Смесь бульдога с носорогом - Стрельцова Маша - Страница 42

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая

А потом наступил момент, который я буду помнить всю жизнь. Качели в очередной раз вознесли нас на верхнюю точку, я визжала от ужаса, одновременно улыбаясь, и Димка крепко держал меня за руку. Слегка задержавшись, качели ринулись вниз, и тут я почувствовала, как опора под моими ногами проваливается куда — то вниз, и я падаю со страшной скоростью. Димка мгновенно, как котенка, схватил меня за шиворот, притянул к себе, и я успела схватиться за цепь с его стороны. Мимо со свистом что — то пролетело, я машинально присмотрелась — и похолодела — это продолжала свое движение по инерции вторая цепь, у которой теперь был закреплен только один конец. А мы стремительно продолжали нестись к земле.

— Прыгай, — отчаянно крикнул Димка, таща меня за собой. И я послушно оторвала руку от спасительной, как мне казалось, цепи и прыгнула вслед за ним. Удар был настолько силен, что я потеряла сознание. Когда очнулась, то цепи все еще бешено метались между соснами, одна — сшибая свободным концом березки на пути, вторая — таща за собой закрепленный на ней конец доски.

Димка лежал рядом, и лицо его было все в крови. Оказалось, он пропорол кое — где кожу сучками, я как могла, оттерла его лицо платочком и мы на подгибающихся ногах пошли в деревню. Происшедшее так и осталось тайной, мы никому не сказали. То что Димка пришел домой в подобном виде — никого не удивило, у него образ жизни был такой. А качели на следующей неделе починили.

Подумав, я шагнула в лесок и нашла качели. Все было как и прежде — выжженный круг земли для костра немного в стороне, две мощные цепи и вроде та же самая потемневшая от времени широкая доска на них. Я улеглась на ту досочку, скинула туфли и задрала босые ноги вверх, пересчитывая пятками звенья цепей. Прошло семнадцать лет с того момента, когда под нами лопнула цепь. Слава Богу, хоть жива осталась. Тут я скосила глаза вправо — так и есть! На вытоптанной лесной земле валялась непотушенная сигарета. «Парламент», между прочим! Я поморщилась от дыма и подумала — неплохо однако живут деревенские, раз такие сигареты себе позволяют. Потом встала и нехотя обулась и пошла в деревню. Мне не понравилось, что тут кто — то был перед самым моим приходом. И возможно, судя по тлеющей сигарете, был там и наблюдал мои выкрутасы. Ну да Бог с ним. Неспеша я двинулась по пыльной дороге обратно в дом. Тяжелый осадок от черных мыслей об отце если честно, здорово жег душу.

Я шла, рассматривая знакомые с детства улочки, и радовалась, замечая какое — то изменение. Будь то новый забор или покрашенные в другой цвет ворота. За больницей, на пригорке, углядела молитвенный дом местных баптистов и внезапно вспомнила — а ведь десятину — то за Ворона я в церковь так и не отдала! Вот черт! С этим я никогда не затягивала, ну его, с высшими силами ссориться. Так что сегодня у местных праздник, благо я отложенные на это полторы сотни долларов при себе держала.

Я быстренько взобралась на холмик, толкнула оградку и вошла в чистый, опрятный дворик. Дед Федор, сидевший на крылечке, увидел меня и здорово пригорюнился.

— Приветствую! — радостно сказала ему я.

— Здравствуй, — степенно ответил он мне.

Странно, но и ведьм и у протестантов одна деталь общая — отлученных и прочих «не своих» приветствовать запрещено. Меня не отлучили от церкви по одной простой причине — местный пастор ни в какую не смог уговорить меня принять крещение. Я в этом смысле была упертая. В Библии сказано, что все крещеные составляют единое тело Церкви, и оттого грех одного падает на всех. Ибо если болит палец, то больно всему телу. Поразмыслив об этом, я решила что креститься мне пока рановато, от меня еще не дай боже всему телу тропическая лихорадка приключится. Пастор Тимофей же настаивал, страстно желая меня во что бы то ни стало окрестить, я уж грешным делом думала что с него из области начальство план требует. Однако однажды он все же признался. Мечтательно закатив глаза, пастор Тим сказал: «Загнать бы тебя, Мария, хворостиной в речку, окрестить! — тут он сделал сладострастную паузу, полностью отдавшись давним грезам и наконец с чувством закончил: — и тут же на берегу тебя наконец — то отлучить!!!» В общем, относились ко мне тут неплохо. Кто — то недолюбливал, считая отпетой еретичкой, однако я сама твердо считала что принадлежу к этой церкви — и точка. Дед Федор был из тех, кто не знал как ко мне относиться — вроде я и своя, а вроде — и еретичка. Я поглядела в его выцветшие голубые глаза и спросила:

— Пастор — то тут?

— Да вроде видел я его туточки, — раздумчиво ответил дед Федор. — Ты сходи, в хате посмотри.

Из приоткрытого окошка раздался взрыв смеха.

— Молодежка идет, что ли? — оживилась я.

— Ну да, — кивнул дед.

Молодежные собрания я любила, ребята в деревеньке подобрались на диво продвинутые и умненькие. А уж про их лидера, Павла, я наглядеться не могла. Парень был хорош собой, словно голливудская звезда, харизматичен, весел и вообще непонятно было чего он тут забыл. Однако христиане — это другой менталитет… Павел мог много добиться в жизни — однако предпочел быть священником и поднимать церковь в родной деревеньке.

Однако на молодежку я не попала.

Из дверей вышел пастор и заулыбался при виде меня:

— О! Какие люди!!! Каким ветром?

— Попутным! Десятину завезти и к вам на исповедь, — заулыбалась я в ответ. Пастору было лет сорок, однако он у нас был молодцом — строен, высок и фейсом очень даже ничего. Однако местные кумушки зря точили на него коготки — он ни на кого кроме как на свою жену Татьяну, располневшую после трех детей, и не смотрел.

— Ну, заходи, чадо, — вздохнул пастор и посторонился, пропуская меня в дом. Войдя, я сразу повернула налево, там на подоконнике стоял деревянный ящик с надписью «Доброхотно дающему дает Бог». Ну я не то что доброхотно даю, да только куда денешься? У каждого своя крыша. Если, допустим, владелец ларька откажется отстегнуть крыше (кстати, криминалитет тоже берет десять процентов от прибыли, странное совпадение!) — то ларек у него сожгут. Господу же если не отстегнуть — так лучше сразу по себе панихиду заказывать — он обидчивый! В любом разе я затолкала в прорезь ящика пятнадцать стодолларовых бумажек, и мы с Тимом пошли наверх, нашли свободную комнатку и устроились на диванчике.

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая