Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Хаггард Генри Райдер - Страница 71
- Предыдущая
- 71/131
- Следующая
— О, моя спина! — вопил он. — Я убит, я умер!
Я долго возился с ним, но не нашел ни одной царапины. Это был обычный испуг и больше ничего.
— Вставайте! — крикнул я. — Не стыдно ли вам? С вами все в порядке!
— Но я думал, что меня убили! — сказал он, поднимаясь. — Я не знал, что победил дикаря! — И толкнув труп мазая, торжествующе произнес: — А, дикая собака, ты мертв!
Я оставил Альфонса любоваться своей победой, но он последовал за мной, как тень. Первое, что мне бросилось в глаза, когда мы присоединились к другим, — это миссионер, сидевший на камне; его нога была завязана пропитанным кровью платком. Раненный в ногу копьем, он сидел, держа в руке свой любимый нож, согнутый пополам.
— А, Квотермейн, — сказал он дрожащим, взволнованным голосом, — мы победили! Но какое ужасное зрелище! — Перейдя на свое родное шотландское наречие, он продолжал: — Как жаль, что я испортил свой лучший нож в борьбе с дикарем. — Он истерически засмеялся.
Бедный миссионер! Рана и волнение окончательно расшатали ему нервы. И неудивительно. Мирному человеку тяжело участвовать в таком бою. Судьба часто и жестоко смеется над людьми!
Странная сцена происходила у входа в крааль. Резня закончилась, раненые умирали от страданий среди затоптанных кустов и трупов. Смерть, повсюду смерть! Трупы лежали в разных положениях, одни на других, грудами и в одиночку, а некоторые походили на людей, мирно отдыхавших на траве.
Перед входом, где валялись копья и щиты, возле четырех тяжелораненых стояли уцелевшие люди. Из тридцати сильных, крепких мужчин осталось едва пятнадцать, и пятеро из них, включая миссионера, были ранены, двое — смертельно. Сэр Куртис и зулус остались невредимыми, капитан Гуд потерял пятерых, у меня было убито двое, Макензи оплакивал шесть человек. Уцелевшие, за исключением меня, были в крови с головы до ног — рубашка сэра Генри казалась выкрашенной в красный цвет — и страшно измучены. Один Умслопогас стоял в лучах солнца у груды трупов, мрачно опираясь на свой топор, и не казался расстроенным или усталым, несмотря на то что тяжело дышал.
— Ах, Макумазан! — сказал он, когда я ковылял мимо него, чувствуя себя разбитым. — Я говорил тебе, что будет хороший бой, так и случилось. Никогда я не видел ничего подобного! Железная рубашка, которую не пробьешь, наверное, заколдована. Если бы я не надел ее, то был бы уже там! — он поднял глаза на небо.
— Я дарю тебе эту рубашку! Ты — храбрый человек! — произнес сэр Генри.
— Ты, Инкубу, очень храбрый человек, но я должен дать тебе несколько уроков, как владеть топором. Тогда ты покажешь свою силу! — ответил зулус, обрадованный и подарком, и комплиментом.
Миссионер спросил о Флосси, и мы искренне обрадовались, когда один кафр сообщил, что видел, как она бежала к дому вместе с нянькой. Захватив с собой раненых, способных вынести дорогу, мы потихоньку направились к миссии, измученные, покрытые кровью, но с победой. Мы спасли жизнь ребенка и преподали мазаям хороший урок, который они долго не забудут! Но чего это стоило!
У ворот стояла, ожидая нас, миссис Макензи. Увидев нас, она вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Ужасно, ужасно! — повторяла она и немного успокоилась, лишь увидев своего супруга. В немногих словах я рассказал ей об исходе борьбы (Флосси, благополучно прибежавшая домой, могла ей рассказать потом все подробно).
— Да благословит вас Бог, Квотермейн, — миссис Макензи торжественно поцеловала меня в лоб. — Вы спасли жизнь моего ребенка!
Мы отправились к себе переменить платье и перевязать раны. Сэр Генри и капитан Гуд, благодаря кольчугам, получили незначительные ранения, легко излечимые простым пластырем, а я и вовсе не пострадал. Рана миссионера имела серьезный характер, но, к счастью, копье не задело артерии.
Вымывшись с наслаждением и переодевшись, мы прошли в столовую, где нас ожидал завтрак. Странно было сидеть в хорошо меблированной столовой, пить чай с тостами после всего, что случилось с нами. Невозможно было поверить, что несколько часов назад мы дрались с дикарями.
Когда мы закончили завтрак, дверь отворилась и вошла Флосси, бледная, измученная, но невредимая, поцеловала нас всех и поблагодарила. Я же отметил ее находчивость и смелость, которые она выказала, убив дикаря ради спасения своей жизни.
— О, не вспоминайте, пожалуйста! — попросила она, заливаясь слезами. — Я никогда не забуду его лица, когда он повернулся ко мне!
Я посоветовал ей поспать, она послушалась и вечером проснулась бодрая и полная сил. Меня поразило, что девочка, стрелявшая в дикаря, теперь не могла вынести даже напоминания об этом. Впрочем, это отличительная черта ее пола!
Бедная Флосси! Боюсь, что нервы ее долго не успокоятся после ужасной ночи, проведенной в лагере дикарей. Она рассказала мне, как невыносимо долго тянулась эта ночь, когда девочка не знала, доживет ли до утра. Она прибавила, что, зная о нашей малочисленности, не смела ожидать попытки освободить ее, тем более что мазаи не выпускали ее из вида; большинство из них не видело никогда белых людей, поэтому они трогали ее за руки и за волосы своими грязными лапами. Она решила, если помощь не явится, с первыми лучами солнца убить себя, потому что няня слышала слова лигонини, что их замучат до смерти, если с восходом никто из белых людей не явится заменить ее. Тяжело было ребенку отважиться на это, но не сомневаюсь, что у нее хватило бы смелости застрелиться. Она была в том возрасте, когда английские девочки ходят в школу и помышляют о десерте. Это дикое дитя проявило больше мужества, ума и силы воли, чем любая взрослая женщина, воспитанная в праздности и роскоши.
Закончив завтрак, мы отправились спать и проспали до обеда. После обеда все обитатели миссии — мужчины, женщины и дети — пошли к месту побоища, чтобы похоронить наших убитых и бросить трупы дикарей в волны реки Тана, протекающей в пятидесяти ярдах от крааля.
В торжественном молчании похоронили мы наших товарищей. Гуд был избран прочесть поминальную службу (в отсутствие миссионера, вынужденного лежать в постели), благодаря звонкому голосу и выразительной манере чтения. Это были тяжелые минуты, но, по словам капитана, было бы еще тяжелее, если бы нам пришлось хоронить самих себя!
Затем мы принялись нагружать трупами мазаев телегу, запряженную быками, собрав сначала все копья, щиты и другое оружие. Пять раз нагружали мы телегу и сбрасывали трупы в реку, потому что немногим дикарям удалось бежать. Крокодилам предстоял сытный ужин в эту ночь! В одном из трупов мы узнали часового с другого конца крааля. Я спросил Гуда, каким образом ему удалось убить его. Он рассказал мне, что полз за дикарем по примеру Умслопогаса, пока не представился случай ударить его мечом. Бедняга отчаянно стонал, но, к счастью, никто не услышал его стона. По словам Гуда, убивать людей ужасно, и отвратительнее всего обдуманное, хладнокровное убийство.
Последним трупом, сброшенным нами в волны Таны, мы поставили точку в нападении на лагерь мазаев. Щиты, копья и оружие мы забрали с собой, в миссионерский пункт. Возвращаясь домой, мы проходили мимо дупла, где утром скрывался Альфонс. Француз присутствовал при погребении убитых и выглядел совсем иначе, чем во время боя с мазаями. Для каждого трупа он находил какую-нибудь остроту или насмешку. Он был весел, хлопал в ладоши и пел, когда течение реки уносило трупы воинов за сотни миль. Я подумал, что было бы неплохо преподать ему урок, и предложил судить его за недостойное поведение утром.
Мы привели его к дереву и начали суд. Сэр Генри объяснил Альфонсу на прекрасном французском языке весь стыд трусости и ужас его поведения. Дерзость, с которой он выбросил изо рта кусочек ткани, в то время как стуком зубов мог поднять на ноги весь лагерь мазаев, могла погубить нас и разрушить планы.
Вопреки ожиданиям Альфонс не был пристыжен или сконфужен. Раскланиваясь и улыбаясь, он заявил, что зубы его стучали вовсе не от страха, — о, нет, конечно, он удивлялся, что нам это вообще пришло в голову, — а от утренней прохлады. К тому же если господам будет угодно попробовать тряпицу, то по вкусу она напоминает смесь парафина, сала и пороха! Однако же он послушался и держал ее во рту, пока желудок его не возмутился…
- Предыдущая
- 71/131
- Следующая
