в своих книгах и проповедях Кирилл и Мефодий, Климент Охридский и святой Наум и на котором в XI веке в Скопье, где проходила моя служба, как раз и должны были говорить – ведь это и был македонский язык.

Таким образом, сон еще раз показал, что это действительно был Венцлович, а меня он предупредил, что пора наконец, по прошествии тысячи лет, оставить своих сторонников и перейти на сторону противников. Надеясь на то, что, может быть, через двести тридцать лет кто-нибудь из стана моих врагов случайно и благосклонно окажет мне помощь. Так же как я Венцловичу.

Из края, где на границе между Боснией и Герцеговиной жили богомилы и где почитали пчел и хоронили ульи, привели как-то в 1587 году в дубровницкий монастырь Братьев Меньших у крепостных ворот Пиле сына кузнеца, чей родственник жил и умер в этом монастыре, оставив своему племяннику из Боснии завещание совершить паломничество ради спасения его души (pro anima) к святому Николе в Апулии. Молодой человек от паломничества отказался, но принял монашество и остался в Дубровнике. Как записано в судебной хронике Святой Марии Великой под номером XVII, 75 2130 А/2 от 18 августа 1617 года с собственных слов брата Радича Чихорича, он быстро привык к Дубровнику и к францисканскому монастырю, где у него была своя келья, но все же в память о родных местах постоянно носил под рясой и украдкой разминал пальцами небольшой кусок воска. Сам не зная зачем и помимо своей воли, он начал делать восковые оттиски с попадавшихся ему под руку ключей. И вот так, понемногу, игра стала превращаться в страсть, а потом у него возникла одна мысль, в дальнейшем превратившаяся в разработанную систему. Брат Радич ходил от кельи к келье, от дома к дому и всюду делал оттиски ключей, придумывая разные способы не попасться никому на глаза и остаться незамеченным. Ночью он старательно отливал ключи и развешивал их на внутренней стороне большой двери своей кельи, где был начерчен детальный план города, а для каждого ключа было заранее приготовлено место и определен номер. В 1617 году многолетний труд увенчался успехом и подошел к концу: на дверь был повешен последний ключ, сделанный по оттиску с замка небольшого складского помещения в предместье Преко. Теперь у него были ключи ко всем замкам Дубровника. Тогда он, как записано в хрониках, решил их испробовать. Все по очереди. Начал с последнего, как следует смазал его и отправился в намеченное место.

Оказавшись в Преко, брат Радич, дрожа от любопытства и страха, остановился перед дверьми склада, внутри которого едва заметно горел свет. Ему открывался новый мир, он впервые получал возможность незаметно войти в жизнь других, совсем не знакомых ему людей. Достав ключ, он аккуратно и легко вставил его в замочную скважину. Ключ беззвучно повернулся, и дверь отворилась. В глубине помещения сидела босая девушка и плакала в свои волосы; перед ней на треножнике стоял опанок, внутри опанка лежал хлеб, а из носка опанка торчала восковая свеча. Ее волосы спускались на обнаженные груди, из них капало густое черное молоко, и у них, словно это были глаза, имелись ресницы и брови. Девушка разламывала хлеб и складывала куски в свой подол. Когда они размокали от слез и молока, она сбрасывала их на пол, себе под ноги. Эти ноги были в два раза старше ее, и вместо ногтей на них были зубы. Сложив вместе ступни, девушка жадно жевала этими зубами брошенную вниз пищу и, не имея возможности проглотить пережеванные куски, оставляла их валяться в пыли.

– Ведьма! – закричал монах, и стража, как раз в это время совершавшая обход через Преко, тут же бросилась на крик и застала колдунью на месте преступления, а монаха, окоченевшего и полумертвого от страха, на пороге дома. Чтобы отделить нечистое место от внешнего мира, каменный порог перед домом разломали, монаха отвели к Братьям Меньшим, а колдунью передали в Большой совет республики, который предал ее святейшему суду.

• Предыдущая
• 17/61
• Следующая