Северное сияние - Пулман Филип - Страница 53

• Предыдущая
• 53/98
• Следующая

Стоп. Где она, эта рыба?

Девочка пошарила под одеялом. Там ничего не было. Встав с колен, она обвела сгрудившихся поодаль цаган недобрыми глазами.

— Где его рыба? — В голосе девочки клокотала ненависть.

Они растерянно переминались с ноги на ногу, явно не понимая, о чем идет речь. А вот их альмы все сразу поняли и украдкой перешептывались между собой. Один из цаган попытался было улыбнуться.

— Гады! Я вам посмеюсь! Я вам глаза повыцарапаю! Гады проклятые! Ведь у него больше ничего не было, только этот несчастный кусок сушеной рыбы, а он думал, что это альм, из рук его не выпускал, к сердцу прижимал, а вы… Куда вы его дели?

Ощерившийся Пантелеймон обернулся снежным барсом, до странности похожим на Стельмарию, альма лорда Азриела, но Лире было не до него, она ничего не видела вокруг себя, одну только содеянную черную несправедливость.

Кто-то из цаган попробовал унять ее.

— Ну, ну, Лира, что ты расходилась-то?

— Я спрашиваю, — срывающимся он бешеной ярости голосом повторила девочка, — кто посмел отнять у него рыбу?

Человек отступил назад, словно боясь обжечься.

— Я же не знал, — пробормотал он, оправдываясь. — Я-то думал, это просто, ну, объедок, вот и убрал. Что, думаю, покойник с куском в руках лежать будет. Правда, Лира, я же как лучше хотел, чтоб культурно…

— Куда ты ее положил?

Цаган понурил голову.

— Да не положил я. Думал, чего зря еде пропадать, вот и бросил собакам. Кто же знал-то. Ты уж прости меня, а, Лира?

— Не у того прощенья просишь. У него вон проси.

Лира снова опустилась на колени и бережно дотронулась до мертвой детской щечки.

Внезапно, словно одержимая какой-то идеей, она вскочила на ноги и начала рывками расстегивать шубу. Ледяной воздух забирался ей под мышки, но девочка не обращала на это внимания, продолжая что-то искать в карманах. Через мгновение в руках у нее была золотая монета.

— Мне нож нужен, — сказала она тому цагану, который взял рыбу. Он молча повиновался. — Как ее звали, Пан?

Альм мгновенно понял, о ком идет речь.

— Шмыга.

Кое-как зажав монету в левой руке, Лира стынущими на холоде пальцами взяла нож, как карандаш, и попыталась выцарапать на монете имя альма. Лезвие оставляло на золоте неглубокие бороздки.

— Ты уж прости меня, — шептала она, глотая слезы. — Это все, что я могу. Зато я хороню тебя, как настоящего профессора из колледжа Вод Иорданских.

Теперь надо было каким-то образом разжать Тони зубы, чтобы положить ему монетку в рот. С превеликим трудом ей это удалось. Она даже смогла сделать так, чтобы челюсть не отвисла.

Лира вернула цагану нож и побрела назад, к нартам Фардера Корама. Начинало светать. Старик ждал ее с котелком горячего супа. Обжигаясь, она начала жадно хлебать его.

— Вам про ведуний рассказали? — облизав ложку, спросила она старика. — А вдруг ваша там тоже была?

— Моя? — удивленно поднял седые брови Фардер Корам. — Не знаю, деточка, не знаю.

— А куда они летели?

— Ну, мало ли. У них-то, у ведуний, столько дел, нам и не уразуметь. Человеческому уму сие не подвластно. Скажем, хворь какая-нибудь их косит загадочная, а мы и не чихнем. Или война разразится, а из-за чего — нам неведомо. А то начнут они, скажем, ликовать или, напротив, убиваться из-за какой-нибудь малой былинки в тундре. Эх, дорого бы я дал, чтобы хоть одним глазком увидеть, как летят они по небосводу. Такая, наверное, картина. Да что же ты не ешь-то, Лирушка? Ты ешь, не слушай меня, старика. Давай, весь супчик выгребай. Может, еще хочешь? Тут вот уже и лепешки подоспели. Кушай, моя деточка, а то нам ведь скоро в путь.

От горячей похлебки Лира ожила. Мало-помалу и заледеневшая душа начала оттаивать. Вместе с толпой других цаган она пошла взглянуть, как маленький детский трупик опускают на погребальный одр. Низко наклонив голову и крепко зажмурившись, она слушала слова молитвы, которую читал над ним Джон Фаа. Вот и тельце Тони, и груда хвороста облиты спиртом, чиркает спичка, и синеватые языки пламени объемлют все.

Убедившись, что костер прогорел дотла, отряд вновь двинулся в путь. Странное, призрачное это было путешествие. Повалил густой снег, и вскоре в мире не осталось ничего, кроме расплывчатых силуэтов собак где-то впереди, санного бега, скрипящих полозьев, жгучего холода да мятущейся наволочи, тяжелых снежных хлопьев, чуть темнее, чем небо над головой, и чуть светлее, чем хрусткий наст под ногами.

Сквозь снежную эту круговерть бежали и бежали собачьи упряжки, только хвосты развевались да из пастей с высунутыми языками пар валил. Они мчались на север, все дальше и дальше, а луна тем временем всходила и заходила, и бледный млечный свет ее сменялся предрассветными сумерками. Нужно было отдохнуть; напоить и накормить собак и людей, так что в узкой лощине между холмами решили сделать привал. Пока Джон Фаа и Ли Скорсби увлеченно обсуждали, как же наилучшим образом использовать воздушный шар, Лира вдруг вспомнила про металлического жучка-шпиона, который наделал столько шума на цаганской лодке. Фардер Корам еще засадил его в жестянку из-под табака. Интересно, а где же она сейчас?

— Да лежит где-то, — ответил девочке старый цаган. — Я ее на самое дно вещевого мешка сунул и не вынимал с тех пор. А что там смотреть-то? Я, как обещал, еще на корабле по краю крышки паяльником прошел. Ума не приложу, что нам с ней делать. Я уж тут даже подумал грешным делом, может, ее в шахту сбросить огненную? Пусть себе сгинет в пламени. Но ты, девочка, не беспокойся. Пока жестянка эта у меня, ничего тебе не грозит.

Однако при первой же возможности Лира полезла в задубевший от холода вещмешок и, хорошенько порывшись в нем, извлекла на свет Божий маленькую жестяную коробочку. Еще до того, как девочка взяла ее в руки, она услышала злобное жужжание.

Воспользовавшись тем, что Фардер Корам был занят какими-то разговорами с главами кланов, Лира решила показать жестянку Йореку Бьернисену. Она ведь помнила, как ловко медведь управлялся с железом, с какой легкостью он вспорол когтем толстенный металлический капот трактора. В голове у нее созрел план.

Йорек выслушал девочку, наклонив голову, потом взял в лапы крышку от пустой жестянки из-под галет и с быстротой фокусника расплющил ее, так что получился аккуратный кругляш. Лира не сводила с медведя восхищенных глаз. У Йорека, как и у всех панцирбьорнов были не лапы, а настоящие руки с противолежащим большим пальцем, совсем как у человека. Когтем этого пальца он мог удобно захватывать и держать предметы во время работы. Кроме того, Йорек каким-то непостижимым образом чувствовал прочность и гибкость металла. Ему достаточно было пару раз покрутить его, попробовать на изгиб и ловко очертить острым когтем будущую линию сгиба. Именно это он сейчас и делал. Не прошло и минуты, как он искусно отогнул вверх края металлического кругляшка, так что получились боковые стенки и донце. Теперь оставалось только вытянуть крышку. По Лириной просьбе он изготовил таких коробочек две: одну точно в размер старой жестянки из-под табака, а другую побольше. В нее-то и положили коробочку с жуком-шпионом, а образовавшийся зазор заполнили клочками шерсти, мхом, лишайниками и утрамбовали все это получше, чтобы зудящее жужжание было меньше слышно. Потом отогнули крышку, плотно обжали края — и готово дело. Получился аккуратный невысокий цилиндрик, по размеру и форме в точности как Лирин веритометр.

Теперь можно было и отдохнуть. Йорек обгладывал мороженую оленью ногу, твердую как камень. Лира сидела рядом.

— Йорек, — нерешительно начала девочка. — Наверное, очень плохо, когда у тебя нет альма, правда? Тебе ведь одиноко так жить.

— Одиноко? — недоуменно произнес Йорек. — Откуда мне знать? Вон мне говорят, что здесь холодно. А мне и невдомек, что такое холод, я-то не мерзну никогда. И про одиночество не ведаю. Медведям компания ни к чему. Заведено так.

— А как же медведи из Свальбарда? Ведь их там целые тысячи, я сама слышала.

• Предыдущая
• 53/98
• Следующая