Маленький оборвыш (др. перевод) - Гринвуд Джеймс - Страница 33

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая

– Ах ты, проклятый пес! – закричал Паук, увидев обглоданную кость. – Так это-то ты принес? Тебя посылают за деревом, а ты таскаешь кости! Постой же, я с тобой разделаюсь, только бы мне тебя поймать!

И он, продолжая браниться, принялся ползать за собакой.

Я не мог долее притворяться спящим и, приподнявшись спросил у Паука, отчего он сердится.

– Я ему покажу, как только поймаю! – бормотал он, продолжая преследовать пса. – Я сказал, что убью его, и убью непременно! Подержи-ка его, пожалуйста!

– Да что он такое сделал? – спросил я, пытаясь поймать собаку, которая как стрела промчалась мимо меня.

– Что он сделал? – Паук едва переводил дух от усталости. – Он просто смеется надо мной. А ведь знает, что я не могу развести огонь, пока он не принесет мне дров! Это его работа каждое утро. И что ж? Вчера он мне принес три грязные мокрые щепки, которые никуда не годились, я его простил. Сегодня дал ему нарочно понюхать хороший сухой кусок дерева, чтобы он понял, что мне нужно, а он отправился прогуливаться, набрал себе костей, да еще сюда их притащил! Теперь он будет глодать их, а я должен сидеть без огня, пока Сэм не вернется домой, значит, часов до десяти, до одиннадцати, а у меня все кости ноют, мне так тяжко!

Гнев бедняги сменился всхлипываниями, он заплакал и стал вытирать глаза своими замазанными руками.

– Полно, не плачь, товарищ, – сказал я, сильно тронутый его несчастным положением, – у нас будет огонь: я сейчас схожу и попрошу углей у мистера Бельчера. Ведь он нам даст, правда?

– Он-то дал бы, да она не даст, – шепотом проговорил Паук. – Если она узнает, что я развожу огонь прежде, чем мальчики возвращаются с работы, она просто убьет меня. Оттого-то я и должен пускаться на такие хитрости для добывания дров.

В прошлую ночь, когда я уезжал от миссис Уинкшип, она сунула мне в руку шестипенсовую монету.

– Ты мне скажи только, где здесь есть поблизости лавка, – говорил я, – тогда мы достанем себе огня, у меня есть полпенса.

– Как, ты купишь углей на полпенса? – обрадовался Паук, и его тусклые глаза осветились радостью. – Лавка тут близехонько, сразу за углом. А только знаешь что? Может, у тебя найдется и еще полпенса?

– Найдется, а что?

– Да вот кабы нам заварить себе капельку горячего кофейку! Это такая прелесть, когда все кости болят! У меня и горшочек есть, мы бы в нем и заварили!

Если бы мне пришлось истратить на кофе все пять с половиной пенсов, которые должны были остаться у меня от покупки угля, я и тогда не смог бы устоять против умоляющего взгляда Паука.

Через десять минут я вернулся с покупками, а через час мы с Пауком уже сидели вокруг дымившегося котелка, заменявшего нам кофейник. Я пил кофе из черепка разбитого глиняного кувшина, а он черпал его старой железной ложкой прямо из котелка. Горячий напиток успокоил боль бедного Паука, он повеселел, разговорился и рассказал мне свою историю.

Он был сирота и с детства жил в работном доме; четыре года тому назад его отдали в ученье к мистеру Бельчеру. Целый год дело шло хорошо; Тобиас (так было настоящее имя его) был очень ловок и проворен, за что и получил прозвание Паук, а мистер Бельчер кормил, одевал его и обучал своему ремеслу. Но в один несчастный зимний день мистера Бельчера позвали вычистить котел паровой машины, долго стоявший без употребления; Пауку пришлось залезть в котел и пролежать большую часть дня на промерзшем железе, очищая и выскребая заржавевшую внутренность котла.

После этого мальчик сильно простудился, у него сделался ревматизм в ногах, он не мог не только чистить трубы, но даже просто стоять или ходить. Мистер Бельчер поселил его у себя в кухне, где он должен был прислуживать другим ученикам, варить им кофе на завтрак и кашу на ужин. Когда дела хозяина пошли худо и он вынужден был распустить своих учеников, Тобиас остался без дела, но мистер Бельчер все-таки обязан был кормить его до истечения семилетнего срока, оговоренного в контракте.

– А много тебе дают есть? – спросил я.

– Ну, конечно, не столько, сколько я хочу. Да что, я жаловаться не могу – за что меня и кормить-то, коли я ничего не делаю? А впрочем, послушать Сэма, так мне и здоровому нашлось бы немного работы. Он говорит, что они иногда все вместе в неделю одного фунта[16] не заработают.

– Они ведь, кажется, много получают за ночные работы по деревням? – продолжал я.

– Удивительно! – продолжал Паук, не слышав моего замечания. – Всего по фунту в неделю зарабатывают, а беспрестанно обновы себе шьют, одной лошади мало стало, другую купили, да еще какую хорошую. Сэм говорит, бежит просто как паровоз.

– Ну, что же, – заметил я, – иметь лошадь да тележку дело выгодное.

– Да дело-то в том, – понизил голос Паук, – что они эту лошадь держат целый день в конюшне под замком.

– Так они ее украли?

– Какое! Сэм сам видел, как они за нее заплатили тридцать фунтов чистыми деньгами!

– И никогда на ней не ездят?

– Днем никогда. Новую гнедую лошадь запрягают только по ночам. Т-с-с! Ты никому не говори, что я тебе сказал!

– Отчего? Разве это секрет, что у хозяина есть гнедая лошадь?

– Нет, секрет не в лошади, а в том, куда они на ней ездят.

– Как куда? Да на ночные работы; ты же сам говорил, что это дело выгодное.

– Да, выгодное! Деревенские трубы часто приходится чистить, и сажи в них нет, по крайней мере обыкновенной сажи, – проговорил Паук, с сомнением покачивая головой.

В эту минуту в кухню вошел Сэм, и своим приходом положил конец нашему таинственному разговору. Я скоро узнал, что Паук и Сэм говорили правду и что действительно, живя у мистера Бельчера, мне трудно выучиться ремеслу трубочиста. Мне почти совсем нечего было делать. Редко случалось, чтобы мистеру Бельчеру и Неду Перксу была работа, и тогда Сэм шел с одним из них, а я с другим.

Возвращались мы домой обычно часов в десять-одиннадцать утра, да и та небольшая работа, какую мне приходилось делать, была вовсе не утомительна: я переносил часть машины, когда мы переходили из одного дома в другой, передавал палки мистеру Бельчеру, чтобы он их свинчивал, связывал их в пучок, когда они были развинчены, и, наконец, подметал пол кругом печек, когда работа была кончена. После завтрака я мог делать, что хочу, и так как меня кормили хорошо, то я вовсе не беспокоился из-за недостатка работы.

Мистер Бельчер, по-видимому, не хлопотал, чтобы обеспечить себе больше дела. Я предлагал ему, идя утром на работу, кричать: «Трубочист! Трубочист!» – но он не соглашался, говоря, что всякий, кому нужны его услуги, может сам прийти к нему и позвонить в его колокольчик. У него всегда было много денег в кармане; утром он вместе с мистером Перксом пил ром, а вечера проводил в трактире, где курил трубку и пил водку.

Раза два в неделю они отправлялись на ночные работы и всегда брали с собой Сэма. Сэм очень любил эти поездки, так как перед отъездом его всегда кормили вкусным ужином и давали ему выпить рюмочку рома для согрева. Мистер Бельчер и Перкс отправлялись вдвоем, в рабочем платье, и брали с собой машину для чистки труб, длинный мешок с инструментами, о которых Сэм рассказывал, что они звякали, еще один пустой мешок, фонарь и бутылку с водкой. Возвращались они домой часа в два или в четыре. Сэм рассказывал, что иногда, доехав до места, мистер Бельчер находил, что работа уже сделана кем-нибудь другим или что ее почему-нибудь нельзя исполнить в этот раз, и тогда они возвращались, ничего ни сделав. Когда же работа удавалась им, они привозили домой полный мешок сажи, тотчас по приезде отправляли Сэма спать, а сами еще долго возились в конюшне, вероятно, ухаживая за дорогой лошадью мистера Бельчера.

Нас, мальчиков, особенно интересовал вопрос, куда девается сажа, привозимая из деревенских труб. Сэм говорил, что Нед Перкс обычно утаскивал большой мешок, наполненный ею, в конюшню, но после этого она исчезала. Нед Перкс не жил у Бельчера: у него был свой дом на Нью-Кентской дороге, и по окончании работы он по большей части уезжал туда в маленькой тележке. Странно было предположить, что он увозит сажу с собой, так как он не держал заведения для чистки труб. Иногда, впрочем, он оставался ночевать у Бельчера, и тогда маленькая собачка Паука не знала покоя. Может быть, она не любила Перса, а, может быть, ей неприятен был запах деревенской сажи, лежавшей в конюшне рядом с кухней, но она поднимала такой визг и вой, что положительно не давала нам спать.

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая