Жестокие игры - Стивотер Мэгги - Страница 55

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая

— Полагаю, — говорит Шон все так же тихо, — весьма мудро с твоей стороны скакать на собственной лошади, Пак, пусть даже это обычный островной пони. Лучше, когда твое сердце принадлежит тебе самому.

Мэтт Малверн громко произносит:

— Я думал, он больше.

Он вскакивает на Корра, хотя Принс продолжает держать повод. Один из мужчин встает между Корром и морем, раскинув руки, как будто изображает забор. Мэтт свешивает вниз нога и смотрит на землю, словно малыш, забравшийся на пони.

— Это подарочек Мэтта Малверна, — говорит Шон, и в его словах столько горечи, что я ощущаю ее на собственном языке. — Но во всем виноват только я.

Я пытаюсь придумать, как его утешить. Впрочем, я даже не знаю, ищет ли он утешения. А сама я хотела бы утешения в такой момент? Ну, если бы меня заставляли есть сажу, мне бы хотелось знать, что еще кому-то в мире приходится ее есть и кто-то еще чувствует ее гадостный вкус. И я не хотела бы, чтобы мне твердили: сажа полезна для пищеварения. Ну конечно, под сажей я подразумеваю бобы.

— Может, и так, — замечаю я. — Но минут через двадцать, или тридцать, или через час Мэтту Малверну все это надоест. И он вернется к той чертовой черно-белой твари, которую внес в список рядом со своим именем. А мне кажется, та пегая — достаточное наказание для кого угодно.

Шон смотрит на меня, его глаза вспыхивают, но так, что я теряюсь. И таращусь на него.

— Как ты сказала, где сейчас твоя лошадь?

— Дома. Я ее вчера загоняла. А как ты сказал, почему ты уволился?

Он невежливо хмыкает и отводит взгляд.

— Это было нечто вроде игры. Как у тебя с твоим пони.

— Она лошадь.

— Верно. — Шон снова смотрит на Корра. — Как ты сказала, почему ты решила скакать?

Конечно, я ничего такого не говорила. Все во мне сопротивляется тому, чтобы признаться в настоящих причинах, приведших меня к такому решению. Я могу представить, как это тут же разносится по всему Скармауту, как Дори-Мод болтает о том, что Шон Кендрик уволился из-за Корра. Я даже Пег Грэттон об этом не сказала, хотя она вроде бы за меня, и Дори-Мод не обмолвилась ни словечком, хотя Дори-Мод мне почти родная. Но тут я вдруг слышу собственный голос, произносящий:

— Мы потеряем дом наших родителей, если я не выиграю.

Я тут же осознаю, насколько глупо это прозвучало. Не потому, что я боюсь: Шон Кендрик начнет сплетничать. Но потому, что он теперь будет знать: не в бегах для меня дело, а в деньгах. А говорить такое Шону Кендрику, четырежды побеждавшему на Скорпионьих бегах, по меньшей мере странно. Кендрик довольно долго молчит, не сводя глаз с Корра и Мэтта на его спине.

— Хороший стимул для победы, — говорит он наконец, и я переполняюсь невероятно теплым чувством к нему за эти слова — он ведь мог просто сказать, что я дура.

Я шумно выдыхаю.

— Он ведь твой.

— Ты так думаешь?

— Он твой, что бы там ни твердил закон. Думаю, Бенджамин Малверн тебе завидует. И, — добавляю я, — еще я думаю, ему нравится играть с людьми.

Шон бросает на меня пристальный взгляд, уже знакомый мне. Наверное, он даже не подозревает, как его глаза пронзают людей.

— А ты довольно много о нем знаешь.

Я знаю, что Малверн любит пить чай с маслом и солью и что в большом его носе даже можно спрятать желудь. Я знаю, что ему хочется, чтобы его развлекали, но развлечь его способно очень немногое. Интересно, значит ли это, что я знаю его?

— Достаточно, — отвечаю я.

— А я, — говорит Шон, — не люблю игры.

Мы оба снова смотрим на Корра, которого, вопреки всем моим предположениям, все-таки успокоили. Он стоит совершенно неподвижно, глядя поверх толпы, насторожив уши. Он слишком часто вздрагивает, но в остальном не шевелится.

— Пожалуй, проверю, насколько он быстр, — говорит Мэтт.

Он поворачивается в седле, чтобы посмотреть на Шона, который даже не моргает. У Дэвида Принса, все еще держащего поводья, на лице какое-то странное выражение, когда он смотрит в нашу сторону. Немножко виноватое, немножко извиняющееся и отчасти испуганное.

— Привет, Шон Кендрик, — кричит Мэтт, как будто мы или хотя бы Кендрик только что появились на песчаном берегу. — Какой-нибудь совет дашь?

— Не забывай о море, — отвечает Шон.

Мэтт и Принс хохочут.

— Ты только посмотри, какой он смирный! — говорит Мэтт Шону.

Уши Корра явно изменяют положение. Он принюхивается к своему седлу и к ногам Мэтта, как будто удивляясь тому, что все это ему незнакомо, как будто интересуясь необычным поворотом событий. Колокольчики на его уздечке звенят почти неслышно при этом движении.

— И никакого прославленного колдовства Шона Кендрика не понадобилось, — продолжает Мэтт. — Тебя не трогает, что он оказался таким вероломным?

Шон ничего не отвечает. Глаза Мэтта пренебрежительно скользят по мне. Не думаю, что хоть раз в жизни встречала кого-то, кто так радовался бы чужому несчастью. Я помню тот вечер, когда впервые увидела их обоих перед пивной, помню ту ненависть, которая была написана на их лицах. И сейчас они ничего не скрывают; это жестокая схватка, примирение невозможно. Мэтт обращается к толпе, в основном состоящей из туристов:

— А вы как на это посмотрите? Я готов пустить в галоп самого быстрого водяного коня на острове. Он ведь настоящая легенда. Герой. Национальное достояние. Кто не знает его имени?

Туристы аплодируют и восторженно кричат. Шон абсолютно неподвижен, он как будто превратился в часть скалы.

— Его имя я знаю, — вдруг кричу я, и мой голос звучит так громко, что я сама удивляюсь. Взгляд Мэтта находит меня рядом с Шоном, и я продолжаю: — А вот тебя как зовут, напомни-ка!

Я одариваю Мэтта самой пугающей из своих улыбок — я научилась ей, имея двух братьев.

Я наблюдаю за тем, как лицо Мэтта багровеет от гнева, и прислушиваюсь к удивленному бормотанию зрителей — и тут, слишком поздно, вспоминаю совет Дори-Мод.

— Эй, а где твой пони? — огрызается Мэтт. — Пашет поля?

Я больше смущена всеобщим вниманием, чем оскорблением. Может быть, потому, что когда здесь все кончится, мне придется вернуться к Дори-Мод и продавать туристам всякую ерунду. Потом мне приходит в голову, что Мэтт Малверн не знает меня настолько хорошо, чтобы придумать настоящее оскорбление.

Да он в любом случае хочет задеть не меня. Он кричит:

— Должен сказать, что рад за тебя, Кендрик! А что, она лучшая наездница, чем ты?

Он делает вид, будто похлопывает Корра по крупу. Я чувствую, как у меня загораются щеки. Лицо Шона не меняется, и я гадаю, почему это так. Практика, привычка? Не потому ли, что он слышал всякие гадости слишком часто, теперь у него задубела кожа и он ничего не чувствует?

Корр под Мэттом нервно шевелится. И тянется к Принсу, тыча его носом в грудь. Принс почесывает Корру лоб и отталкивает его.

— Стой спокойно, старина, — говорит он. И, вскинув голову, смотрит на Мэтта. — Ты собираешься вообще трогаться с места? Пока прилив нас тут не застукал?

Пока он говорит, Корр снова прижимается к нему, уже более настойчиво, так, что его колокольчики опять звякают, и Принс пошатывается.

— Конечно, а как же! — бросает Мэтт.

Он подергивает один повод, чтобы привлечь внимание Корра; Корр продолжает тыкаться носом в Принса, напирая на него. Я вижу, как содрогается шкура жеребца под напичканным железом нагрудником, надетым на него.

— Ну так давай, — говорит Принс.

Нос Корра тычется в его ключицу, как нос Дав, когда я расчесываю ей гриву и она истекает нежностью. Принс прижимает ладонь к щеке Корра, а Корр дышит прямо ему в шею.

Шон внезапно прыгает с места, оставив в песке глубокие ямы там, куда упирались его пятки, и отчаянно кричит:

— Дэвид!

Принс поворачивает голову.

Корр в то же мгновение стремительно, как змея, погружает свои плоские зубы в его шею.

Мэтт Малверн повисает на поводьях; Корр встает на дыбы. Толпа с криком разбегается. Те двое мужчин, что были с Мэттом, отскакивают назад, не зная, то ли помочь Мэтту, то ли спасаться самим. Шон резко останавливается, не глядя на залитый кровью песок. Принс, лежа на спине, судорожно дергает ногами. Я не могу отвести от него глаз.

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая