Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая

Когда Жигонт (явно недовольный, что его оторвали от теплого бока молодой замковой кухарки) вошел в княжескую опочивальню, Гедимин острием небольшого кинжала царапал что-то на вощеной дощечке. Оторвавшись от письменных упражнений, он без обиняков объявил:

– Едешь в Кёнигсберг.

Потрясенный дружинник даже икнул от удивления. В Кёнигсберг?! В самое логово ненавистных врагов рыцарей-тевтонцев?! Князь же, разгадав причину его замешательства, грустно улыбнулся, жестом выпроводил Полюша за дверь, а потом поведал Жигонту все, что узнал от Лиздейки.

– …Вот такая вот любопытная история, – со вздохом закончил Гедимин свой рассказ. – Вернуть нашему государству Большой Знич – значит поднять его славу на недосягаемую высоту. Тогда Литва будет существовать вечно!

– Я все понял, – ответил взволнованно Жигонт. – Но как мне попасть в Кёнигсберг?

– Чего проще! Да хотя бы под видом польского купца. Тевтонцы, как известно, относятся к купечеству с уважением. Даже охраняют ведущие в Кёнигсберг дороги от разбойников, чтобы те не нанесли урона ни их местным, ни иноземным купцам. Так что даже отряд дружинников, который пойдет с тобой, ни у кого подозрений не вызовет: вооруженная охрана купеческих обозов – дело обычное и привычное.

– Хорошо. Допустим, в Кёнигсберг я проникну. Но где мне там искать Знич?

Гедимин беспомощно развел руками:

– Если б я знал!.. Увы, точного места жертвенник мне не показал. Но если уж сам Перкун вдохновляет нас на этот подвиг, тогда, я уверен, он обязательно тебе поможет. Для того ведь вейделот и вручил мне ларец с Малым Зничем. А я передаю его тебе. Держи Знич всегда при себе и береги как зеницу ока! А «подсказку» Перкуна ты услышишь или увидишь на месте, я думаю. И еще… Вот это, – князь протянул помощнику испещренную знаками вощеную дощечку, – передашь моему знакомому ганзейскому купцу, контора которого находится в Кёнигсберге. Он окажет тебе любую посильную помощь. Конечно, за исключением поисков Большого Знича. Об этом не должен знать никто. Никто! – повторил Гедимин.

– Это я уже понял.

– Итак, готовь обоз – двенадцать – пятнадцать повозок. Чтобы разбойники и тевтонские собаки не слишком зарились на твое добро, будешь изображать купца средней руки, пожелавшего наладить торговые связи с кёнигсбергской конторой Ганзы[50]. Подбери в охрану опытных, бывалых воинов. Обеспечь всех надежной броней и добрыми лошадьми. Думаю, десяти человек тебе будет достаточно: большее число охранников может привлечь внимание тевтонцев. Лучше возьми дополнительных дружинников в качестве слуг и возниц. Пусть переоденутся в одежду простолюдинов, а оружие и доспехи спрячут среди поклажи. Я сегодня же прикажу кастеляну[51] и казначею, чтобы они снабдили тебя товаром, провиантом и деньгами. Лошадей для обоза возьмешь из моей конюшни. И еще: все твои дружинники должны сносно говорить по-польски, чтобы при надобности сойти за поляков! Хотя будет лучше, если они закроют рты на замки. У меня все. Иди.

Жигонт поклонился и вышел. Князь подошел к корчаге, зачерпнул полный корец квасу и одним залпом осушил его. На душе было по-прежнему сумрачно и тревожно.

Мрачные стены рыцарского замка тевтонцев на Королевской горе, казалось, висели над землей. Густой, низко стелившийся утренний туман постепенно рассеивался, являя горожанам и гостям Кёнигсберга самые высокие башни замка-крепости – Хабертум, Шлосстурм и Данцкер. По мосту Крамер-брюке, соединявшему Альтштадт (Старый город) с островным городом Кнайпхоф, прогрохотала первая повозка, которую тут же азартно принялись облаивать псы. Похоже, собаки в оплоте крестоносцев исполняли роль петухов, ибо в окнах домов сразу начали загораться огоньки свечей и жировых светильников, а еще чуть позже почти полное безмолвие на улицах сменилось обычным городским шумом.

Великий маршал ордена Генрих фон Плоцке проснулся не в лучшем расположении духа: из головы не выходил литовский князь Гедимин, чьи отряды совершили в прошлом году поход на Пруссию и штурмом взяли крепость Вонсдорф. Тогда погибли четыре рыцаря ордена и свыше полусотни кнехтов[52], а само падение крепости нанесло большой удар по самолюбию Генриха фон Плоцке. В этом году он твердо решил отомстить Гедимину. Для новой войны с литовцами Генрих фон Плоцке объединил под своими знаменами почти всех свободных от походов рыцарей ордена (более сорока человек), сильный отряд пруссов и даже сумел привлечь на свою сторону войско куршских королей[53]. Последним, правда, пришлось подарить лен[54]. Ленную грамоту подписал магистр Герхард из Иоке, ибо она была составлена от его имени (великий маршал не имел таких полномочий).

Генрих фон Плоцке кисло скривился, вспомнив текст ленной грамоты: «Всем верующим во Христа, кои будут читать или слушать сию грамоту, брат Герхард, магистр Тевтонских братьев в Ливонии, шлет привет во имя Спасителя всех людей. Содержанием сей грамоты мы ясно извещаем, что по совету и согласию наших мудрых братьев мы предъявителю сей грамоты, Тонтегоде и его наследникам, дали в лен два гакена[55] земли, коими владел его предшественник, светлой памяти Кристиан в сих границах: идти вдоль речки Церенде вверх до озера по названию Сип; дальше до деревьев, меченных крестами; потом, следуя крестам и меткам, возвращаться к упомянутой речке Церенде с другой стороны. Все это Тонтегоде и его наследники могут держать в своей власти и со всеми принадлежностями владеть на вечные времена по тому же праву, коим другие вассалы ордена в Курляндии владеют своими феодами. Как свидетельство достоверности сего к грамоте приставлена наша печать. Дано в замке Дюнаминде, третьего дня после праздника Вознесения, в году Господнем 1320».

Жалко доброй земли, но что поделаешь: приходится наступать на горло собственным амбициям – курши были хорошо обученными воинами, сражались отменно и не сдавались в плен. Литовцы же считали их предателями и при случае вырезали всех до одного.

Поднявшись, Генрих фон Плоцке выпил кубок подогретого вина. За ночь каменные стены опочивальни остывали – весна только вступила в свои права, и к утру промозглая сырость пробирала до костей даже под меховым одеялом. Затем он облачился в подобающие его орденскому сану одежды и вместе с другими братьями-монахами отправился на молитву в замковую церковь.

Устав Тевтонского ордена не предусматривал при приеме иных условий, кроме минимального возраста кандидата – четырнадцать лет. Но ограничения, накладываемые обетом при вступлении в орден, были весьма серьезны, равно как и требования орденского устава. Братья обязывались не менее пяти часов в день проводить в молитвах. Им запрещались турниры и охота, сто двадцать дней в году следовало соблюдать строжайший пост, вкушая пищу лишь единожды в сутки (в другое время – два раза), предусматривались наказания, в том числе телесные, за клевету и ложь, за нарушение поста, за рукоприкладство по отношению к мирянам. Братья возлагали на себя не только обет целомудрия, но и обет послушания, должны были разговаривать вполголоса, не вправе были иметь тайны от начальства, жили вместе и спали на твердых ложах полуодетыми с мечами в руках.

Самой серьезной карой являлось лишение права ношения отличительного знака брата ордена – белого плаща с черным крестом. Данная кара сопровождалась, как правило, отправкой на тяжелую работу вместе с рабами. Конечно, все эти ограничения не доходили до такого умерщвления плоти, которому подвергали себя монахи-аскеты нищенствующих духовных корпораций, но одновременно были далеки и от вольных нравов испанских рыцарских орденов Алькантры и Калатравы.

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая