Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 59

• Предыдущая
• 59/198
• Следующая

— Посох Озириса! — шепнул я Лео.

— Я вовсе не хочу олицетворять какого-то египетского бога и участвовать в идолопоклонстве, — рассердился он, но я успокоил его, сказав, что, вероятно, это лишь какой-нибудь символ.

Так как Лео недоверчиво расспрашивал Ороса по поводу предстоящей церемонии, жрец сказал ему, что это будет обручение. Тогда Лео перестал противиться, спросил только, будет ли при этом присутствовать ханша. Орос сообщил, что Афина, угрожая войной и местью, отбыла в Калун.

Когда мы пришли в храм, перед статуей Материнства собралась уже толпа одетых в белые одежды жрецов и жриц. Между двух огненных столбов сидела Аэша. Рядом с нею — пустое кресло, я догадался, для кого. Сидела она с открытым лицом и одета была не как жрица, а с царственным великолепием.

Жрецы плавно двигались вокруг; дивно звучало под сводами храма их пение., страшно взвивалось вокруг пламя, но мы видели только Аэшу, возрожденную, в славе, бессмертную, женственную невесту Лео, простирающую навстречу нам руки.

Орос и жрецы подвели нас и отступили. Аэша встала, сошла со ступенек трона и, коснувшись чела Лео своим систрумом, громко сказала:

— Вот Избранник Гезеи!

— Привет тебе, Избранник Гезеи! — послышалось отовсюду.

— Жрецы и жрицы Гезеи, слуги Матери света, до сих пор вы не видели моего лица, но сегодня я сняла покрывало потому, что человек, который пришел в нашу страну, в наш храм, не чужой мне. Давно, в прежней жизни, он был моим супругом и теперь снова пришел ко мне, не так ли, Калликрат?

— Так, — отвечал Лео.

— Жрецы и жрицы Гезеи, вы знаете, что издревле жрица, занимающая мое место, имела право избрать себе мужа. Не правда ли?

— Да, Гезея, — послышались голоса.

Аэша трижды поклонилась Лео и, встав перед ним на колени, спросила:

— Скажи перед всеми собравшимися здесь, признаешь ли ты меня своей нареченной невестой?

— Да и навсегда! — сказал глубоко потрясенный Лео.

Аэша встала, уронила систрум и протянула руки навстречу Лео. Лео склонился и хотел поцеловать ее в губы, но тут я заметил, что он побледнел, а свет от лучезарного лица Аэши позолотил его белокурые волосы. Я видел, что Лео задрожал и пошатнулся. Заметила это, должно быть, и Аэша, ибо раньше, чем уста их успели слиться в поцелуе, она отстранила его, и личико ее на мгновение затуманилось. Она выскользнула из его объятий, но поддержала его рукою, пока не вернулось к нему самообладание. Тут Орос вручил ей ее скипетр.

— О мой возлюбленный! — воскликнула Аэша. — Сядь рядом со мною на престоле и прими поклонение твоих жрецов.

— Я только человек, — протестовал Лео, — и никто не должен мне поклоняться. Сам же я поклоняюсь на земле одной тебе!

Жрецы и жрицы удивленно перешептывались. Аэша на минуту смутилась, но быстро нашлась:

— Хорошо, я довольствуюсь этим. Мне — твое поклонение, тебе — только свадебная песнь.

Лео не нашел чем возразить и занял место на троне. Если и было в происходившей церемонии что-либо языческое, Аэша сумела сгладить это или отменить, и скоро, слушая дивное пение, мы забыли все на свете.

Пели на каком-то священном, незнакомом нам языке, и слов гимна мы понять не могли, смысл же его был ясен. Но вот мелодия внезапно оборвалась. По мановению скипетра Аэши, жрецы и жрицы удалились, а издали еще доносилась тихая, словно колыбельная, песнь.

Мы оставались одни. Только Панава и Орос не покинули свою госпожу. Аэша как бы очнулась от дремоты.

— Прекрасная песнь, не правда ли? — сказала она. — И очень древняя. Ее пели в Бебите, в Египте на свадебном празднестве Изиды и Озириса. Вечная песнь. Слова меняются, но мелодия остается. Как мне называть тебя, мой возлюбленный? Калликратом или…

— Называй меня Лео, Аэша. Так крестили меня в единственной жизни, которую я помню. К тому же этот Калликрат был, кажется, не особенно счастлив. Он не принес счастья и женщинам, судьбы которых переплелись с его судьбой. Довольно с меня Калликрата, каким он был в пещере Кор.

— Помню, ты лежал тогда, а я пела тебе песнь о прошедшем и будущем. Песенка была арабская. Ты не забыл этого языка?

— Нет.

— Будем же говорить по-арабски. Я люблю этот язык; на нем говорила со мною в детстве мать. Однако, оставь меня на некоторое время; меня ждут!

Мы ушли, оставив Аэшу, как мы думали, принимать поздравления вождей некоторых горных племен по поводу ее обручения.

Прошел час, два. Лео начал терять терпение.

— Отчего Аэша не идет? — говорил он. — Я хочу ее видеть. Я не могу без нее. Меня что-то влечет туда.

И, узнав от Ороса, что она еще в храме, пошел к ней. Я поколебался, идти ли мне с ним, но побоялся, что он не найдет дороги, и пошел. Мы подошли к храму, стали далеко у двери, и нас не было видно, но мы видели все. Аэша по-прежнему сидела на троне, но… О! Как страшна была она в своем величии! Синеватое пламя освещало гордое, нечеловеческое лицо. Она была властна, глаза ее горели, как драгоценные камни. Точно Царица Смерти принимала поклонение теней. Вот перед нею становится на колени чья-то темная фигура, за нею вторая, там третья, еще, еще и еще. Все они кланяются, а она отвечает, наклоняя голову и скипетр. Звенят колокольчики систрума. Губы Аэши что-то шепчут, но мы не слышим слов. Это духи поклоняются ей.

Схватившись за руки, мы с Лео отступили к двери, она поддалась, и теми же галереями и переходами мы вернулись к себе.

— Кто она? — спросил Лео. — Ангел?

— Да, что-то в этом роде, — отвечал я, думая про себя, что ангелы бывают разные.

— А что делали там эти тени? — спросил он.

— Должно быть, приветствовали ее с превращением. Но может быть, то были не тени, а переодетые жрецы.

Лео только пожал плечами.

Между тем пришел Орос и сказал, что Гезея ждет нас в своих покоях. Мы застали Аэшу несколько утомленной. Панава сняла с нее царскую мантию. Аэша протянула Лео руку и не без страха заглянула ему в глаза.

Она села за стол и пригласила нас занять места напротив. Ужинали мы просто: яйца и холодную дичь, она — молоко, хлеб и ягоды.

Лео сбросил с себя пурпурную мантию и отложил в сторону скипетр. Аэша улыбнулась, заметив, как мало он чтит священные символы.

— Очень мало, — сказал Лео. — Заключим договор, Аэша: я не понимаю твоей религии, я знаю только свою и даже ради тебя не приму участия в том, что считаю идолопоклонством.

— Твоя воля — моя воля, — мягко сказала Аэша. — Трудно будет объяснять твое отсутствие во время церемоний в храме; но ты вправе держаться своей веры, которая в то же время и моя. Ведь все великие религии в сущности одинаковы. Чему учила религия египтян, которая теперь перешла к нам? Что одна великая, добрая Сила управляет Вселенной, что добрые унаследуют вечную жизнь, злые же — вечную смерть, что людей будут судить сообразно их делам и поступкам, что настоящая жизнь не здесь, а за гробом, там, где не будет больше печали. Ведь и ты веришь всему этому?

— Да, Аэша; но ведь твоя богиня — Гезея или Изида. Мы слышали, ты ей молилась. Кто она?

— Это не божество, а Душа Природы, дух, скрытый во всем живом, всемирное Материнство; в нем скрыты тайны земной жизни и знания.

— Зачем же она преследует своих почитателей, наказывая их смертью, как преследовала тебя?

— Разве твоя религия, — продолжала Аэша, облокотившись на стал, — не говорит тоже о добрых и злых божествах? Разве не слышал ты, Лео, что слабые духом люди иногда продают за земные блага свою душу злому началу, за что потом расплачиваются ужасными страданиями? Что бы ты сказал, если бы на свете была такая женщина, которая, желая красоты, жизни, знания и любви…

— Продала душу свою злому духу Сету? Уж не хочешь ли ты сказать, Аэша, что эта женщина ты? — с ужасом воскликнул Лео.

— А если бы и так? — спросила она, тоже вставая.

— Если так, если так, — хрипло сказал он, — я думаю, нам было бы лучше не встречаться!

• Предыдущая
• 59/198
• Следующая