Жестокие игры - Стивотер Мэгги - Страница 56

• Предыдущая
• 56/83
• Следующая

Корр снова встает на дыбы, и на этот раз Мэтт не может удержаться. Он падает на песок, откатывается в сторону, чтобы не угодить под копыта Корру, и весь покрывается кровью. Но кровь эта не его, а Принса. Глаза жеребца побелели и выкатились, он разворачивается. Он смотрит на прибой. А все смотрят на него и на Шона, но никто не трогается с места.

Когда Корр снова разворачивается на месте, я бросаюсь к Принсу. Я не знаю, насколько серьезно он ранен; крови слишком много, ничего не разобрать. Я боюсь, вдруг Корр затопчет его, но не уверена, что смогу оттащить Принса в сторону. Поэтому мне остается лишь одно: встать между Принсом и копытами и постараться скрыть переполняющий меня ужас.

Корр топчется, кружа на месте, и кричит; на этот раз его крик похож на сдавленное рыдание. Я вижу, как на его плече вздулась паутина вен.

— Корр, — говорит Шон.

Он не кричит. Он говорит настолько тихо, что кажется, его не расслышать сквозь топот копыт, и шум прибоя, и бульканье крови Принса, но красный жеребец слышит. Шон раскидывает руки и медленно приближается к Корру. На морде красного жеребца — кровь; его нижняя губа дрожит. Уши плотно прижаты к голове.

— Держись, — шепчу я Принсу.

Вблизи он не выглядит таким молодым, каким казался; теперь я различаю все морщинки, залегшие вокруг его глаз и рта. Я не знаю, слышит ли он меня. Он сжимает в кулаках песок, а его глаза, устремленные на меня… это нечто ужасное. Я не хочу прикасаться к Принсу, но все равно протягиваю руку. Когда он ощущает мое прикосновение, то сжимает мои пальцы так, что мне становится больно.

Шон, уже совсем близко к Корру, сбрасывает куртку и роняет ее на песок, потом через голову стягивает с себя рубашку. Его кожа под рубашкой — бледная, и он весь покрыт шрамами. Я до сих пор никогда не задумывалась о том, как выглядят зажившие переломы ребер. Открытые переломы. Шон тихо-тихо говорит что-то Корру. Корр дрожит, его глаза сами собой обращаются к океану.

Я вся покрыта кровью Принса. Я вообще ни разу не видела такого количества крови. Вот так погибли мои родители. Я приказываю себе не представлять этого, но приказ не действует; я так и вижу… Но каким бы пугающим ни был о видение, это, должно быть, все равно лучше, чем переживать настоящий момент, когда за меня цепляется дрожащая рука Принса.

Шон медленно приближается к Корру, продолжая непрерывно и очень тихо говорить с ним. Он уже в трех шагах от красного жеребца. В двух. В одном. Корр вскидывает голову, пятится; он скалит окровавленные зубы, он дрожит и дергается так же, как Принс. Шон скатывает свою рубашку в комок и прижимает ее к морде Корра. И выжидает несколько долгих мгновений, пока водяной жеребец не перестанет чуять другие запахи, кроме запаха Шона Кендрика, — а потом вытирает кровь с морды Корра Когда водяной конь неподвижно замирает, Шон выворачивает рубашку так, чтобы кровь очутилась внутри кома, а потом закрывает Корру ноздри и глаза.

— Дэйли, — произносит Шон.

Ноздри Корра втягивают воздух сквозь ткань, и ткань прижимается к его носу, и нос очерчивается под ней, — а потом жеребец снова выдыхает… Один из мужчин, пришедших с Мэттом, вздрагивает при звуке своего имени. Вид у него бесконечно испуганный.

Шон быстро смотрит в его сторону и, явно разочарованный тем, что увидел, ищет взглядом меня.

— Пак!..

Я не хочу отходить от Принса, пока он так крепко держится за мою руку, но вдруг осознаю, что в какой-то момент он перестал сжимать мои пальцы и это я сама держусь за него. В ужасе я отпускаю его и поднимаюсь на ноги.

Шон показывает на поводья, которые болтаются на уздечке.

— Возьми их. Возьмешь? Мне нужно…

Красный жеребец продолжает вздрагивать под маской, сооруженной Шоном. Я уже не чувствую никакого страха — как будто весь этот страх спрятался где-то глубоко-глубоко во мне. Кто-то должен ведь подержать эту лошадь… Я могу держать эту лошадь. Я вытираю о штаны окровавленную ладонь и делаю шаг вперед. Глубоко вздохнув, протягиваю руку…

Шон вкладывает в мою ладонь поводья и комок ткани, не интересуясь, готова я к этому или нет. Я слышу слабое металлическое гудение и соображаю, что это звук колокольчиков, дрожащих на уздечке и на ногах Корра. Жеребец дрожит так незаметно и непрерывно, что металлические шарики в бубенцах и колокольчиках жужжат, как кузнечики.

Шон проверяет, крепко ли я держу поводья, а потом быстро и уверенно опускается на корточки и забирается под красного жеребца. Достав из кармана нож, он проводит ладонью по передней ноге Корра.

— Я здесь, — говорит Шон, и уши Корра вздрагивают и поворачиваются, чтобы уловить его голос.

Шон ловко перерезает каждую из красных лент и злобно отшвыривает их в сторону; раздается тоненький звон. Я вздрагиваю, когда жеребец шевелится. Теперь, когда его копыта освободились от колокольчиков, он поднимает по очереди все ноги, переступая на месте. Шон резко выдыхает; он старается расстегнуть нагрудник, но Корр слишком резко двигается. Я не знаю, как обходиться со смертоносным кабилл-ушти, я умею обращаться только с Дав и потому реагирую соответственно. Коротко дергаю поводья, и жеребец вскидывает голову. Мне кажется, что теперь он дрожит не так сильно, но без звона колокольчиков разобраться трудно. Я стараюсь не думать о том, что мои ладони все еще влажные от крови Принса. И пытаюсь вспомнить, как на моих глазах Шон обращался с лошадьми.

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш-ш, — шепчу я красному жеребцу, подражая звуку океана, и его уши мгновенно поворачиваются в мою сторону, а хвост впервые за все это время перестает дергаться.

Вот только я не уверена, что мне нравится его внимание, хотя глаза Корра и закрыты рубашкой Шона.

Шон, продолжая заниматься нагрудником, смотрит на меня со странным выражением — не одобрение ли это? — но его взгляд недолог. И вот наконец он бросает на песок железную упряжь, нагрудник падает рядом с колокольчиками.

— Я теперь сам его возьму.

— А что с тем человеком? С Принсом? — спрашиваю я, не отпуская поводья до тех пор, пока не убеждаюсь, что Шон крепко держит их.

— Он мертв.

Я оглядываюсь. Теперь, когда мы с Шоном успокоили Корра, кто-то из толпы оттащил Принса подальше. Но на его лицо наброшена куртка. Я содрогаюсь под резким порывом ветра.

— Он мертв!..

Я понимаю, что глупо это говорить, но слова вырываются сами.

— Он был мертв еще до того. И сам это знал, разве ты не видела это в его глазах? Мою куртку!

— Твою куртку?! — произношу я достаточно энергично для того, чтобы заставить Корра насторожиться. — А как насчет «подай мою куртку, пожалуйста»?

Шон Кендрик недоуменно смотрит на меня, и я вижу, что он совершенно не понимает, из-за чего я на него рассердилась. Почему я вообще сержусь. А я все не могу остановить дрожь, как будто забрала ее у Корра и решила оставить себе.

— Я это и сказал, — произносит Шон Кендрик после паузы.

— Нет, не это.

— А что же я сказал?

— Ты сказал: «Мою куртку!»

Шон, похоже, окончательно зашел в туник.

— Я и говорю, что сказал именно это.

Я злобно рычу и отправляюсь поднимать его куртку. Если бы имелся хоть малейший шанс на то, что ее не унесет приливом, прежде чем Шон сюда вернется, я бы так ее здесь и оставила. Я могу сейчас думать только о том, что тот человек мертв, хотя совсем недавно держал меня за руку. И чем больше я об этом думаю, тем сильнее злюсь, хотя и не могу придумать, кого бы можно было во всем этом обвинить, кроме вот этого кабилл-ушти, которого я согласилась подержать. В результате я начинаю чувствовать себя соучастницей, и злость моя улетучивается.

Куртка Шона Кендрика невероятно грязна, она сплошь облеплена песком и засохшей кровью, жесткая от соленой воды. Она похожа на кусок парусной ткани. Мне бы следовало просто бросить ее на голую руку Шона, вот только он без рубашки, которая могла бы смягчить прикосновение.

— Я тебе ее потом принесу, — говорю я Кендрику. — Я ее постираю дома вместе с конскими попонами. Куда принести?

• Предыдущая
• 56/83
• Следующая